— Значит, война за Калидар закончена? — спросил Банник.

— Почти. Теперь, когда вождь орков убит, зеленокожие начнут сражаться за власть между собой. Если мы не позволим им объединиться под властью нового вождя, то сможем уничтожить их по частям, одну банду за другой. Черные Храмовники сейчас пробиваются к центру улья, чтобы зачистить его. Здесь слишком ценный источник лорелея, чтобы уничтожать его, и именно тут сосредоточены помощники вождя, многие из самых крупных орков, которых следует истребить в первую очередь. Это опасно, но Черные Храмовники еще опаснее. Орки сейчас лишены руководства, и так как Мерадон — их главный опорный пункт на планете, вполне возможно, мы не позволим им снова объединиться.

Ханник посмотрел на улицу внизу, где отдыхали гвардейцы после победы. Они курили и шутили в той хвастливой манере, свойственной солдатам, сражавшимся в тяжелом бою и выжившим.

— Тем не менее, тут останется работы для команд зачистки на столетие или больше — сжигать орочьи споры, чтобы зеленокожие снова не размножились. Но, по крайней мере, в этом отношении Калидар будет на нашей стороне.

Ханник вздохнул, потянувшись и заложив руки за спину, и снова посмотрел на Банника.

— Муниторум полагает, что через месяц рудники здесь снова будут работать. Невероятно, да?

Банник не сказал ничего. «Колесо войны и угнетения крутится дальше», мрачно подумал он.

— Ну, а наша работа здесь закончена, — сказал Ханник. — Боевую группу разделят надвое, и нас перебросят на другой театр военных действий. Мятеж на Гератомро, или как-то так.

— Где это? — спросил Банник.

Ханник улыбнулся.

— Империум огромен, лейтенант Банник. Для нас, которым доверена честь служить на таких машинах, как «Марс Победоносный», война никогда не закончится. Мы идем туда, куда нас направят, неважно, слышали мы об этих местах или нет, и сражаемся, пока не погибнем.

— Но «Марс Победоносный» уничтожен. Меня теперь, конечно, вернут в 42-й Парагонский, — сказал Банник. — Мое откомандирование теперь потеряло смысл — мне не на чем служить.

— Чепуха, — ответил Ханник. — Ты офицер 7-й Парагонской роты сверхтяжелых танков, отныне и навсегда. По крайней мере, до твоей героической смерти. Служба нелегкая, но какая почетная! По пути на новый фронт мы встретимся с производственным флотом Адептус Механикус и получим новую технику. Может быть сейчас, пока мы говорим, они собирают новый «Гибельный Клинок». Мою роту пополнят до штатной численности. — Молодой капитан явно был очень доволен этим. — Брасслок остался жив, живы Мегген и Эппералиант. А это уже почти половина экипажа, считая тебя. Преемственность — важный принцип.

«Он не упомянул остальных», подумал Банник. «Бедняга Марселло, храбрый Ганлик, Форкосиген… Радден, умерший в мучениях среди развалин за час до прибытия медиков… Столько хороших людей погибло».

И он подумал о миллиардах людей, которые погибали день за днем по всему огромному Империуму, сражаясь за существование человеческой расы. Что еще он мог сделать, кроме как служить?

Эти мысли он высказывать не стал, сказав только:

— Для меня честь сражаться за Императора. И вдвойне честь сражаться на таких машинах.

— Я рад, что ты согласился остаться.

Некоторое время они наблюдали картину разрушения внизу. Густой шлейф пыли поднимался в воздух там, где три полных роты атраксианской тяжелой пехоты на «Химерах» двигались к входу в улей для поддержки космодесантников, за «Химерами» следовали небронированные грузовики с подразделениями савларцев. Ветер иногда доносил звуки взрывов и треск стрельбы, рев танковых моторов отсюда слышался как слабое жужжание. После адской ярости орбитального удара картина выглядела почти мирной, и Калидар как будто задремал, устав от насилия, терзавшего его поверхность.

— Когда-то у меня был кузен, — вдруг сказал Банник. — Я любил его как родного брата. Когда он был маленьким, я читал ему, играл с ним, защищал его…

— Вот как? — произнес Ханник, не вполне понимая, к чему это. — И что с ним стало?

Банник посмотрел в глаза своему командиру.

— Я убил его. На дуэли. Он влюбился в женщину, на которой я должен был жениться, и ему не нравилось, что я и мой сводный брат якобы не проявляем к ней уважения. Он вызвал меня на дуэль, может быть надеясь победить и жениться на ней самому. А может быть, зная, что проиграет в любом случае, и желая лишь умереть достойно. Каковы бы ни были его мотивы, но это моя рука оборвала его жизнь. Я убил его. Я стал убийцей родича, позором для клана. Долго я думал, что не смогу простить себе это бесчестье, но сейчас я понял, что зациклился на этом, потому что боялся сказать себе правду. Я убил мальчика, которого мог бы спасти, и опозорил женщину, которую мог бы полюбить.

— Так ты завербовался в Гвардию ради искупления?

— Да, сэр. Именно так.

— В армиях Императора служат миллиарды людей, лейтенант Банник. И у всех и каждого из них есть свои истории, почему они там оказались. И истории некоторых гораздо хуже твоей.

— Вы думаете, сэр, что Император простит меня, если я буду служить хорошо?

Банника внезапно охватила скорбь, но на этот раз не о себе, не о своей участи. Кортейн говорил ему, что потом еще наступит время для скорби. Он думал о Раддене, и о Марселло, о Лазло и Тупариллио, обо всех, кто умер или еще умрет. Сейчас он понял, что чувство вины в его душе сменилось скорбью совсем иного рода. По его лицу потекли слезы, оставляя дорожки в пыли.

— Я не ищу чести. Честь привела к смерти моего кузена, хорошего, доброго человека. Сколько из нас еще умрут ради «чести», ради гордыни? Думаете, оно того стоит? Неужели ради этого стоит умирать, если мы сражаемся за выживание человечества?

Ханник, казалось, будучи в замешательстве, поковырял пол носком сапога, заложив руки за спину.

— Это вопросы к священнику, а не к офицеру. Но я лично рад, что ты служишь со мной.

Они замолчали.

— Я должен идти, — сказал Ханник наконец. — Еще нужно встретиться с нашими уцелевшими техножрецами и обсудить эвакуацию и ремонт «Люкс Император».

— Его можно отремонтировать?

— Они полагают, что да, — ответил Ханник. — То, что осталось от «Марса Победоносного» тоже потом будет эвакуировано, но я думаю, над ним совершат заупокойную службу Бога-Машины и разберут. Спасти его уже нельзя. Я сожалею, — он вздохнул. — Мне сказали, «Возрождение Остракана» нуждается в проверке аппаратуры телеметрии, чтобы убедиться, как проведен его ремонт. Я надеюсь, они хорошо справились. Мой танк нам еще понадобится. Он меня ни разу не подводил. Надо будет писать отчеты, предоставлять документы… Если бы война состояла только из боев, а?

— Да, сэр, — согласился Банник. — Сэр?

— Да? — спросил Ханник.

— Могу я узнать, в чьем экипаже буду служить? Меня возьмут в экипаж «Возрождения Остракана»?

Ханник покачал головой.

— Ты еще не понял, почетный лейтенант Банник?

— Сэр?

— Поздравляю, Банник.

И почетный капитан отправился присмотреть за своими людьми и машинами — винтик механизма внутри механизма внутри бесчисленного множества других механизмов, безостановочно крутившихся, приводя в движение военную машину Императора.

Банник остался. Его первая война закончилась. Он смотрел, как горит Мерадон, и чувствовал глубокую скорбь в своем усталом сердце.

Зеленоглаз сидел и смотрел, как песок, словно извивающимися пальцами, заметает искореженные останки боевой фуры людишек и его титана. Разбитый корпус «Марса Победоносного» перекрутило взрывом с обломками титана, вокруг лежали руины улья Мерадон.

Зеленоглаз улыбался при виде всего этого разрушения. Орки проиграли, но это был хороший бой — и будет еще много новых боев.

Он думал о том, что каждая песчинка в пустыне подобна орку, каждая горсть песка — военной банде. Каждая буря словно ВАААГХ! и пустыня необъятна.

В галактике были миллиарды и миллиарды орков. Зеленоглаз чувствовал их отсюда, словно вал ярости и насилия, нахлынувший на его разум. Их масса сметала с пути других богов, заглушала психический вопль Пожирателя, затмевала свет маяка Императора людей. Психическое присутствие других рас казалось лишь тусклыми свечами по сравнению с огромным костром орочьего могущества.