— Я ничего не трогала в комнате, как вы меня просили. Только сменила простыни и положила новые одеяла.

Воклен, сидевший в первой комнате в кресле у окна с чашкой кофе в руках, сразу же поднялся и настоял на том, чтобы комиссар позволил ему отнести наверх его чемодан.

Это был забавный дом, совсем непохожий на другие дома с меблированными комнатами. Хотя и старый, он был удивительно чистый и веселый. Обои во всех комнатах и в коридоре были светлые, чаще всего светло-желтые с цветочками, но не создавали впечатления чего-то старомодного или банального. Деревянные панели стен, отполированные временем, весело отсвечивали, а ступеньки, не покрытые дорожкой, приятно пахли воском.

Комнаты, намного просторнее, чем в других подобных отелях, скорее напоминали номера в хороших провинциальных гостиницах. Почти вся мебель была старинная: высокие, глубокие шкафы, пузатые комоды.

Мадемуазель Клеман, неожиданно для Мегрэ, поставила несколько цветов в вазу на круглом столе: скромные цветы, которые она, должно быть, купила на рынке, когда ходила за провизией.

Она поднялась вместе с ними.

— Вы не возражаете, если я разложу ваши вещи? Мне кажется, для вас это дело непривычное.

И добавила, смеясь каким-то особым, горловым смехом, от которого задрожал ее бюст:

— Конечно, если только в вашем чемодане нет таких вещей, которые мне нельзя видеть.

Он подозревал, что она вела себя так со всеми жильцами, и не из раболепства, не из профессионального долга, а просто ей так нравилось. Он даже подумал, не принадлежит ли она к породе женщин типа мадам Мегрэ и, не имея мужа, тешится тем, что нежно заботится о своих жильцах.

— Давно уже вы держите эти меблированные комнаты, мадемуазель Клеман?

— Десять лет, мсье Мегрэ.

— Вы уроженка Парижа?

— Нет, Лиля. Точнее — Рубэ. Знакома вам фламандская пивная в Рубэ? Мой отец более сорока лет прослужил там официантом, и все его знали. Мне не было еще двадцати лет, когда я поступила туда работать кассиршей.

Слушая ее, можно было подумать, что она тогда играла в кассиршу, как девочкой играла в куклы, а теперь в хозяйку меблированных комнат.

— Я всегда мечтала переехать в Париж, завести собственное дело, и, когда мой отец умер и оставил мне небольшое наследство, я приобрела этот дом. Я не смогла бы жить в одиночестве. Мне необходимо, чтобы вокруг меня кипела жизнь.

— Вам никогда не приходило в голову выйти замуж?

— Тогда бы я перестала быть сама себе хозяйкой. А теперь будьте так любезны и спуститесь на минутку вниз. Мне неловко разбирать ваши вещи при вас. Я предпочла бы остаться одна.

Мегрэ сделал знак Воклену следовать за ним. На лестнице они услышали звуки фортепиано и распевающий женский голос. Звуки доносились из комнаты на первом этаже.

— Кто там живет?

И Воклен, уже знавший всех жильцов, тут же объяснил:

— Мсье Валентен Декер. Тридцать лет назад он был довольно известным опереточным певцом.

— Если я не ошибаюсь, комната налево?

— Да. Даже не комната, а целая квартира: маленькая гостиная, где он дает уроки пения, спальня, ванная и даже кухня. Он сам занимается стряпней. Его ученицы — чаще всего молодые девушки.

Когда они спустились на первый этаж, Воклен вытащил из кармана какие-то бумажки:

— Я приготовил для вас план дома с фамилиями жильцов и краткими сведениями о каждом из них. Впрочем, это не понадобится. Мадемуазель Клеман и без вашей просьбы обо всех расскажет. Странный какой-то дом! Вот вы сами увидите. Люди толкутся везде, как у себя дома, заходят на кухню, варят себе кофе, а так как телефон висит в коридоре, каждый знает подробности обо всех соседях. Мадемуазель Клеман предложит вам столоваться у нее, она и мне предлагала, но я предпочел ходить в маленькое бистро неподалеку отсюда.

Они отправились туда вместе. На террасе, под большим тентом, стояли два круглых столика, а в зале за бутылкой белого вина сидел какой-то каменщик.

Трудно было себе представить, что в двух шагах отсюда на бульваре Сен-Мишель бурлила жизнь. Посреди улицы, словно в маленьком провинциальном городке, играли дети. Слышались удары молотка из соседней мастерской.

— Я думаю, мне придется несколько дней столоваться у вас, — сообщил Мегрэ хозяину.

— Если вы не слишком разборчивы, хозяйка для вас постарается…

К одиннадцати часам утра оружейный эксперт Гастин-Ренетт прислал отчет, который обеспокоил Мегрэ. Пуля, ранившая Жанвье, вылетела из револьвера крупного калибра, скорее всего из кольта с барабаном.

Оружие это тяжелое и громоздкое, его не спрячешь в кармане пиджака, и потому им обычно пользуются только в армии.

— Никто с сегодняшнего утра не бродил вокруг дома? — спросил комиссар, чокаясь с Вокленом.

— Несколько журналистов. Фотографы из газет.

— Не было интересных звонков по телефону?

— Нет. Только какой-то мужчина вызывал мадемуазель Бланш, и она спустилась в халате, наброшенном на ночную сорочку. Красивая девушка.

— В котором часу?

— В одиннадцать.

— И она ушла?

— Нет. Видимо, снова легла в постель.

— Чем она занимается?

— Ничем. Говорит, что она драматическая артистка. Ей случалось исполнять маленькие роли то ли в театре Шатле, то ли в каком-то другом. Два или три раза в неделю ее навещает дядя.

— Дядя?

— Я говорю со слов мадемуазель Клеман. Впрочем, не знаю, строит ли хозяйка из себя дуру, или она в действительности настолько наивна. Если так, то она настоящая корова. «Вы понимаете, — сказала она мне, — мадемуазель Бланш учит свои роли. Поэтому она почти все время проводит в постели. Дядюшка очень о ней заботится. Он хочет сделать из нее большую актрису. Она совсем молоденькая, ей не больше двадцати двух лет…»

— Ты видел этого дядюшку?

— Еще нет. Его день — завтра. Я знаю только, что это человек «прекрасно воспитанный» и «удивительно корректный».

— А как другие жильцы?

— Конечно, тоже очаровательные. В этом доме все «очаровательные». Над мсье Валентеном, на втором этаже, живут Лотары. У них годовалый ребенок.

— Почему они живут в меблированных комнатах?

— Приехали в Париж недавно и, кажется, не могли пока найти квартиры. Они готовят в туалетной комнате на спиртовке. Я к ним заходил. Через всю комнату протянута веревка, на которой сушится белье.

— Чем занимается Лотар?

— Служит в страховой компании. Мужчина лет тридцати, длинный и унылый. Жена его, низенькая толстуха, время от времени спускается поболтать с мадемуазель Клеман, оставляя дверь из своей комнаты открытой, чтобы услышать, если закричит ребенок. Она ненавидит мсье Валентена из-за его фортепиано. Но мсье Валентен тоже должен ее ненавидеть из-за малыша, который орет ночи напролет.

— Они тоже занимают квартиру?

— Нет, у них только комната и туалетная. За ними, в комнате, окна которой выходят во двор, живет студент, Оскар Фашен. Он зарабатывает на жизнь перепиской нот, и по его лицу видно, что ему удается поесть не каждый день. Время от времени мадемуазель Клеман поднимается к нему в комнату с чашкой кофе. Он сначала всегда отказывается, очень гордый. Когда уходит из дома, хозяйка идет к нему за носками, чтобы заштопать их. Он прячет свои носки, но она их находит…

Что делает Паулюс в этот час, когда они сидят у оловянной стойки, болтают, попивая белое вино, и воздух, нагретый солнцем, врывается в бистро через открытую дверь?

У полиции имелось описание его примет. Он, должно быть, знал, что за домом на улице Ломон ведется наблюдение, потому что после первого обыска ни разу туда не возвращался.

Комиссар поручил Люка разыскать Паулюса и его сообщника, брюнета лет двадцати пяти.

— А я по-прежнему буду наблюдать за домом? — спросил Воклен, которому начинала уже порядком надоедать мадемуазель Клеман и кусок этой тихой улицы.

— Не только. Скоро наступит время обеда, люди вернутся домой, и мне хотелось бы, чтобы ты порасспросил соседей. Возможно, кто-то что-нибудь видел или слышал.