— Вы опросили железнодорожных служащих?

— Черт подери, и не подумал!

— Хотелось бы знать, отправлялась ли она всякий раз в одно и то же место или в разные…

— Завтра же постараемся узнать.

В музыкальном павильоне был концерт, и супруги Мегрэ, достаточно ходившие сегодня, заслужили право посидеть.

У него было в запасе еще десять минут. Может быть, оттого, что в сегодняшнем номере «Трибюн» нечего было читать. Хозяин, как всегда, поджидал внизу, у лестницы:

— Ну, что с этим убийством?

— Меня это не касается, — улыбнулся комиссар.

— Вы полагаете, эти люди из Клермон-Феррана на высоте? Куда это годится, чтобы в таком городе, как наш, душитель разгуливал на свободе! Говорят, несколько пожилых женщин уже уехали…

Направляясь к улице Бурбонне, Мегрэ еще издали заметил на дверях дома черную драпировку с вышитой серебром буквой Л. Полицейского у двери не было. Комната, обтянутая черным, была погружена во мрак. Гроб стоял на обеденном столе Свечи не были зажжены, но в стеклянном бокале стояла освященная вода с веточкой самшита. Двери в кухню были открыты, там перед чашкой кофе сидел молодой Дисель.

— Комиссар Лекер здесь?

— Его срочно вызвали вчера ночью в Клермон-Ферран. Там ограбили сберегательную кассу и убили случайного прохожего. Он вошел в тот момент, когда воры уже уходили. Один из них выстрелил.

— Здесь ничего нового?

— Нет, насколько мне известно…

— Вы не были на станции?

— Это поручено моему коллеге Триго. Он, вероятно, еще там.

— Франсина Ланж не заходила?

— Я жду ее. Никто ничего не знает. Гроб выставлен, дверь открыта, но. придет ли кто? Мне поручено оставаться здесь и незаметно наблюдать за посетителями, если они будут…

Мегрэ прошел в столовую. Машинально он взял с круглого столика книгу в темном переплете. Это был «Люсьен Левен» Стендаля. Пожелтевшая бумага хранила особый запах городских библиотек и книжных магазинов, выдающих абонементы читателям. Лиловая печать указывала на имя книготорговца и его адрес. Положив книгу на место, Мегрэ вышел.

Он нашел жену на зеленой скамейке у отеля. Увидев его так скоро, она удивилась. Они принялись шагать, как обычно. Начали с детского парка, почти пустынного в это время, и прошли круг в тени деревьев. Неожиданно Мегрэ свернул налево, в один из переходов, где перед магазином на лотке были выставлены книги.

— Войдем! — предложил он жене.

Хозяин в длинной серой блузе, по-видимому, узнал комиссара, но ждал, когда к нему обратятся…

— Есть ли у вас несколько свободных минут?

— К вашим услугам, господин Мегрэ. Вы, вероятно, хотите спросить меня по поводу мадемуазель Ланж?

— Она была одной из ваших клиенток, не так ли?

— Она заходила по крайней мере раза два в неделю. Для обмена книг. У нее был абонемент.

— Давно ли вы ее знаете?

— Шесть лет. Я не здешний, из Парижа. Она бывала еще у моего предшественника.

— Приходилось ли вам с ней беседовать?

— Она была неразговорчива.

— Просила вас помочь выбрать книгу?

— О, у нее был особый образ мыслей. Вот поглядите…

Помещение за магазином было уставлено от пола до потолка книгами в черных переплетах.

— Здесь она проводила по получасу, а то и больше, рассматривая тома, прочитывая то тут, то там по нескольку строчек.

— Последняя книга была «Люсьен Левен» Стендаля, — заметил Мегрэ.

— Стендаль — ее недавнее открытие. Раньше она прочла всего Шатобриана, Альфреда де Виньи, Бенжамена Констана, Мюссе, Жорж Занд. Всех романтиков. Однажды взяла Бальзака, не помню уж, что именно, но на другой же день принесла обратно. «Не понравилось?» — спросил я ее. И она ответила что-то вроде: «Это слишком грубо!» Бальзак груб! — пожал он плечами.

— Никаких современных писателей?

— Никогда не брала, зато перечитала переписку Жорж Занд с Мюссе.

— Благодарю вас!

Мегрэ уже дошел до двери, когда книготорговец позвал его:

— Позабыл об одной детали, может, это вам пригодится. Я удивился, обнаружив во взятых ею книгах карандашные пометки. Слова и целые фразы были подчеркнуты, иногда на полях был начертан крест. Хотелось знать, у кого из клиентов такая привычка? Наконец выяснил, что это мадемуазель Ланж…

Она находила Бальзака грубым, слишком реалистичным. Не выходя за пределы первой половины XIX века, в высокомерном неведении не знала Флобера, Гюго, Мопассана. Тем не менее Мегрэ в первый же день заметил у нее дома сваленную в углу целую груду журналов. Невольно он пытался все глубже и глубже раскрыть образ умершей женщины. Она увлекалась чтением романтической и сентиментальной литературы, но взгляд ее порой отличался совершенно реальной жесткостью.

— Ты видел Лекера? — спросила жена.

— Нет, его вызвали в Клермон-Ферран.

— Думаешь, он найдет убийцу?

Мегрэ вздрогнул. Ему тоже надо было вернуться к реальности. Он почти забыл, что владелица дома с зелеными ставнями задушена, и главное теперь — найти убийцу; он и искал его, то есть и он тоже. Мысль об этом человеке, внезапно вошедшем в жизнь одинокой женщины, была неотвязной. И никаких следов на улице Бурбонне, нигде ни фотографии, ни письма, ни короткой записки, ничего! Нужно было вернуться в Париж, на двенадцать лет назад, чтобы представить себе таинственного посетителя, приходившего раз или два в неделю на часок к той, которая была тогда еще молодой женщиной. Даже сестра, живя тогда в том же городе, утверждала, что ничего не знает о ней.

Элен прямо-таки пожирала книги, смотрела телевизор, ходила на рынок, хозяйничала, гуляла под сенью деревьев, как и другие курортники, ни с кем не общаясь, слушала музыку и смотрела только вперед. Все это сбивало его с толку, В своей практике он знавал немало женщин и мужчин, свирепо влюбленных в свою свободу, встречал маньяков, удалившихся от мира, забившихся в самые невероятные, часто просто гнусные места. Но эти люди всегда сохраняли хоть какую-то связь с внешней жизнью. Старухи, например, тянулись к скамейке в сквере, где находили других старух, или же хранили привязанность к церкви, исповеди, к своему кюре. Некоторые старики были привязаны, как к якорю, к бистро, где каждый его узнавал и дружески принимал. Здесь же впервые встретил он одиночество в чистом виде. Одиночество ее не было агрессивным, она не выказывала недружелюбия к соседям, поставщикам, не выражала им презрения, не разыгрывала из себя важную даму.

Просто другие не занимали ее, она не нуждалась в них. Имела жильцов, потому что располагала пустыми комнатами и получала от этого доход. Между этими комнатами и нижним этажом была проведена резкая грань.

— Разрешите, господин начальник?

Перед Мегрэ возник высокий тип, держа стул за спинку. Комиссар видел его на улице Бурбонне: это был сотрудник Лекера, вероятно, Триго. Он уселся, и Мегрэ спросил:

— Как вы узнали, что найдете меня здесь?

— Мне сказал Дисель.

— А откуда он?..

— Нет полицейского в городе, который бы не знал вас, так что куда бы вы ни пошли…

— Что нового?

— Эту ночь я провел на станции. Днем дежурят другие служащие. Утром я вернулся, затем звонил комиссару Лекеру… он все еще в Клермон-Ферране.

— Франсину вы не видели?

— Она в доме умершей. Вынос тела в девять часов. Вероятно, это она послала цветы.

— Сколько венков?

— Только один.

— Вы уверены, что это от нее? Простите, все забываю, что это меня не касается!

— Наш шеф другого мнения. Он поручил дать вам отчет о том, что я узнал на станции. Думаю, что нам в бригаде, и мне также, придется попутешествовать…

— Далеко она ездила?

Триго вытащил из кармана связку бумаг, порылся еще и вытащил лист, который искал.

— Всех ее передвижений они не помнят, но некоторые названия городов их удивили. Например, Страсбург, месяц спустя Брест. Они еще заметили, что сообщение не всегда было удобно, и ей приходилось два или три раза пересаживаться… Каркассон, Дьепп, Лион. Это еще не так далеко. Большей же частью путешествия были далекими: Нанси, Монтелимар…