Он шутливо хлопнул сына по спине и подмигнул мне.

Ян явно не оценил шутку и был готов огрызнуться в ответ, но его взгляд привлекло что-то у меня за спиной.

— Фальк! — крикнул он.

К нам спешил низенький плотный человек с такими кривыми ногами, что между ними поместилась бы бочка. Он стащил с редеющих волос шляпу и несколько раз подобострастно поклонился мне и Роберту.

Ян хлопнул его по плечу и развернул в сторону склада. Там, в тени, неподвижно стоял человек в длинной рясе.

— Сколько ещё там будет стоять этот монах? Нам ни к чему, чтобы он отвлекал работников проповедями или выпрашивал у них подаяние. Скажи ему, пусть попытает удачу на рынке, вместе с другими нищими.

— Он не попрошайничает, мастер Ян, я, по крайней мере, не видел. Если только попробует — живо отправлю вон пинками под зад. Он на вас таращится, мастер Роберт. Может, вы его знаете?

— Что за дела могут быть у меня с монахом? — возмущённо ответил Роберт. — Если ты видел, что он здесь шляется, почему сразу не отправил подальше? Может, он шпионит для какой-нибудь банды с реки, наблюдает за грузами, чтобы потом украсть. Проклятье, я что, должен делать твою работу в придачу к своей? Эй, ты! — крикнул он, делая шаг к монаху.

И сейчас же растерянно остановился — место, где стоял монах, опустело, осталась только длинная тёмная тень от заходящего солнца. Мы всматривались в суетящуюся толпу, но монаха уже нигде не было.

Роберт вздохнул.

— Слишком поздно. Теперь его не поймать. Если кто-то снова его увидит, прикажите схватить и узнайте, что он здесь делает. Вытрясите из него всё, что сможете. А на ночь удвоить охрану склада. Проследи, Ян — один охранник внутри и двое снаружи.

Ян закивал, но я видела, как он расстроен. Он явно не преувеличивал, говоря, что отец ему не доверяет.

Не обращая внимания на недовольство сына, Роберт перевёл взгляд на меня, выражение его лица стало мягче.

— А теперь, госпожа Кэтлин, перейдём к тому, что вы желаете обсудить. Не хотите пройти куда-нибудь, где мы можем поговорить наедине?

— Уже поздно, отец, — возмутился Ян. — Я помогу вдове Кэтлин. Этим вечером матушка ждет вас пораньше. На ужин придет шериф Томас.

— Я ещё не в маразме, Ян, — рявкнул Роберт. — Вместо того чтобы твердить мне о том, что я и так знаю, ты бы лучше проверил, не опустошают ли наш склад воры, пока ты тут прохлаждаешься, ковыряя в носу.

После этих слов он предложил мне руку и повёл мимо склада, но оглянувшись, я заметила какое-то движение в тени. У меня появилось смутное ощущение, что за мастером Робертом всё ещё наблюдают.

Глава 3

Детские ногти нельзя стричь на первом году жизни. Мать должна их обкусывать, не то младенец вырастет вором. Но когда пройдёт год и ногти впервые обрежут, их следует схоронить под ясенем, чтобы ведьмы не могли их забрать и причинить вред ребёнку.

Линкольн

Мавет{8}, мой хорёк, не в лучшем расположении духа. Пёс, которого зарезали, когда тот защищал честь хозяйки, вздумал погонять кроликов в садке, где резвился Мавет. Кролики, конечно, живые — где вы видели кролика-призрака? — но, по мнению мёртвого хорька, так ещё веселее.

Если вы когда-нибудь наблюдали, как кролик пулей выскакивает из норы, когда туда влезает хорёк, можете представить панику кроликов, за которыми гонится призрак хорька — вот он позади них, а в следующий миг уже перед ними.

Призрак пса, похоже, решил, что садок — его территория, и не убоялся рычания Мавета. Но, по крайней мере, эта жалкая псина по ночам не даёт деревенским спать своим воем и пугает путников, проскакивая прямо сквозь них. Меня всё это развлекает, хотя и раздражает Мавета.

Но если уж выбирать между хорьком в скверном расположении духа и женщиной с плохим настроением, я, конечно же, предпочту хорька. Укус хорька — пустяки в сравнении с тем, на что способна женщина, когда званый ужин испорчен — что и предстояло узнать мастеру Роберту Бэссингему.

С госпожой Кэтлин он проговорил куда дольше, чем намеревался. Деньги у неё имелись, и немалые. Естественно, она боялась как оставлять золото в доме, так и отдавать в руки коварных и бессовестных проходимцев. Ничто не придаёт мужчине большей уверенности, чем сознание, что женщина полностью ему доверяет. Роберт собирался предложить ей несколько надёжных вариантов капиталовложений и порекомендовать брокера, но вместо этого отчего-то принялся, развалившись в кресле, болтать о собственном бизнесе.

Он даже упомянул судно «Апостол Иуда», которое скоро отправится из Голландии с грузом редких новых тканей и специй. Судно совместно арендовали несколько самых видных купцов Линкольна, включая бывшего члена королевского Парламента Хью де Гарвелла. В какой-то момент их беседы — хотя теперь ему не удавалось припомнить в какой — он согласился вложить в корабль часть денег госпожи Кэтлин и договорился о встрече с ней на следующий день, чтобы их забрать.

Он понятия не имел, как долго они говорили, пока звон церковного колокола внезапно не напомнил, что прошло уже несколько часов. Но хотя Роберт чувствовал свою вину за то, что заставил Эдит ждать, он настоял на том, чтобы проводить госпожу Кэтлин домой.

Она возражала, не желая создавать для него проблем, однако он знал, что обязан так поступить. Несколько раз ему казалось, что он слышит шаги за спиной, кто-то старался идти в ногу с ними. Но когда оборачивался, замечал лишь какое-то быстрое движение, а потом ничего, только тени оплывающих факелов на стенах.

Теперь, возвращаясь назад в одиночестве, он испытывал то же смутное чувство — кто-то его преследует. Он досадовал на себя — он ведь дома, в знакомом городе, но всё-таки ощутил облегчение, добравшись до своей улицы.

Дом Роберта, прекрасное каменное строение, располагался за прочными городскими стенами. Роберта дом устраивал, поскольку соответствовал его статусу. Роберт заслуженно гордился тем, что мог обеспечить семье такое удобное жильё — куда лучше бревенчатого дома, в котором он вырос. Его родителей вечно преследовал страх пожара.

Зал в доме Роберта был далеко не так велик, как в поместье. За длинным столом, занимавшим большую часть пространства, помещалось не более дюжины человек — по пять с каждой стороны и по одному во главе, но Роберт всё же именовал это скромное помещение большим залом. В самом деле, он не меньше, чем у любого купца в этом городе.

Стены были покрыты панелями из лучшего английского дуба, окрашенными в модный зелёный цвет с красной каймой, напоминая гостям о красках тканей, с помощью которых всё это оплачено. Хотя многие купцы были куда богаче дворян, их ограничивали законы о потреблении предметов роскоши{9}, запрещавшие носить соболя, бархат, парчу и атлас, однако это не помешало Роберту щедро использовать дорогие ткани для декорирования кресел, подушек и оконных сидений.

Главный предмет гордости и удовольствия висел прямо напротив главного входа, где все, кто имел достаточно высокий ранг, чтобы войти через эту дверь, никак не могли упустить его из вида. Это был гобелен, вытканный во Фландрии, где производили лучшие ковры в Европе, с изображением охотника у края леса с тёмными кривыми деревьями. В чаще леса стоял огромный дикий кабан с золотой повязкой на шее, смиренно склоняя голову к коленям саксонской девственницы Этелинд.

Каждую ночь, вернувшись со склада домой, Роберт останавливался в дверном проёме, глядя на гобелен. Если он приходил поздно, как сейчас, когда свечи уже зажжены, удовольствие возрастало — огоньки плясали на золотых нитях ошейника кабана и диадеме, венчавшей ниспадающие волосы девушки.

Тем вечером Роберт был лишён этого удовольствия, поскольку, едва слуга Тенни прикрыл за ним дверь, на него напустилась жена.

— Где ты был, муж? Хороший же ты хозяин. Томас прождал тебя целый час.

— Дела требовали моего присутствия, дорогая, новый груз из Бостона. Я не мог прийти раньше.