Клаудиа сама открыла Чарльзу дверь. Она помогла ему снять пальто и шарф, осторожно стянула перчатки и провела в гостиную, обставленную в нежной пастельно-кремовой гамме. Он устроился на бледно-розовом атласном диване напротив камина. Клаудиа посоветовала ему расслабиться и сама положила его ноги на кожаный пуфик. Она налила ему бренди, а потом села на пол у его ног, глядя на Чарльза снизу вверх и приготовившись слушать. Никаких стенаний, упреков, обид.

Он пригубил бренди и заговорил. Клаудиа не перебивала; она внимательно слушала, следя за выражением его лица.

— Клаудиа, — задумчиво произнес он, — знаешь, мне так хорошо сейчас, так приятно сознавать, что я могу прийти к тебе, как к старому другу, который выслушает меня и не ждет от меня чего-то большего.

— Возможно, я все еще могу рассчитывать и на большее, — призналась Клаудиа, — но не теперь. Да, я твой друг, хотя это и не совсем привычная для меня роль. — Она пристроилась рядом, с бокалом бургундского в руке.

Чарльз продолжал говорить. Когда он выговорился и умолк, было уже совсем поздно, но она только улыбнулась ему и сказала:

— Почему бы тебе не остаться на ночь? Ведь ты так устал, Чарльз.

Он отрицательно покачал головой, хотя и в самом деле был совершенно измотан и так ослабел, что готов был уснуть прямо здесь, на диване.

— Нет, не могу, но я благодарен тебе за заботу, Клаудиа.

— Я очень волнуюсь за тебя, — сказала она, нежно перебирая его пальцы. — Всей душой, поверь. Все будет хорошо, твоя жена поправится, Чарльз.

Он молча кивнул и поглядел на камин. Поленья догорали — ни языков пламени, ни искр, лишь горка тлеющих оранжевых головешек. Чарльз вдруг почувствовал себя старым, бесконечно усталым и страдающим от страха перед завтрашним днем. Он неожиданно резко повернулся к ней и спросил:

— Я говорил тебе, что он убил Сильвию Карлуччи?

Клаудиа помрачнела.

— Я слышала это имя в новостях. Дочь какого-то чикагского гангстера? Ты ее знал?

— Да. То есть лично нет. Это та самая пьяница, которая врезалась в машину Маргарет. Сложно все это, — пробормотал Чарльз и, выругав себя за излишнюю откровенность, поднялся с дивана. — Прости меня, Клаудиа, за эту болтовню. И забудь все, что я тут наболтал. Спасибо, что дала мне возможность выговориться.

— Я увижу тебя снова?

— Возможно, если захочешь, но только как… приятеля, как друга.

Клаудиа усмехнулась:

— Понимаю, Чарльз, но жаль, очень жаль. Мне всегда нравились иные наши отношения, ты понимаешь…

Кончиками пальцев он дотронулся до ее губ.

— Я должен идти. Спокойной ночи, — сказал он и направился к выходу. Ледяной воздух хлестнул его по лицу. Чарльз втянул голову в плечи, поднял воротник пальто и торопливо зашагал к машине. Холодный, порывистый ветер едва не сбил его с ног.

Чарльз вздрогнул от неожиданности и чуть было не закричал, услышав за спиной чей-то вкрадчивый голос:

— Мистер Ратледж, делайте все, что вам скажут, и я не причиню вам вреда. Да, это мой пистолет. Ваша машина останется здесь. Вы поедете со мной. Не оборачивайтесь, молчите. Направо.

— Но кто вы? — прошептал Чарльз. Сердце его колотилось так бешено, что трудно было дышать. — В чем дело, что вам от меня нужно? Денег?

— Нет, сэр, не денег. Спокойно, иначе вам будет плохо. Быстро, быстро! Я не хочу, чтобы нас видели.

Чарльз ускорил шаг; сердце забилось еще сильнее — его охватил страх, он думал, что настал его смертный час, что это и есть его конец и пощады не будет. Объятый ужасом, он механически переставлял ноги. Что это — неужели похищение? Что дальше? Маргарет… что будет с Маргарет? Он не может, ни в коем случае не должен оставлять Маргарет в таком состоянии.

Чарльз совершенно обезумел от страха, и шедший вплотную за ним незнакомец, словно почувствовав это, тихо подбодрил его:

— Весьма похвально, мистер Ратледж, я вижу, вы меня правильно поняли. Вот и моя машина. Полезайте на то сиденье, а я — за руль.

Чарльз повиновался. Между двумя передними креслами торчала рукоятка скоростей, и он зацепился за нее рукавом, но незнакомец ничего не сказал — он стоял и ждал, когда Чарльз наконец протиснется на пассажирское сиденье. Чарльз уселся, боясь поднять голову и взглянуть незнакомцу в лицо. Тот был без маски, а это зловещий признак.

Чарльз знал: стоит заложнику ненароком увидеть лицо террориста, и его непременно уничтожат, чтобы не оставлять свидетелей. Еще Чарльз слышал, что террористы не надевают масок и в тех случаях, когда убийство запланировано заранее и убийца хочет насладиться зрелищем предсмертного ужаса жертвы. Не смотреть, ни в коем случае не смотреть! Между тем незнакомец уселся за руль и повернул ключ зажигания.

— Куда мы едем? — вырвалось у Чарльза. Незнакомец включил обогреватель, поправил зеркальце заднего вида и только после этого, повернувшись к нему, ответил:

— В очень красивое место, между прочим. А в данный момент — в аэропорт. Спокойно, мистер Ратледж…

Чарльз не успел среагировать — он почувствовал мгновенный укол. Игла — острая и холодная — легко проникла сквозь толстую ткань пальто, пиджак и рубашку и глубоко вонзилась в предплечье. Он судорожно глотнул воздух, поняв весь ужас происходящего, и попытался уклониться, но было слишком поздно: незнакомец резко надавил на поршень шприца со словами:

— Это всего лишь снотворное, мистер Ратледж. Сейчас вы уснете. Приятных сновидений.

— Нет, — вырвалось у Чарльза, и хотя это единственное слово он произнес достаточно четко, в голове уже плыл туман. Он повернулся к незнакомцу и заглянул ему в лицо. В этом лице не было ничего злодейского, скорее напротив: на Чарльза смотрел этакий внимательный джентльмен, с довольно резкими чертами на продолговатой физиономии. Язык уже заплетался, и Чарльз с трудом вымолвил: — Как ваше имя?

— Фрэнк Лэйси.

— Так, — неопределенно промычал Чарльз. Значит, это не мираж. У человека было имя, и он произнес его вслух — уже лучше. Чарльз откинулся на спинку сиденья, голова его свесилась набок. Он спал.

Париж

Апрель, 1990 год

Маркус приветливо заулыбался молоденькой медсестре, разрумянившейся и ясноглазой, со свежей ярко-красной помадой на губах. Спросил по-французски:

— Да, что у вас?

Она подлетела к нему, не замечая ничего странного и не обратив никакого внимания на его эскорт, — девушка была, несомненно, влюблена в него и в эти мгновения ни о чем и ни о ком другом не думала. Маркус моментально уловил это и, цепляясь за спасительную соломинку, настроился на соответствующий лад. Он одарил девушку самой сексуальной улыбкой из арсенала дремавшего в нем Казановы.

— Так что там у вас? — переспросил он и взял из ее рук листок бумаги.

Она застенчиво улыбалась, слегка вздернув напомаженную губку и не отрывая глаз от лица Маркуса даже тогда, когда тот опустил глаза с ее лица на бумажку. Это оказался страховочный формуляр.

Маркус сказал:

— Я уже оплатил все наличными. Здесь, во Франции, у меня нет медицинской страховки.

Девушка смутилась и густо покраснела — она увидела, что Маркус все понимает: это был лишь предлог, чтобы заговорить с ним. Она опешила и отвела взгляд, словно ища поддержки у стоявшей рядом женщины. Та смотрела на нее холодно и сурово, и молоденькая медсестра покраснела еще сильнее, бормоча извинения:

— Ой, простите, ради Бога, простите… Маркус улыбнулся, возвращая ей бумажку.

— Благодарю вас, но это недоразумение. Увидимся.

Девушка повернулась, чтобы уйти, и Маркус с облегчением вздохнул, мгновенно переведя взгляд на то место, где под простыней в левую грудь Рафаэллы упиралось дуло пистолета.

— Завидная выдержка, мистер О'Салливэн. Вы, похоже, коллекционируете маленьких шлюшек.

— Кто следующий — вы, мадам?

— Я? Переспать с тобой? С тупым, самовлюбленным ирландцем? Да у тебя одна похоть в башке, больше ничего. Ладно, теперь, когда эта маленькая идиотка оставила твои гениталии в покое, мы можем двигаться в путь.