— Разумеется, мы заметили, — говорю я, похлопывая Рэчел по руке.

— Ну же, Тим. — Она слегка отодвигается. — Ты им нравишься. Ты здесь, наверное, самый молодой.

Тим усмехается, глубоко затягивается.

— Я не заметил, сколько здесь «молодых». Прости.

— Не курил бы ты, — замечает Рэчел.

— Я тебе говорил, — прибавляю я.

Тим смотрит на нее, потом на меня.

— Почему? — спрашивает он ее.

— Потому что это вредно, — серьезно отвечает она.

— Он это знает, — говорю я. — Я ему вчера вечером говорил.

— Нет. Ты велел не курить, потому что «мы на Гавайях», а не потому что это вредно. — И смотрит пристально.

— Ну, тебе вредно, а мне неприятно, — легко говорю я.

— Я же не дышу тебе в лицо, — бормочет он. Смотрит на Рэчел в надежде на спасение. — Тебя я тоже напрягаю? Ну то есть, блин, мы же на улице. На улице.

— Просто — не курил бы ты, — говорит она тихо.

Он встает.

— Ну, докурю еще где-нибудь, о'кей? Раз уж вам обоим это не нравится. — Пауза, и затем: — А что, папа, сегодня шансы вполне себе ничего?

— Тим, — говорит Рэчел. — Не надо уходить. Сядь.

— Нет уж, — подзадориваю я. — Пусть идет.

Тим уходит.

Рэчел поворачивается.

— Тим. Ох боже мой.

Он идет мимо двух кадок с пальмами, мимо пианиста, одного из педиков, пожилой танцующей пары, вот он в ресторане, вот он вышел.

— Что с ним такое? — спрашивает Рэчел.

Больше мы с ней не разговариваем, слушаем пианиста, приглушенные разговоры в ресторане, далекий плеск волн, что накатывают на берег. Рэчел допивает — не помню, когда она заказала. Я подписываю чек.

— Спокойной ночи, — говорит она. — Спасибо за ужин.

— Вы куда? — спрашиваю я.

— Пожалуйста, передайте Тиму, что я прошу прощения. — Она вот-вот уйдет.

— Рэчел, — говорю я.

— Я его завтра найду.

— Рэчел.

Она выходит из ресторана.

Я открываю дверь в номер. Тим сидит у себя на постели, смотрит в окно, вокруг колышутся занавески. Совсем темно, не считая луны, и хотя балкон открыт, пахнет марихуаной.

— Тим?

— Что? — оборачивается он.

— Что случилось?

— Ничего. — Он медленно встает, закрывает балконную дверь.

— Хочешь поговорить? — Я чуть не умоляю.

— Что? Ты спрашиваешь, хочу ли я поговорить? — Он включает свет, гадко улыбается.

— Да.

— О чем?

— Это ты мне скажи.

— Не о чем разговаривать, — отвечает он. Шагает вдоль кровати — неторопливо, лениво, изможденно.

— Ну же, Тим. Прошу тебя.

— Что? — Он с улыбкой вскидывает руки. Глаза распахнутые, воспаленные. Он снимает пиджак, кидает на пол. — Не о чем разговаривать.

Мне остается лишь сказать:

— Дай мне шанс. Прошу тебя, не лишай меня шансов.

— У тебя никаких шансов и нет, пижон. — Он смеется и повторяет: — Пижон.

— Ты шутишь.

— Ничего. Абсолютно ничего, — повторяет Тим уже не так жестко. Останавливается, садится на кровать спиной ко мне.

— Забудь, — зевает он. — Абсолютно… ничего.

Я все стою.

— Ничего, — повторяет он. — Nada.[28]

Я долго брожу вокруг гостиницы и наконец сажусь на скамейку над морем, возле прожектора, что светит в воду. Два морских дьявола выплыли на яркий свет, кружат в воде, плавники медленно хлопают в прозрачных освещенных волнах. Больше на морских дьяволов никто не смотрит, и я вроде бы ужасно долго наблюдаю в одиночестве, как неутомимо они плавают. Луна высоко — яркая, бледная. За гостиницей пронзительно вопит попугай. Газовое пламя садовых факелов. Я уже собираюсь пойти к портье и попросить другой номер, и тут слышу за спиной голос:

— Mania birostris, также известен как гигантский морской дьявол. — Из темноты выступает Рэчел — она в трениках и смелой маечке с надписью «Лос-Анджелес», в волосах по-прежнему цветок. — Родственники акулам и скатам. Обитают в теплых океанических водах. Большую часть жизни проводят либо частично зарывшись в ил или песок, либо плавая у самого дна.

Она перешагивает скамейку, опирается на прожектор и разглядывает двух больших серых монстров.

— Двигаются с помощью волнообразных движений грудных плавников, длинный хвост служит рулем. Питаются главным образом ракообразными, моллюсками, морскими червями. — Она умолкает, смотрит на меня. — Иногда вылавливали морских дьяволов, которые весили более трех тысяч фунтов и достигали двадцати футов в ширину. Морских дьяволов очень боятся из-за их размеров. — Она смотрит на воду и говорит дальше, будто читает слепому: — В действительности они предпочитают уединение. Переворачивают лодки и убивают людей лишь в целях самообороны. — Она снова смотрит на меня. — Откладывают темно-зеленые яйца, почти черные, с кожистым покрытием, на концах усики, которые цепляются за водоросли. Когда детеныши вылупляются, пустые оболочки относит к берегу. — Она молчит, потом тяжело вздыхает.

— Откуда вы все это знаете?

— У меня в универе высший балл по океанографии.

— О, — пьяно вздыхаю я. — Это… интересно.

— Мне тоже так кажется. — Она снова смотрит на морских дьяволов.

— Где вы были? — спрашиваю я.

— Да тут где-то. — Она смотрит мимо меня, будто завороженная чем-то невидимым. — Говорили с Тимом?

— Да. — Я пожимаю плечами. — Он в порядке.

— Вы не ладите?

— Как большинство отцов и сыновей, — замечаю я.

— Ну, очень жаль. — Она смотрит на меня. Отходит от прожектора, садится рядом на скамейку. — Может, вы ему не нравитесь. — Она вытаскивает из прически цветок, нюхает. — Но наверное, это ничего, потому что, может, и он вам не нравится.

— Вы как думаете, мой сын красивый? — спрашиваю я.

— Да. Очень. А что?

— Просто интересно. — Я пожимаю плечами.

Один морской дьявол выплывает на поверхность и плещет по воде плавником.

— О чем вы с ним днем говорили? — спрашиваю я.

— Особо ни о чем. А что?

— Я хочу знать.

— Просто… о чем-то.

— О чем? — настаиваю я. — Рэчел.

— О чем-то.

Мы разглядываем морских дьяволов. Один уплывает. Второй неуверенно дрейфует в сиянии прожектора.

— Он обо мне говорит? — спрашиваю я.

— А что?

— Я хочу знать.

— Зачем? — она робко улыбается.

— Хочу знать, что он обо мне говорит.

— Он ничего не говорит.

— Да? — слегка удивляюсь я.

— Он не говорит о вас.

Морской дьявол кружит в воде, плещется.

— Я вам не верю, — говорю я.

— Придется, — отвечает Рэчел.

На следующей день мы с Тимом на пляже под тихим безупречным небом играем в нарды. Я выигрываю. Тим в наушниках, исход игры его не особо интересует. У меня выпадают двойные шестерки. Тим апатично озирает пляж, на лице — ни малейших эмоций. Кидает кости. На зеленый зонтик над нами садится красная птичка. К нам идет Рэчел в крошечном голубом бикини, с розовой гирляндой, попивая «перье».

— Привет, Лес, привет, Тим, — радостно говорит она. — Отличный день.

— Привет, Рэчел, — улыбаюсь я.

Тим кивает, не поднимая глаз, не снимая очков и наушников. И Рэчел стоит, переводя взгляд с меня на Тима.

— Ну, увидимся, — мямлит она.

— Конечно, — говорю я. — Может, на луау?

Тим не произносит ни слова. Я двигаю две фишки. Рэчел уходит, возвращается в гостиницу. Я выигрываю. Тим вздыхает, откидывается в шезлонге, снимает очки, трет глаза. Может, особых шансов не было с самого начала. Я ложусь, наблюдаю за Тимом. Он смотрит в море — теплое, тянется плоской синей простыней до горизонта, и, может, Тим пытается заглянуть за горизонт, и в глазах его разочарование, ибо за горизонтом — все та же плоскость, и холодает, хотя ветра нет, а ближе к вечеру океан темнеет, небо рыжеет и мы уходим с пляжа.