Внезапно он ощутил резкую боль в затылке. Заваливаясь, Аль’Каган развернулся и увидел Алишфу с тяжелым железным котелком в руке. На дне котелка остался след его крови.

Аль’Каган открыл глаза. Над головой он увидел одеяла, свисающие с поперечин шатра. Голова раскалывалась. Он лежал на полу среди сырых шкур. Алишфа сидела рядом, держа саблю у его шеи — саблю, которую он отдал ей в тот день, когда ушел.

Она постарела сильнее, чем он. Ее глаза были такими, словно она повидала ужасы варпа, в ее спутанных волосах виднелись седые пряди. Она сохранила благородную осанку, но казалось, держала ее с трудом, лишь чтобы сохранить перед ним лицо.

— Ты ударила меня, — Аль’Каган потрогал макушку.

— Ты ломал мой шатер.

— Ты — моя жена, — буркнул Аль’Каган, почувствовав вкус крови из разбитой губы.

— Была! Я была твоей женой, — Алишфа положила саблю рядом с собой. — Когда муж улетает на небесной лодке, жена становится вдовой. И после окончания траура может выбрать себе нового мужа.

— Ты больше не вдова. Я вернулся.

— Я оплакала твой уход. Глупец, ты подался к звездам. Ты сражался за Небесного Императора. Ты ушел. Что тут еще говорить?

— Я вернулся к своему народу. Я увидел, что нужен им, — Аль’Каган медленно сел. Ему пришло в голову, что он спорит с ней так, как будто улетел только вчера. Ее нрав остался прежним, как, впрочем, и его. Хоть какие-то вещи на Атилле не поменялись.

— Мы прекрасно обходились без тебя, Аль’Каган. Тебе больше нет среди нас места.

— Все обычаи племени забыты. На меня накинулся мальчишка, слишком глупый, чтобы знать законы гостеприимства. Кто сейчас вождь?

— По’Тар мертв. Как я уже сказала, с тех пор как ты ушел, прошла целая жизнь. Наше племя больше не великое. Мы голодаем, из мужчин остались только мальчишки. Меньше всего нас сейчас заботят обычаи.

— Это печально, — Аль’Каган осторожно встал. — Жаль. Наши обычаи делают нас атилльцами.

— Теперь новые обычаи. Времена изменились, — Алишфа протянула Аль’Кагану влажную тряпку. Тот приложил тряпку к голове.

— Они изменились слишком сильно. Где все мужчины?

— Уехали воевать с диктатором, Талтаром. Наше стадо украли, и они решили вернуть его назад.

Аль’Каган принялся мерить шагами пространство внутри шатра, пытаясь избавиться от тумана в голове. Он выглянул на улицу через отворот завесы. Собравшаяся снаружи толпа отхлынула прочь, завидев Аль’Кагана. Годных воинов там было очень мало, десяток от силы.

— Наших воинов разбили? — спросил он, повернувшись обратно к Алишфе.

— Выжившие рассказали про крепость, про оружие, купленное у небесных купцов. Они уехали и попытались напасть на крепость, но не смогли ни одолеть ее стен, ни победить их оружие.

— Где твой… муж?

— У знахарки. Она занимается его раной.

— Я могу заплатить за новую руку.

— Он гордый. Он не возьмет твоих денег и не позволит машине заметить свою плоть.

Аль’Каган взглянул на женщину, которую знал лишь девушкой. Она носила печали своего племени, словно покрывало, но под ним еще угадывалась гордость.

Аль’Каган покинул шатер. Толпа снаружи подалась назад, некоторые мужчины потянулись к саблям. Аль’Каган поднял руки. Толпа следила за каждым движением человека, который явился к ним, словно бешеный безумец.

— Ложитесь спать, — обратился к ним Аль’Каган. — На рассвете мы обсудим, как возродить наше племя.

— Приветствую вас, некогда гордые племена Капакской долины! — Аль’Каган встал в стременах, обводя взглядом скопище раненных мужчин, мальчишек и женщин, которые решились пойти против традиций. — Я Аль’Каган. Я служил Небесному Императору и теперь вернулся, чтобы воссоединиться со своим народом. Но здесь я не встретил ничего, кроме горя и слез. Этот диктатор отвергает обычаи нашего народа, он грабит и ворует бизонов, он положил камни на землю, чтобы построить крепость. Эти равнины принадлежат всем. Наши предки разделили их поровну, чтобы все мы могли свободно скакать по земле и питаться ее плодами. Этот Талтар — враг всем нам, враг нашим обычаям, враг нашим предкам.

Несколько воинов заерзали в седлах. Многие сплюнули на землю. заостренные зубы блеснули на ярком солнце.

— Я вернулся домой, ища обычаев, которые хранил пуще глаза в своем сердце. На других мирах атилльцы сражаются, объединенные любовью к своей родине, к своим братьям-коням и свободе, к которой мы всегда стремимся. Я говорю вам: этот диктатор, Талтар, — всего лишь разбойник. Я говорю вам: мы двинем наших коней против него. Я говорю вам: мы повесим его на воротах его собственной проклятой крепости, чтобы падальщики жрали его внутренности. Через битву мы познаем истину. В битве мы обретем победу. С помощью битвы мы спасем дух Атиллы и восстановим славу племен!

Головы опустились, лица отвернулись прочь. Бездушные копыта заскребли по земле.

— Не поворачивайте прочь! Вы должны верить в обычаи предков. Мы одолеем этого человека. Он не демон. Его крепость — это всего лишь земля. Копыта наших коней рвут на скаку землю, и его крепость — ничто!

— Бесполезно, Аль’Каган, — муж Алишфы, Ке’Тан, повернулся в седле к нему. Его темные косы и гладкое, без шрамов, лицо выдавали его молодость. Его глаза были острыми и упрямыми, похожими на черный жемчуг. Ке’Тан ткнул обрубком в сторону уходящей толпы: — Их дух сломлен.

— Их сердца больше не сердца истинных атилльцев.

— Времена изменились.

— Изменились к худшему, Ке’Тан.

— Наверное, но ничто не вечно.

Аль’Каган спрыгнул на землю. Присел и взял горсть жирной черной земли.

— Я побывал на многих мирах, и лишь одно не менялось. Всегда была война. — Аль’Каган встал, отбросив землю. — Если Атилле нужны перемены, то он их получит. Иди и поговори с ними. Скажи, что я знаю, как разрушить крепость.

На этот раз пришло еще меньше. Аль’Каган всмотрелся в скопление лиц, угрюмых и ничего не выражающих. Посмотрел на низкий кряж над собой. Там сидел на коне Ке’Тан, ожидая его приказов.

Аль’Каган повернулся к толпе:

— Даже камень можно преодолеть.

Он махнул саблей, и Ке’Тан пришпорил коня. Тот рванул по кряжу, грохоча копытами и выбрасывая в стороны комья земли. Ке’Тан покрепче ухватил поводья и опустил охотничье копье на сгиб покалеченной руки, направив его на широкий валун впереди. Воин сжался, когда мощный взрыв расколол камень. Осколки, словно листья с дерева, посыпались на собравшихся всадников.

Толпа ахнула.

Аль’Каган воздел кверху свое охотничье копье:

— У меня двадцать таких взрывных наконечников. Древки ваших копий не так крепки, как стальные, так что их придется усилить. Но с их помощью мы сможем пробить стены крепости. Мы можем победить этого диктатора.

Холодный ветер рассвета пошевелил волосы Аль’Кагана. Он расшевелил высокие травы, что росли на верхушках холмов. Ниже начал подниматься утренний туман. Вокруг Аль’Кагана собралось пятьдесят всадников из разбитых кланов Капакской долины. Всадники, самого разного возраста, сидели на самых разных кобылах и жеребцах. Лица людей были полны угрюмой решимости. Людей было мало. Мальчишки среди них никогда не видели битвы, никогда не убивали человека.

Аль’Каган обернулся к отряду. Жеребец под ним гарцевал. Взгляд Аль’Кагана прошелся по линии всадников.

— Врать не буду. Сегодня врагов больше, чем нас. Сегодня мы сражаемся против превосходящих сил, прячущихся за каменными стенами. Сегодня мы можем потерять свои жизни. — Аль’Каган развернулся к меховому узлу, который принес со звездолета.

— Но это то, что вам известно, — он принялся разворачивать большой узел. — Я обещаю вам: раз сегодня нельзя сражаться старым способом, вы не опозорите своих предков. Они будут смотреть на вас с великой радостью, ибо вы сражаетесь, чтобы освободить дух их сыновей, детей наших пращуров — наших братьев, что лежат под этой крепостью.

— Еще я пообещаю вам вот что, — Аль’Каган вытащил из узла плазменное ружье и несколько гранат. Эмблемы Имперской Гвардии на них были отлично видны всем. — С этим оружием мы победим! Мы поскачем с силой тысячи и расколем стены крепости, словно удар молнии с неба. Мы раскроим врагам черепа и обрушим на них всю ярость кланов!