Бемиш запросил у правительства помощи против демонстрантов. Правительство мялось, жалось и, наконец, сообщило, что оно с пониманием относится к проблеме Ассалаха, однако не хотело бы применять вейскую полицию для разгона вейских же крестьян ради защиты иностранной компании, которая к тому же пользуется правом «суда и налога» на собственной территории. Конфиденциально правительство намекнуло, что боится тут же слететь, сделав что-либо подобное.

На третий день в Ассалах прилетел Рональд Тревис. Спустя три часа после его прибытия на космодроме сел двадцатиместный «Аякс», из которого выбрался загорелый Киссур. Киссур поспешил в кабинет Бемиша, где шло административное совещание, и заорал прямо с порога:

— Что у тебя тут за бардак? Почему ты не перестреляешь эту сволочь? Что это за палочки резиновые вместо гранатометов?

— Если я перестреляю всю эту сволочь, — сказал Бемиш, — то я сделаю то, о чем мечтает Ашиник. После этого расстрела на отношениях Вей и Федерации можно будет ставить крест. Ашиник начнет орать, что иностранцы на территории его планеты расстреливают абсолютно мирную демонстрацию. И в чем-то он будет прав. По крайней мере в том, что иностранцы не должны иметь права принимать такие решения.

— Так какого же черта ты требовал права «суда и налога»?

— Это была моя ошибка.

— Клянусь божьими яйцами! — выругался Киссур. — Так попроси людей у министра полиции!

— Уже просил. Правительство не хочет расстреливать собственных граждан ради выгоды иностранной компании. Если оно это сделает, то завтра ему придется расстреливать собственных граждан ради спасения собственной шкуры. К тому же все знают, что у чиновника, отдавшего такой приказ, в первом же воскресном супе окажется бомба, хотя Ашиник станет уверять, что бомбу подкинули провокаторы.

— Ладно, — сказал Киссур, хлопнул дверью и был таков.

Киссур вернулся через шесть часов, когда уже стемнело. На летное поле село восемь большегрузных скайеров, и из них высыпало около пятисот боевиков в мягких, из воловьей кожи, аломских башмаках и с начерненными зубами. До этих-то начерненных зубов они и были вооружены.

Из брюха скайеров вывалились два жукообразных плавающих танка, с необычайно короткой пушкой и вздернутой кверху задней частью, похожей на выставленные из-под спинки жука надкрылья. Танки были покрыты неметаллической, тускло мерцающей кожурой. Джайлс с изумлением прошептал Бемишу, что это сверхсовременные «ВСС-29», предназначенные для сброса с парашютом на любую поверхность, по которой не менее чем шесть минут назад был нанесен термоядерный удар.

Демонстрируя, в свете фотовспышек, начерненные зубы, Киссур объяснил, что он явился сюда помочь своему другу Бемишу, и что его люди никак не являются иностранцами и никак не имеют отношения к правительству, и что если он не соскреб всю сектантскую сволочь вместе с дерном на метр глубины, так это только из-за визга, который поднял его друг Бемиш.

Бемиша он назвал слюнтяем, правительство — стадом похотливых и глупых козлов, а Ашиника — собакой, которую он, Киссур, повесит во-он на том погрузочном кране, если в космопорту найдут еще хотя бы одну бомбу.

Люди Киссура переменили охрану почти всех объектов. Половина штатных работников СБ космопорта отправилась спать. По правде говоря, это были большей частью мирные люди, которые не видали зверя страшнее наркокурьера, пытающегося провезти в своем животе сто граммов барнитола или доброго старого ЛСД, и даже о способах применения электрошоковых дубинок имели весьма теоретическое представление.

Пассажиры, прибывавшие в космопорт, с некоторым боязливым восторгом поглядывали на огромных, под два метра, парней совершенно дикого вида, которые, казалось, дремали у терминалов, сложив руки на короткоствольных автоматах. Дамы испытывали к этим парням любопытство недвусмысленного толка, в глубине души сравнивая их со своими цивилизованными мужьями, которые даже в постели думали об утреннем совещании.

Газетчики замерли в ожидании. Казалось несомненным, что малейшая выходка со стороны осаждавшей космопорт толпы кончится ее поголовным расстрелом.

Было пять часов дня, когда Киссур зашел в кабинет Бемиша, где, слегка развалясь, сидел прилетевший с Земли Рональд Тревис, глава ЛСВ-банка.

— Привет, — сказал Киссур. — А вы что тут делаете?

— Обсуждаем судьбу космодрома, — ответил Тревис.

— Ах да! У вас же эти… акции упали в цене.

— Акции космодрома, — проговорил Тревис, — принадлежат мне, Бемишу и Нану. Мы обсуждаем судьбу облигаций.

— Ас ними-то что?

— Они стоят по двадцать центов за денар.

— Ну и что?

— Ничего, если бы это были обыкновенные облигации. Но это переоцениваемые облигации.

— Это что за зверь?

— Это было мое предложение. Процентные выплаты по облигациям устанавливаются так, чтобы цена облигации всегда составляла сто сентов за денар, — вмешался Бемиш.

— Не понял.

— Доход по облигациям составляет четырнадцать с половиной процентов, — сказал Бемиш. — Это довольно много. Я надеялся, что благодаря переоценке смогу снизить ставку. Накануне кризиса ассалахские облигации действительно стоили сто три сента за денар. А теперь они стоят двадцать.

— С ума сойти. Никогда не знал, что есть такие хитрые бумаги.

— Зато Ашиник это прекрасно знал, — сказал Бемиш. — Я ему сам растолковывал всю нашу финансовую структуру.

— И ты будешь пересматривать ставку?

— Нет. Этого не выдержала бы никакая компания. Даже с большим потоком наличности. А наш поток наличности упал за этот месяц на тридцать процентов.

— И что же ты будешь делать?

— Я предложил инвесторам новые бумаги. Взамен этой дряни.

— А они?

— Послали меня в задницу. Рональд привез их ответы.

— Понятно. Значит, эта компания — банкрот?

Бемиш не отвечал.

— А если все это дерьмо размазать по стенке, облигации станут стоить подороже?

— Это дерьмо размазать по стенке в любом случае надо, — процедил Тревис, — даже если компанию это и не спасет.