А потом на Брейбрук-стрит, совсем рядом с тюрьмой, застрелили троих полицейских, и около трех недель в этом районе было столько полиции, что Шон и близко не мог подойти к Скрабе.

Между тем приготовления к побегу подходили к концу. Ион купил подержанный автомобиль и снял маленькую квартирку в пяти минутах ходьбы от тюрьмы. Она должна была стать моим первым убежищем. Из тонкого нейлона он изготовил веревочную лестницу, укрепив ее вязальными спицами так, что она должна была висеть прямо, пока я по ней буду карабкаться. В середине сентября Шон оставил квартиру, работу на заводе и якобы навсегда вернулся в Ирландию.

Три недели спустя он возвратился под чужим именем и поселился в новой квартире, выдавая себя за свободного журналиста. Все уже было готово, и мы назначили день и час побега — суббота, 22 октября, 6.15 вечера.

В это время уже достаточно темно, а большинство заключенных уйдут смотреть еженедельное кино.

По совету нашего друга-связного, специалиста по взломам, в качестве «выхода» мы выбрали одно из высоких окон, занимавших почти всю стену по обе стороны сектора. Эти окна походили на церковные, что соответствовало псевдоготическому стилю всего здания, и, так же как и церковные окна, были разделены на несколько толстых стеклянных сегментов в переплетах из литого железа. Каждый второй сегмент мог открываться для проветривания помещения, но был слишком узок для того, чтобы сквозь отверстие мог пролезть человек. Если же выломать железную перегородку между неподвижным сегментом и открывающимся, то получалось отверстие, достаточное для человека моей комплекции. Большим преимуществом было то, что всего три фута отделяло окно второго этажа от крытого перехода, с которого, повиснув на желобе, можно было легко спрыгнуть на землю. А там мне пришлось бы пробежать всего пятнадцать ярдов до стены. Одна из угловых башенок здания была точно напротив того места, где Шон должен будет перебросить через стену веревочную лестницу.

В среду перед операцией у нас состоялся окончательный разговор. Выбранное для него время совпадало с часом побега. Шон сидел в машине, припаркованной у боковых ворот больницы Хаммерсмита на Артиллери-роу, узкой улочке, отделявшей ее от тюрьмы, там же, где он будет ждать меня в условленный вечер. Шон спрятал рацию в букете цветов, создававшем впечатление, что его хозяин собирается навестить кого-то в больнице. Я зашел в камеру моего связного, откуда и вызвал Шона по рации.

Мы убедились в том, что с обеих сторон все в порядке и операция может начаться, как и запланировано. На всякий «пожарный» случай мы решили связаться еще раз в субботу, во время ленча, дабы убедиться, что в последний момент не возникло никаких помех. Прежде чем уйти из эфира, Шон пропел своим мелодичным голосом старую ирландскую песню: «Я пойду рядом с тобой».

Мешкать было нельзя. Летом произошел скандальный побег шести заключенных. Некоторые из них были особо опасны. Это получило отклик в прессе, и власти стали принимать меры повышенной безопасности: высокие боковые окна затягивали толстой стальной сеткой. Работы в секторах «А» и «В» были уже окончены и теперь велись в секторе «С». На следующей неделе очередь должна была дойти до сектора «D». Хорошо, что как истинные бюрократы они работали, следуя алфавитному порядку.

В будках по оба конца стены теперь постоянно дежурила охрана. С этих выгодных позиций стена просматривалась с обеих сторон по всей длине. Мы решили, что, если меня заметят и поднимут тревогу, у нас будет достаточно времени скрыться до того, как патруль достигнет стены.

Побег был спланирован таким образом, что не было нужды прибегать к насилию, так что мы с Пэтом и Майклом решили однозначно: Шон не станет брать с собой никакого оружия и ни в коем случае не применит силу.

В субботу, в час дня, у нас состоялся заключительный разговор. Никаких неожиданных помех не возникло, в этот день в самом деле собирались показывать фильм, и мы могли действовать, как условились. Стекло неподвижного сегмента в нижнем углу окна, рядом с полом, мы вынули за день до того. Это было нетрудно (так как оно уже было разбито) и прошло незамеченным. В последний момент оставалось лишь выломать железную перегородку.

Многие заключенные использовали свободное субботнее время, для того чтобы прибраться в камерах и проветрить одеяла, развесив их на стальных перилах площадок. Таким образом, не было ничего особенного в том, что на перилах напротив той части окна, сквозь которую я собирался пролезть, висели одеяла, надежно закрывая ее от взглядов двух охранников, дежуривших на посту в центре коридора.

По субботам, в половине четвертого, в Скрабе пили чай. В половине пятого большая часть заключенных пошла смотреть кино, посещение которого было добровольным. Сектор затих и опустел. В противоположном его конце группка заключенных сидела вокруг телевизора, за столами шла игра в карты. Один из дежурных охранников смотрел телевизор, другой, сидя на центральном посту, читал. Это были самые тихие часы за всю неделю.

Казалось, время течет убийственно медленно. Я зашел в камеру к де Кореи попрощаться. Он пожелал мне удачи и попросил подарить ему что-нибудь на память. Я вернулся к себе, подписал мой Коран с параллельными арабским и английским текстами и отдал ему. Затем неспеша подошел к телевизору. Насильно заставив себя немного посмотреть передачу, я отправился в камеру, перекинувшись по дороге парой фраз о футболе с охранником. Я решил принять душ: это должно было меня успокоить, и, что бы ни случилось, я по крайней мере буду чистым. В душевой я провел время, болтая с несколькими парнями, а на обратном пути в камеру налил кружку чая. Охранника на посту не было, он ушел в подсобку играть в шахматы. Еще полчаса — и время побега настанет. Я посмотрел в окно и с радостью обнаружил, что погода окончательно испортилась, моросил дождь. Скоро начнет смеркаться, и видимость ухудшится. Все шло как нельзя лучше.

Не торопясь, я выпил чай и прочитал газету. Когда пришло время собираться, я обулся в спортивные туфли и, взяв из тайника рацию, сунул ее себе под свитер и зажал под мышкой. Бросив последний взгляд на предметы, к которым уже успел привыкнуть, а теперь должен был оставить, я вышел из камеры. В коридоре все было по-прежнему спокойно. Один охранник продолжал смотреть телевизор, другой пока не выходил из подсобки. Было 6.15. Из камеры моего друга-взломщика я вызвал Шоиа. Тот вскоре отозвался: он уже на месте, по ту сторону стены.

— Все в порядке? — спросил я.

— Да, — последовал ответ.

— Мы уже можем выламывать перегородку?

— Да, действуйте.

Мой друг, с нетерпением ждавший рядом со мной, тут же ушел. Спустя всего три минуты он появился вновь. Я подумал, что он столкнулся с неожиданным препятствием и не смог сломать перегородку.

— Что-то случилось? — спросил я. — Ты очень быстро вернулся.

— Нет, все отлично, можешь идти. Перегородка так проржавела, что одного рывка оказалось достаточно, чтобы она вылетела.

Я опять вызвал Шона, и он тут же откликнулся.

— Перегородка сломана. Ты готов?

— Что, уже? Можешь идти, я готов, — послышался голос Шона.

Я засунул рацию под свитер, мой друг пожелал мне удачи, мы обменялись рукопожатиями, и я быстро прошел на площадку, не встретив никого по дороге. Было самое время: через центральный вход уже ввалилась первая партия любителей кино, и коридор наполнился их голосами. Это было неожиданно рано, видимо, фильм оказался коротким. Скоро они с шумом появятся на площадках, направляясь в свои камеры. Я проскользнул в отверстие в окне и нащупал ногами крышу над переходом. Это было делом одной минуты. Осторожно ступая по скользкой от дождя черепице (дождь уже не моросил, а лил вовсю), я стал спускаться вниз. Было совершенно темно. Я достиг желоба, повис на нем, легко спрыгнул на землю и очутился в небольшом укрытии, образованном стеной перехода и выступающей угловой башенкой. Прижавшись к стене, я мог не опасаться, что меня заметит проходящий мимо патруль, даже если бы погода и не загнала охранников под навес. Оказавшись внизу, я сразу же достал рацию и вызвал Шона. Тот немедленно ответил.