— Нет, — сказал Киссур, — завода они еще не построили. Они построили большую дорогу к мусорному заводу.

Шаваш задумчиво трогал бумажку в кармане. Киссур обсосал гусиную грудку, запил ее новой чашкой вина и сказал:

— Мусорный завод! Предки выметали сор из дому только в полнолуние, звали при этом заклинателей, чтобы сор не подобрал колдун и не навел порчу! Представляешь, что бы творилось в домах землян, если бы они выбрасывали свой сор раз в месяц! Все их обертки и банки поднялись бы выше потолка, хотя потолки у них очень высокие! Разве народ, который производит столько мусора, может называться цивилизованным? Как этот народ смеет учить нас производить, чтобы выбрасывать!

Шаваш на эту тираду никак не отреагировал. Киссур допил вино, и глаза его сделались еще отчаянней.

— Зачем, — сказал Киссур, — столице мусорный завод?

— Вероятно, — предположил Шаваш, — чтобы перерабатывать мусор.

— Вздор, — возразил Киссур, — земляне не нуждаются в заводах, чтобы перерабатывать мусор. Они делают мусор, чтобы иметь предлог построить мусорные заводы. Почему бы не попросить государя наложить запрет на такую стройку! Почти в центре столицы!

Шаваш уперся большим пальцем в кресло и внимательно глядел на Киссура. Казалось, он что-то обдумывал.

— Не бойся, — сказал вдруг Шаваш, — Камински не построит своего завода.

— Отчего это?

— Как ты сам заметил, это земля едва не в центре столицы. Статус земли пересмотрят, промышленное строительство запретят, комиссия по деловой и промышленной земле подаст жалобу, государь ее подпишет, и завод отменят.

— Но там уже есть фундамент.

— За фундамент господин Камински получит компенсацию — два миллиона.

— А потом?

— Потом господин Камински построит в новой деловой зоне вместо мусорного завода — деловой центр.

— Я, наверное, очень глуп, — проговорил Киссур, — но я не понимаю, в чем дело.

— Земли империи, продаваемые в частные руки иностранных инвесторов, — терпеливо объяснил Шаваш, делятся на четыре категории, — поля, жилые земли, земли деловые и промышленные. Земля в промышленной зоне стоит в двенадцать раз дешевле, чем в деловой. Если бы господин Камински с самого начала покупал землю под бизнес-центр, это обошлось бы ему слишком дорого.

— А фундамент? Шаваш развел руками.

— Я, конечно, не инженер, и на стройку лишних людей не пускают, но если бы я был инженер и меня бы пустили на стройку, я бы, вероятно, заметил, что фундамент и система подземных коммуникаций отвечают требованиям, предъявляемым к деловому центру, и не отвечают требованиям, предъявляемым к заводу по переработке вторсырья.

Лицо Киссура окаменело.

— Так, — сказал он, — и за это Камински еще получит два миллиона компенсации.

— Компенсацию, — отозвался Шаваш, — получит не Камински. Компенсацию получит вейский чиновник, который утвердит жалобу и переведет землю из одной категории в другую.

— Погоди, но ведь такая сделка должна идти через вашу префектуру!

— В данном случае она прошла не через префектуру. Она прошла через ведомство господина Ханиды.

— Понятно. И ты не можешь простить Ханиде, что деньги достались ему, а не тебе.

— Мне бы они не помешали.

Киссур встал и начал расхаживать по павильону.

— Взаимная выгода, — заговорил Шаваш, — основа сотрудничества. Камински экономит четыреста миллионов, Ханида получает два миллиона. Вейские чиновники стоят дешево.

— А если все сорвется? Если государь уволит Ханиду раньше, чем тот перепишет землю?

— Но ведь Камински дал Ханиде совсем немного, не более семисот тысяч. Остальное Ханида получит лишь по успешном завершении дела, и не от землянина, а от государства. Это не Ханида выдумал, это очень известный способ.

— А какие еще есть способы? — быстро спросил Киссур.

Чиновник развел руками, улыбаясь, как фарфоровая кошка. Ему явно не хотелось рассказывать Киссуру о том, какие есть способы продавать собственную страну, хотя по части этих способов он был куда проворней Ханиды.

— Киссур, ты давно не видел мою коллекцию часов? Пойдем, я тебе покажу.

И, неторопливо поднявшись, Шаваш направился к шкафу времен пятой династии, стоявшему тут же в гостиной, — в шкафу этом на сверкающих малахитовых полках покоилась коллекция вейских карманных часов, которую собирал Шаваш.

Коллекция действительно похорошела. К ней прибавились крошечные песочные часы в оплетенном золотыми узелками стаканчике, и три штуки тех механических карманных часов, которые начали появляться в империи как раз накануне катастрофы и которые всегда были роскошью, а значит, и искусством, с прихотливой росписью и украшениями, с перламутровыми стрелками в виде фигурки бога вечности, и ничего общего не имели с той плоской дрянью, которую теперь носили на запястьях даже женщины. Были там и еще новички: крошечные часы, вделанные в крышку нефритовой коробочки для румян, — стекла у них не было, вместо стекла была витая филигранная решетка, за которой, как в клеточке, томилась единственная часовая стрелка; овальные, усыпанные жемчугом часики с двумя циферблатами, — один циферблат для минутной стрелки, другой — для часовой, — и длинная цепочка из яшмовых подвесок, на каких высокопоставленные чиновники носят личные печати. Снизу была печать, а сверху посыпанные драгоценной мелочью часы.

Киссур схватил вдруг Шаваша за правую руку, — на ней сидели невзрачные часы с плоским платиновым циферблатом, и двадцать шесть часов вейского времени были отмечены на них цифрами Земли.

— Да, — глухо сказал Шаваш, — вейских цифр больше нет. Наше время оборвалось. И пусти мне руку, а то ты ее опять сломаешь.

Киссур, усмехаясь, выпустил руку чиновника, повернулся к полке и взял оттуда часики-луковицу с хрустальной крышкой вместо стекла. На лице Шаваша мелькнуло беспокойство: Шаваш любил эту луковицу больше, чем любую из наложниц, и Киссур это знал. Киссур сжал луковицу в кулаке и помахал ею перед носом Шаваша.

— Так что, — спросил Киссур, — какие еще есть способы? Сколько твоих месячных жалований стоила эта луковица?

Шаваш вдруг выгнулся, как кошка, у которой забирают котят.