– На фиг мне свобода! Я хочу покоя… И вообще, зачем нужна свобода, когда у меня есть папа?! – Ты даешь!

– Нормальный человек, он и в Москве свободен.

– Много ли ты видела нормальных?

– Их везде немного.

– Ты просто все забыла. Хамство, ложь…

– В Москве и нахамят, так хоть по-русски.

– Это-то и страшно!..

– В общем, жизни нет. На Рафу полагаться глупо. Он такой: сегодня на коленях ползает, а завтра вдруг исчезнет. Где-то шляется неделю или две. Потом опять звонит. Явился как-то раз, снимает брюки, а трусы в помаде. Я тебе клянусь! Причем его и ревновать-то бесполезно. Не поймет. В моральном отношении Лоло на этом фоне – академик Сахаров. Он хоть не шляется по бабам…

Я спросил:

– А Лева?

– Левка молодой еще по бабам шляться.

– Я спросил – как Левушка на этом фоне?

– А-а… Прекрасно. У него как раз все замечательно. И с Рафой отношения прекрасные. И с попугаем, когда тот в хорошем настроении… Как го– ворится, родственные души…

Я помахал рукой знакомому художнику. Его жена уставилась на Мусю. Так, будто обнаружила меня в сомнительной компании. Теперь начнутся разговоры. Впрочем, разговоры начались уже давно.

Однако настроение испортилось. Я заплатил, и мы ушли…

Прошла неделя. Где-то я услышал, что Муся ездила в советское посольства. Просилась якобы домой.

Сначала я, конечно, не поверил. Но слухи все усиливались. Обрастали всякими подробностями. В частности, Рубинчик говорил:

– Ее делами занимается Балиев, третий секретарь посольства.

Я позвонил Марусе. Спрашиваю:

– Что там происходит?

Она мне говорит довольно странным тоном:

– Если хочешь, встретимся.

– Где?

– Только не у магазина "Днепр".

Мы встретились на Остин-стрит, купили фунт черешен. Сели на траву у Пресвитерианской церкви.

Муся говорит:

– Если тебя со мной увидят, будешь неприятности иметь.

– В том смысле, что жена узнает?

– Не жена, а эмигрантская, пардон, общественность.

– Плевать… Ты что, действительно была в посольстве?

– Ну, была.

– И что?

– Да ничего. Сказали: "Нужно вам, Мария Федоровна, заслужить прошение".

– Чем все это кончилось?

– Ничем.

– И что же будет дальше?

– Я не знаю. Я только знаю, что хочу домой. Хочу, чтоб обо мне заботились. Хочу туда, где папа с мамой… А здесь? Испанец, попугай, какая-то дурацкая свобода… Я, может быть, хочу дворнягу, а не попугая…

– Дворняга, – говорю, – у тебя есть. Маруся замолчала, отвернулась. Наступила тягостная пауза. Я говорю:

– Ты сердишься?

– На что же мне сердиться? Встретить бы тебя пятнадцать лет назад…

– Я не такой уж старый.

– У тебя жена, ребенок… В общем, ясно. А про– сто так я не хочу.

– Да просто так и я ведь не согласен.

– Тем более. И хватит говорить на эту тему!

– Хватит.

Черешни были съедены. А косточки мы бросили в траву.

Чтобы прервать молчание, я спросил:

– Ты хочешь рассказать мне о своих делах? И вот что я услышал.

В августе у Муси началась депрессия. Причины, как это обычно и бывает, выглядели мелкими. Известно, что по-настоящему страдают люди только от досадных мелочей.

Соединилось все. У Левушки возникла аллергия к шоколаду. Рафаэль не появлялся с четверга. Лоло сломал очередную клетку из тяжелой медной проволоки. Счет за телефон был не оплачен.

Тут как раз и появилось объявление в газетах. Все желающие могут посмотреть отечественный фильм "Даурия". Картина демонстрируется под эгидой нашей миссии в ООН. Свободный вход. По слухам, ожидается шампанское и бутерброды.

Муся вдруг решила, что пойдет. А Левушку оставит родственникам.

Зал был небольшой, прохладный. Фильм особенного впечатления не произвел. Стрельбой и гонками американских зрителей не удивишь.

Зато потом их угостили водкой с бутербродами. Слух относительно шампанского не подтвердился.

К Мусе подошел довольно симпатичный тип лет сорока. Назвался:

– Логинов Олег Вадимович. Поговорили о кино. Затем о жизни вообще. Олег Вадимович пожаловался на дороговизну.

Сказал, что качество в Америке – ужасно дорогая штука. Недавно, говорит, я предъявил своему боссу ультиматум. Платите больше или я уволюсь.

– Чем же это кончилось? – спросила Муся.

– Компромиссом. Зарплату он мне так и не прибавил. Зато я решил, что не уволюсь.

Муся засмеялась. Олег Вадимович казался ей веселым человеком. Она даже спросила:

– Почему среди людей гораздо больше мрачных, чем веселых?

Логинов ответил:

– Мрачным легче притворяться.

Потом вдруг спрашивает:

– А могу ли я задать вопрос, что называется, приватный?

– То есть?

– Проще говоря – нескромный… Как это случилось, уважаемая Мария Федоровна, что вы на Западе?

– По глупости, – ответила Маруся.

– Папаша ваш – солидная фигура. Мать – ответственный работник. Сами вы неплохо зарабатывали. Алиментов, извиняюсь, выходило ежемесячно рублей по сто…

– Не в деньгах счастье.

– Полностью согласен… В чем же? От политики вы были далеки. Материально вам хватало. Жили беззаботно… Родственников захотелось повидать? При таких доходах родственников можно было выписать из-за границы

– к нам…

– Не знаю… Дура я была…

– Опять же полностью согласен. Тем не менее, какие ваши планы?

– В смысле?

– Как вы собираетесь жить дальше?

– Как-нибудь.

Тут Муся спохватилась. – Я Америку не хаю. Мне здесь правится.

– Еще бы, – поддержал товарищ Логинов. – Великая страна! Да мы-то здесь чужие, независимо от убеждений, Маруся вежливо кивнула. Ей понравилось размашистое "мы", которым Логинов объединил их: эмигрантку с дипломатом.

– Может, я обратно попрошусь. Скажу – простите меня, дуру несознательную… Логинов подумал, усмехнулся и сказал:

– Прощение, Мария Федоровна, надо заслужить…

Маруся поднялась и отряхнула юбку. С Квинс-бульвара доносился гул автомашин. Над крышами бледнело догорающее солнце. В тень от пресвитерианских башен налетела мошкара.

Я тоже встал:

– Так чем же это кончилось?

– Они мне позвонили.

– Кто – они?

– Два типа из советского посольства. Я сказал:

– Идем, расскажешь по дороге. Может, выпьем кофе где-нибудь?

Маруся рассердилась:

– А киселя ты мне не хочешь предложить?.. Мы оказались в баре на Семидесятой. Там грохотала музыка. Пришлось идти через дорогу к мексиканцам.

Я спросил:

– Так что же было дальше?

Муся попрощалась с Логиновым в холле. Думала, что он захочет проводить ее. И даже приготовилась к не слишком энергичному отпору. Но Олег Вадимович сказал:

– Если хотите, я вам позвоню…

Возможно, думала Маруся, он боится своего начальства. Или же меня не хочет подводить.

Домой Маруся ехала в сабвее. Целый час себя корила за ненужную, пустую откровенность. Да и мысль о возвращении на родину казалась ей теперь абсурдной. Вдруг посадят? Вдруг заставят каяться? Ругать Америку, которая здесь совершенно ни при чем…

Прошло три дня. Маруся стала забывать про этот глупый разговор. Тем более, что появился Рафа, как всегда, довольный и счастливый. Он сказал, что был в Канаде, исключительно па делу. Что недавно основал и, разумеется, возглавил корпорацию по сбору тишины.

– Чего? – спросила! Муся.

– Тишины.

– Ого, – сказала Муся, – это что-то новенькое.

Рафаэль кричал:

– Я заработаю миллионы! Вот увидишь! Миллионы!

– Очень кстати. Тут как раз пришли счета.

– Послушай, в чем моя идея. В нашей жизни слишком много шума. Это вредно. Действует на психику. От этого все люди стали нервными и злыми. Людям просто не хватает тишины. Так вот, мы будем собирать ее, хранить и продавать…

– На вес? – спросила Муся.

– Почему на вес? В кассетах. И под номерами. Скажем, тишина номер один: "Рассвет в горах". А тишина, допустим, номер пять: "Любовная истома". Номер девять: "Тишина испорченной землечерпалки". Номер сорок: "Тишина через минуту после авиационной катастрофы". И так далее.