Я вернулся к машине кружным путем и поехал обратно в Роттердам, но не по автобану, а по проходящей через Делфт старой дороге, по которой мальчишкой часто ездил на велосипеде. Я ехал, любуясь зелеными лугами по ту сторону канала, раскинувшимися в легкой дымке раннего летнего утра до самого горизонта, и чувствовал огромное облегчение от того, что эта первая встреча прошла удачно. Я был уверен, что за мной не следили. Лишь семь лет спустя я понял, что вполне могло быть и не так. Проработав несколько лет в Берлине, я вновь получил тогда место в Главном управлении, и вновь на связь со мной в Лондоне выходил человек со станции Отпор. Мы уже хорошо знали друг друга, и наше взаимное доверие было полным. Однажды, когда мы с ним договаривались о срочных, незапланированных встречах, он сказал мне, что его фамилия Коровин, и дал номер своего домашнего телефона на случай, если мне необходимо будет срочно с ним связаться. Мне доводилось работать против некоторых советских учреждений в Великобритании, в том числе против советского посольства в Лондоне, и в силу служебных обязанностей я имел доступ к картотеке МИ-5, в которой мог найти досье на любого интересовавшего меня сотрудника посольства. Естественно, я сразу же запросил досье на Коровина и, получив его, прочел с огромным интересом. Из досье я узнал, что Коровин имел чин генерала и был резидентом КГБ в Лондоне. До этого несколько лет он был советским резидентом в Вашингтоне. В досье приводилась обширная переписка между ФБР и МИ-5, в которой обе службы высоко отзывались о нем как об исключительно умном разведчике и достойном противнике. Но мое особое внимание привлекли письма, датированные летом 1953 года, которыми обменивались МИ-5 и служба безопасности Голландии. В июле этого года Коровин предпринял таинственную поездку в Голландию. Сначала за ним следили люди МИ-5, а затем их сменили голландцы, но ему все же удалось уйти от «хвоста», и они вновь напали на его след, лишь когда он сел на паром, направляясь обратно в Англию. Строилось много догадок о возможных целях поездки Коровина в Голландию… Что ж, ответ знал только я.
Не могу сказать, чтобы Коровин вызывал во мне такие уж теплые чувства. Для этого в нем было слишком много от волка в овечьей шкуре, но я искренне восхищался его профессионализмом, даже до того, как увидел досье. Я перефотографировал документ и во время очередной встречи подарил его Коровину. Надеюсь, он ему понравился, а заодно и впечатлил его московское начальство. Не сказал бы, что передача информации доставляла мне удовольствие, но на этот раз я действительно был рад показать моему советскому знакомому его собственное досье, в котором его противники столь высоко о нем отзывались.
Принято считать, что если разведчик хоть раз «засветился», то есть раскрыт противником, его польза, по крайней мере в той стране, где это произошло, равна нулю. Случай с Коровиным показывает, что это не всегда так. Разве не удивительно, что, хотя он был известен МИ-5 как резидент КГБ в Великобритании и за ним постоянно следили опытнейшие агенты, в распоряжении которых были скоростные автомобили и последние достижения радиосвязи, ему всегда удавалось уйти от «хвоста» и попасть на встречу со мной точно в назначенное время и в назначенном месте?
Однажды он рассказал мне, как это делается. Зная, что должен встретиться со мной в семь часов вечера, он покидал дом в восемь утра и весь день колесил по городу. В операцию было вовлечено несколько людей, машин и надежных квартир, она требовала много сил и времени, но всякий раз успешно завершалась. Так что впоследствии моя деятельность получила огласку не в результате слежки, а из-за предательства.
В конце лета я повез мою старшую сестру отдыхать во Францию. Мы остановились в Париже, в гостеприимном доме Жана Мидмора и его матери, и навестили месье Перрюша, благополучно вернувшегося к жене и детям, по которым он так тосковал, и отдыхавшего с ними в деревне на берегу Луары. Короче говоря, это был очень приятный отпуск, отмеченный многочисленными обедами и ленчами в маленьких гостиницах и ресторанах.
Вернувшись в Англию, я продолжал встречаться с моими товарищами по Манпхо, пока жизнь не разлучила нас. Наши семьи часто встречались, и мы вместе завтракали. Мистер Холт был посвящен в рыцари и назначен послом в Сальвадоре. Два года спустя он вышел в отставку и уехал к морю, в Клектон, где и поселился, а еще через шесть месяцев внезапно умер от сердечного приступа. Филип Дин получил новое назначение в США, покинул Англию, и больше я его не видел. Норман Оуэн примерно через год после возвращения серьезно заболел чем-то настолько странным, что никто не мог поставить диагноз. Он медленно угасал и после долгой болезни умер в больнице, так и не успев толком насладиться семейной жизнью, о которой столь страстно мечтал.
В сентябре 1953 года я приступил к работе в отделе «Y» и вскоре с головой ушел в свои новые обязанности и новую жизнь. Важной частью этой жизни были встречи с моим советским напарником и передача ему перефотографированных документов.
Сначала я довольно сильно нервничал, когда мне приходилось фотографировать документы, но человек ко всему привыкает, и мои опасения постепенно прошли. Конечно, всегда оставался риск, что меня могут поймать с поличным, но этой беды, как мне казалось, я мог избежать. Обычно я выбирал для этого время, когда секретарши из соседней комнаты уходили перекусить, или дожидался конца рабочего дня, когда все уходили, а я притворялся, что собираюсь поработать подольше. Еще одна предосторожность состояла в том, что я открывал дверь в приемную, через которую должен был пройти каждый желавший попасть в мой кабинет, так что, если бы кто-нибудь пришел, я вовремя бы его услышал и успел спрятать фотоаппарат. Что я ощущал, фотографируя документы с грифом «совершенно секретно»? Ничего. Я как будто просто переставал существовать, сосредоточившись на выборе экспозиции и расстояния, превращаясь в ничто, в глаз, смотрящий через объектив, и в палец, нажимающий на кнопку спуска.
В те времена было много разговоров об измене. За год до этого два английских дипломата, Берджисс и Маклейн, бежали в Россию, они наверняка были советскими агентами. Некто Филби, работавший, как мне казалось, в Министерстве иностранных дел, подозревался в том, что помог им скрыться. Все это я услышал впервые, вернувшись из Кореи. Позднее я узнал, что Филби служил в Интеллидженс сервис, но я никогда не видел его и ничего о нем не знал. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что меня не было пять лет и что мы работали в разных сферах: он в контрразведке, а я в разведке.
Естественно, дело Берджисса и Маклейна довольно часто являлось темой для разговоров в кругах разведки и Министерства иностранных дел, и, честно говоря, мне это не нравилось, я принимал подобные истории слишком близко к сердцу, чувствовал себя неуютно и по мере возможности старался избегать их.
Весной 1954 года моя работа в отделе «Y» прервалась из-за недолгой командировки за рубеж. В начале мая этого года министры иностранных дел США, СССР, Великобритании, Франции и Китая собрались в Женеве с целью найти пути урегулирования военных конфликтов в Корее и Индокитае. Глава резидентуры в Берне немедленно предложил подключиться к телефонам советской и китайской делегаций в надежде получить ценную информацию, могущую повлиять на ход переговоров.
Конечно же, представителю Интеллидженс сервис, работающему в нейтральной стране, не под силу осуществить операцию подобного характера и масштаба без молчаливого согласия, а то и активной помощи службы безопасности этой страны. В данном случае такой проблемы не возникло благодаря прекрасным отношениям (на всех уровнях) между британской разведкой и швейцарской Сюрте.
Проект выглядел многообещающе и был быстро одобрен. Так как не было сомнений в том, что через наши руки может идти сверхважная, а потому срочная информация, возникла необходимость быстро набрать небольшую группу дешифровальщиков. Для этой цели отобрали двух отличных переводчиков с русского, я же должен был изучать материалы для определения наиболее важных.
