В 5.22 разыскиваемая машина вошла в Пенси-пайк через 22-ю станцию в Моргантауне. Служащий немедленно позвонил в ближайший контрольный центр и сообщил ее номер. Выяснилось, что автомобиль был угнан в воскресную ночь в районе Питтсбурга. Любому полицейскому известно, что номера и описания украденных машин рассылаются по всей стране, но ловить машины почти бесполезно, потому что угонов слишком много. Всего несколько патрульных с прекрасной памятью проверяют данные по украденным машинам, пытаясь бороться со скукой на дежурстве. Но если украденную машину ведет не вызывающий подозрения человек, его задерживают крайне редко.

Как только сообщили о появлении разыскиваемой машины, объявили тревогу. Ближайшим патрульным машинам было приказано выйти на цель. В течение двадцати минут, пока разыскиваемая машина ехала по Вэлли-фордж, за ней установили слежку. Обычная машина с двумя полицейскими в штатском подъехала к «меркурию» достаточно близко, затем, чтобы не вызывать подозрений, отстала ярдов на четыреста. Примерно в миле от первой шла патрульная машина. У каждого ответвления были выставлены патрули, которые держали связь с машиной, преследовавшей преступников.

Преследователи и преследуемые катили на постоянной скорости в шестьдесят миль навстречу зарождавшимся далеко на востоке сумеркам. Вместе с ними на той же скорости мчались другие машины — отдыхающие, продавцы, люди, направлявшиеся в Филадельфию провести вечер.

На центральном контрольном пункте следили за большой электронной картой. Ничего нельзя было передавать по радио, потому что в «меркурии» могли услышать. Кроме того, любой намек по радио мог заставить тысячи идиотов броситься сюда в надежде увидеть кровь.

За рулем четырехдверного «меркурия» сидел загорелый молодой человек. Рядом с ним расположился очкарик. Эрнандес и девушка находились сзади. Девушка казалась спящей.

В 6.35 «меркурий» въехал на Нью-Джерси-пайк. Машины преследования поменялись. Теперь за преступниками ехали трое хорошо вооруженных полицейских.

В 7.18 «меркурий» сбавил скорость и въехал на заправочную станцию.

С контрольного пункта спросили:

— Вы можете сейчас их взять?

— Здесь не очень удобно. У колонок много машин. Вокруг бегают дети, но… подождите! Водитель вышел, а за руль сел очкарик. Тот, что вышел, показывает на стоянку. Похоже, они припаркуются там. Сейчас, кажется, все в порядке.

— Рядом с вами патрульная машина номер тридцать три. Через четыре минуты подъедет… номер семнадцать, а через шесть — двадцать восемь.

— Поставьте семнадцатый так, чтобы преградить им дорогу обратно, на всякий случай. Водителя будем брать прямо сейчас.

Кирби Стассен сначала зашел в туалет. Оттуда направился к сигаретному автомату, а затем к стойке, у которой толпились люди. Дождавшись очереди, он заказал четыре гамбургера и четыре кофе. Девушка за стойкой поставила ему на картонный поднос. Когда Стассен протянул руки к подносу, на его запястьях ловко защелкнулись наручники.

Его ввели в комнату управляющего и тщательно обыскали, завели руки за спину и оставили под охраной полицейского.

Когда схватили Наннет Козлову, она начала брыкаться и извиваться с такой силой, что полицейские едва удерживали ее. Наконец им удалось втащить девушку в комнату для обслуживающего персонала. Они держали ее за руки, пока официантка по их приказанию вела обыск. Наннет была так возбуждена, что ее пристегнули наручниками за запястья и лодыжки к тяжелому креслу.

Эрнандес и Голден оставались в машине. «Меркурий» стоял далеко от здания, поэтому они не слышали криков Нан. Не дождавшись спутников, Голден вышел из автомобиля и рысцой устремился к кафе. Однако прятавшийся в машине полицейский не дал ему достичь цели. Он ударил Голдена так, как мешок с кирпичами мог бы ударить тряпичный манекен. Голден рухнул как подкошенный. Очки слетели с него, но не разбились. В это же время другой полицейский подполз к «меркурию» и направил прямо в лицо Эрнандесу револьвер 38-го калибра.

— Только пошевелись, — прошептал полицейский. — Только пошевелись.

Запястья Эрнандеса оказались такими толстыми, что с наручниками пришлось повозиться.

Преступников рассадили по патрульным машинам и увезли. После необходимых формальностей всех четверых рассадили по камерам.

О том, что нашли Хелен Вистер, передавали по радио и телевидению, начиная с семи часов вечера. В девятичасовых выпусках новостей появилось сообщение о захвате банды.

Стассены были на большом ужине. В девять включили телевизор. Никто не обращал на него внимания, пока кто-то не закричал: «Эй! Внимание!» Все замолчали. Эрни Стассен прослушала сообщение со стаканом мартини и тарелкой в руках.

— Ерунда, конечно, — сказала она высоким, ровным голосом и начала неестественно громко смеяться. — Нелепая ошибка.

Уолтер взял жену за руку и вывел из комнаты. По дороге она все время говорила о смешной ошибке. У дома их уже ждали репортеры.

Репортер из Сан-Франциско, знакомый с миром, где жила Наннет, откопал несколько подробностей и достал фотографии той поры, когда та работала натурщицей. Одну из фотографий с пририсованными лифчиком и трусиками стали показывать по всей стране.

В нескольких подвалах и кафе, где собирались знакомые Сандера Голдена, говорили, что все происшедшее не похоже на него, что он мягкий и смешной тип с извращенным интеллектом.

Дело «Волчьей стаи» стало постепенно угасать. Газеты попытались оживить его, и им повезло. Сначала пресса занималась Эрнандесом, вслед за ним появились еще три типажа: единственный сын богатых родителей, зеленоглазая эмигрантка — бывшая натурщица и блаженный битник, разбудивший ярость «Волчьей стаи».

Но мало-помалу и эти новости потускнели и переместились в самый низ шестнадцатой страницы. Процесс снова всколыхнул интерес к четверке. Пресса неплохо подготовилась к началу суда. Процесс принес городу Монро примерно миллион долларов.

Все произойдет ЗАВТРА, и это самое большое слово на свете. Оно засело в тайных уголках моего мозга, то вспыхивая, то угасая. Прошлую ночь я не спал вообще. Если удастся, не буду спать и сегодня. Чувствую, что Усталость может принести определенные моральные выгоды.

Человеческий мозг, осознавший свое уничтожение, отказывается принять факт, что ЗАВТРА он будет выключен как свет на чердаке. Но это Действительно случится, и ничто не может предотвратить неизбежного.

Я должен буду вытерпеть краткий церемониал — усесться на безобразном троне, выслушать несколько бессмысленных слов священника, а затем собраться с силами и ждать, когда будет приведено в действие то, за чем мистер Франклин[7] охотился с помощью воздушных змеев. Сотворенная человеческими руками молния на этот раз будет использована с максимальной эффективностью. Иногда мне удается думать об этом так, будто я стану наблюдателем, спокойным и любопытным. В следующий миг я вспоминаю, что это буду Я, бесценное, незаменимое Я, и кислая тошнота подступает к горлу. Я сгибаю и разгибаю руку. Какой чудесный и сложный механизм, гибкий, сильный. Им можно пользоваться еще пятьдесят лет. Кажется непостижимым безумием, чудовищной утратой превращать ее в холодное мертвое мясо. Мои глаза движутся, как хорошо отрегулированный аппарат, фокусируясь с мгновенной точностью. В чем их вина? Почему они остекленеют в вечном покое? В брюках лежит вялый и немного смешной орган воспроизводства, которому больше не придется трудиться. В тепле, в дали от яйцеклеток, дремлет сперма, не зная о своей и моей неминуемой гибели. В чем ее вина? Разве можно быть уверенным, что из нее не появился бы на свет Божий гений?

В каком-то ином, более разумном и справедливом мире, эти невинные органы были бы спасены. Там, я думаю, существуют искусно направляемые потоки электронов, опытные доктора. Вина, личность, память — все это уничтожается. Но невинное тело спасают, и новая личность, новая память встраиваются в мозг.