— И всё-таки для тебя это просто игра, верно?
— Напротив, — возразил тау, — мы преследуем важную цель и несем искреннее послание. Федра представляет собой рабочую модель, микрокосм будущего, которое наступает прямо сейчас. Пока Империум отвлечен этим локальным конфликтом, наши агенты — люди! — ведут истинную войну за пределами рубежного мира, завоевывают сердца и души обитателей субсектора. Везде, куда бы ни пришли наши посланцы, они находят недовольство жизнью и жажду чего-то лучшего. Ваша раса, друг мой, не так едина, как пытается показать Империум.
— У тебя что, есть ответы на все вопросы?
— Не на все, — признал о’Сейшин, — но на многие. Например, психическое заболевание, терзающее человеческую расу — вы, кажется, называете его «Хаосом», — не встречается у тау.
Катлер словно застыл.
— Это потому, что у вас, синекожих, нет души.
— Возможно, в таком случае цена обладания душой слишком высока, — серьезно ответил посланник. — Вот ещё несколько фактов, Энсор Катлер: ваш народ силен, но подвержен недугам старости. Моя раса полна жизни, но склонна совершать ошибки молодости. По отдельности мы уязвимы, но вместе можем стать несокрушимыми. Тау вам не враги.
О’Сейшин откинулся на троне, ожидая неизбежно саркастического ответа, но полковник молчал, а глаза его блестели от раздумий. Удивленный посланник решил продолжить.
— Федра — это жертва, приносимая во имя Высшего Блага двух народов, Энсор Катлер. В глубине души вы понимаете, что Империум содрогается в агонии. Не умирайте вместе с ним. Не позвольте вашим людям умереть за него.
Узник выглядел крайне обеспокоенным, почти жалким, и в этот момент о’Сейшин готов был поверить, что гуэ’ла — обреченная раса. Он нетерпеливо наклонился вперед, чувствуя близость победы.
— Скажите мне, Энсор Катлер, вам знакомо имя «Авель»?
Метель вернулась, жаждая отмщения, но вокруг стало теплее из-за яростного пламени, пожиравшего убитый город. Скъёлдис, северная ведьма, помнила, что в ту ночь потела под тяжелыми одеяниями.
Внезапно она вспотела и сейчас.
Троица опаляет холодом…
Женщина вздохнула, не желая вновь переживать это воспоминание, но, если уж кошмар начинался, то всегда доходил до конца. Смирившись, северянка зашагала через площадь к ненавистному храму, огибая обугленные конечности, которые торчали из-под снега. Вералдур шагал у неё за спиной, держа топор в руках на случай, если какой-нибудь одинокий культист, переживший бойню, вздумает атаковать Скъелдис. Ведьма вспомнила, что на полпути к церкви какой-то безумец с расколотым лицом должен выскочить из сугроба, и в этот раз вовремя указала на него своему стражу. Культист перестал быть проблемой; правда, вералдур всё равно бы его перехватил, но предупреждение ускорило события.
Белая Ворона и старый Элиас Уайт ждали её у тяжелых дубовых дверей храма. Рядом с ними выстроились три отделения лучших бойцов полка — серобокие, примкнув штыки к лазвинтовкам, прикрывали вход. Тут же вышагивала пара «Часовых», боевые машины беспрерывно наклонялись и поворачивались в «поясе», держа здание на прицеле. В радужном свете, который струился из витражного окна наверху, люди и шагоходы превращались в рваные тени, хрупкие и нереальные.
«И это — самая настоящая истина», — подумала Скъёлдис.
— Ты призвал меня, майор Энсор Катлер, — сказала она вслух, ещё раз отыгрывая роль из собственной жизни.
— Именно так, госпожа Ворон, — тогда Энсор впервые посмотрел ей в глаза, хотя до этого частенько втайне поглядывал на северянку, думая, что она не замечает. С того самого дня, как Скъёлдис оказалась в полку, Катлера привлекала её странность, но благоразумие майора мешало сближению.
Тогда, в этом искаженном городке, влечение стало необоримым, а их союз со Скъёлдис — неизбежным.
Энсор указал на блистающий поток радужных лучей.
— Поскольку вы, леди, наш санкционированный шаман, я решил, что у вас найдется какое-нибудь объяснение этому.
— Великий Чорв отравил это место, — ответила она. — Проявив мудрость, ты отсек ему крылья, но сердце твари всё ещё бьется. Найди и уничтожь его.
— Ну, не похоже, что с поисками у нас будут проблемы, — с показной беспечностью произнес Катлер, — а вот насчет второй части…
Он открыто и дерзко улыбнулся северянке.
— Может, выйдет что-нибудь интересное.
— Я пойду с тобой, — сказала женщина.
Имелся ли у меня выбор, или прошлое было предопределено, как и этот сон?
— Буду рад иметь тебя под боком, Ворон.
— Меня зовут не так, Энсор Катлер.
Майор кивнул, обдумывая ответ.
— Возможно, когда всё это закончится, ты назовешь мне более достойное имя, но сейчас… — он повернулся к храму, — у меня под ногой змея, которую нужно раздавить.
— А ну, придержи коней, Энсор! — запротестовал Уайт. — Я тебе говорю, надо сжечь это гнездо язычников, как мы спалили остальной город. И вообще незачем нам лезть внутрь…
— Боюсь, что есть зачем, — возразил Катлер. — Сожжения может не хватить, Элиас. Мы должны убедиться, что всё кончено.
Конфедерат повернулся к Скъёлдис, впервые ища её одобрения.
— Я прав, леди?
— Ты не ошибаешься, — подтвердила она. — Если зло ускользнет, то укоренится в другом месте.
— С каких это пор ты стал её слушаться, Энсор? — Уайт подозрительно взглянул на друга. — Она ведьма, а мы в городке, который из-за колдовства в Преисподние провалился. Откуда нам знать, может, порча и внутри неё сидит!
— Хватит! — рявкнул Катлер, но затем смягчил тон, сообразив, чего испугался старый друг. — Элиас, я не прошу тебя идти с нами.
— Погоди, Энсор, ты ж понимаешь, я не это имел в виду… — но облегчение в голосе Уайта выдало его. Старика чуть не тошнило от ужаса, как и всех серобоких, стоявших лицом к храму. Всё они прошли через неописуемо кровавые побоища, но страх, повисший над городком, был хуже любого врага из плоти и крови. Каждый солдат чувствовал, что в Троице он рискует не только жизнью, но и чем-то гораздо большим.
— Ты ж знаешь, я за тебя горой, — неловко закончил Элиас.
— Конечно, старый друг, но мне нужно, чтобы ты оставался здесь и прикрывал нам спины. На случай, если что-нибудь проскочит наружу, — майор повернулся к северянке. — Есть идеи, с чем мы тут столкнулись?
Вздохнув, она проговорила наскучивший текст кошмара.
— У Великого Чорва много обликов и ядов, Энсор Катлер. Некоторые вливают в сердца горечь черных страстей или исступлений с запахом роз. Другие искажают разумы невероятным отчаянием или отчаянными возможностями. Ярость и похоть, страдания и амбиции — всё это игрушки Чорва-в-Сердце-Мира, но все они равно совращают души и лепят тела, словно комок глины, с которым забавляется безумный ребенок.
Женщина видела в разуме майора, что он пытается пошутить — весело или издевательски, неважно, лишь бы принизить угрозу в её словах.
«Так, а какая плохая новость?» — хотел сказать офицер, но Скъёлдис не сжалилась над ним, заткнув рот ледяным взглядом.
Над Великим Чорвом нельзя насмехаться, Энсор Катлер. Интересно, выучишь ли ты когда-нибудь этот урок?
А потом демонический колокол прозвонил вновь, и неуместные шутки остались непроизнесенными. Ужас сгустился над бойцами, будто враждебный туман, и ведьма знала, что каждый из них молится об избавлении. Просит, чтобы его не заставили входить в опоганенный храм.
Кроме того, Скъёлдис понимала, что им нечего бояться, поскольку тяжкий жребий раз за разом выпадал Катлеру, самой ведьме и её вералдуру — и так будет всегда.
— Псайкер, — прожужжал в её разуме голос, сухой, словно мощи, и невероятно далекий. — Ты слышишь меня?
Слова отозвались в мире беспокойной рябью. Снежные вихри мгновенно замерли, и воспоминание о Троице исчезло, унося городок и людей обратно в забвение. Женщина вздохнула, увидев проступающий из хаоса зазубренный силуэт.
— Здравствуй, Авель, — сказала она.
