— Неужели, ты думаешь, что сумеешь вернуться к прежнему образу жизни? — Раздосадованного князя вело желание ударить побольнее. И он заставлял себя бросаться резкими словами. Снова и снова. Раз уж ему ТАК плохо, то пусть и мальчишке будет не лучше. Пусть потеряет всякую надежду на возвращение к своему муженьку — может, хоть тогда станет помягче к влюбившемуся в него мужчине. — Ну, на что?!.. На что ты надеешься?! Ну, хоть на миг представь себе, ЧТО будет, если ты вернешься к «любимому» мужу! Презрение… море презрения!.. и брезгливость! Будь ты обычным человеком, тебя бы или убили, чтобы не позорил честь Келлиадиров… или заперли в горном монастыре Отца-Неба с самым строгим уставом… та же тюрьма… где бы ты сдох спустя месяц, не выдержав порядков. А твоего сына или отравили или просто лишили права наследования, как ребенка с гнилой кровью! Но ты Искра, и любимый супруг предпочтет запереть тебя где-нибудь поблизости, чтобы трахать и получать силу. И он станет каждый день попрекать тебя твоим «грехопадением»… твоей не сдержанной супружеской клятвой! Ты этого хочешь?! — Яростно тряс князь широко распахнувшего глаза Рэни. Чтобы тут же нежно прижать к своей груди задыхающегося от беззвучных рыданий пленника. — Но я… Я никогда!.. ни в чем тебя не упрекну… только останься со мной! Останься добровольно.

— Смотри! — Князь вытянул вперед левую руку, другой все еще прижимая к себе Искру. — Смотри, что я для тебя придумал… — из раскрытой ладони Эккуара с тихим шорохом крыльев вылетел целый рой золотых бабочек. Это действительно было красиво, но Рэни с усталым вздохом отвернулся от порхающей вокруг красоты.

Как для маленькой девочки, право слово…

— Я не откажусь от тебя, Рэни, — князь с настойчивой лаской повернул к себе его лицо, снова начиная целовать высокие скулы юноши. — И если в самом начале ты был нужен мне только как Искра, то сейчас… Сейчас я хочу тебя, как мужчина желает любимого мужчину. Подумай над моими словами, мальчик. Твое будущее возможно лишь рядом со мной. Как и будущее твоего сына.

Все-таки не выдержав напряжения в чреслах, Фейринель вновь навалился на тонкое тело пленника, сразу входя в разработанный еще ночью проход. И раздавшийся в ответ на это тягуче-приглушенный стон… такой низкий… такой!.. сводящий с ума скрытой страстью!.. заставил князя окончательно потерять голову, лаская даже сейчас сопротивляющееся тело!

Горячая плоть все глубже проникла в Рэниари, не принося наслаждения. Сильные руки Фейринеля смыкались на его боках. Пальцы, до того слегка пощипывающие чувствительные соски, как бы в отместку за невнимание больно впились в истерзанную плоть, вызвав невольный стон юного короля, заставив изогнуться, в тщетной попытке уйти от неприятной боли. Все нарастающие движения в его теле… силы, стремительно покидающие его…

Голова юноши кружилась все быстрее, все неприятнее… не спасало даже то, что он лежал ничком, согнутый едва не пополам, пока между его ног яростно двигался Фейринель, все убыстряя фрикции.

В какой-то миг он почти полностью вышел из тела пленника, чтобы в следующий миг ударить внутрь со всей дури, достав, наконец, до нужной точки. И Рэниари захлебнулся невольным криком, прошитый своим первым в плену удовольствием!

Торжествующий смех тюремщика, раздавшийся сразу после этого, принес Рэни физическое страдание. И если раньше он еще мог отговариваться тем, что не чувствует возбуждения… что берут лишь его тело… то теперь оно само предало своего хозяина!

— Дааа… малыш!.. Тебе хооороошооо!.. — простонал на нем Фейринель, выгибаясь назад от пронзивших его сладких судорог. — ДАААААА!!!..

Руки князя нежно очертили линию сведенных в судороге бедер юноши. И затем Эккуар задергался на нем, с утробным воем выплескиваясь глубоко в тело пленника.

И обмяк…

Только спустя час после ухода князя Рэниари сумел встать на ноги.

Напившись дармовой силы, Фейринель уходил от него, покачиваясь словно пьяный и с шальной улыбкой на полных губах. Набежавшие затем маги оставили Рэни совершенно равнодушным — он уже успел привыкнуть, что с ним обращаются как с дорогой вещью.

Вот и в этот раз его безвольное тело выкупали, вылечили и уложили на уже перестеленную постель, заодно уставив стол изысканными блюдами с княжеской кухни. Но юноша продолжал лежать, не делая попытки встать — уже был научен горьким опытом. Поначалу стоило подняться, и он тут же терял сознание от слабости. Уж лучше полежать и подождать, чтобы вернулись хотя бы крохи сил.

На душе было мерзко и пусто. Слова Эккуара ударили по больному. Рэни и раньше не слишком-то верил в любовь мужа, а уж в свете последних событий и вовсе засомневался. А ведь он, несмотря ни на что, все еще любил Эдмира. Любил болезненной, раненой любовью, разуверившейся во взаимности. Его вера начала было оживать в последнее время… Но после того, что случилось — нужна ли будет мужу шлюха на троне? Или его действительно запрут, чтобы качать силу?

Или же он навсегда останется пленником этой проклятой башни?..

Осторожно пошевелившись, Рэниари осторожно сел. На лицо тут же упали выращенные по приказу князя пряди волос. К счастью, сейчас они достигали не задницы, а только лопаток. Так что не слишком мешались.

Приноровившись, Рэни все-таки встал на ноги. Нда… шатало его знатно. Тело отказывалось подчиняться своему хозяину. Ноги дрожали, словно желе, а пониже спины все онемело. И это несмотря на усилия магов-целителей!

Закашлявшись, молодой король сплюнул на пушистый ковер кровяной сгусток. Совсем дело плохо. Этак он тут и загнется, еще до того, как его затрахает Фейринель.

— Ну и ну!.. — просипел он, с брезгливостью рассматривая свои почти прозрачные руки.

Действительно, плохо. Долго он так не протянет…

А зачем ему жить?

Рэниари поднял голову, по-новому рассматривая свою роскошную темницу.

Никогда он не понимал… даже презирал!.. самоубийц. Проще простого решить все свои проблемы, покончив счеты с жизнью. И пускай остальные разгребают оставшееся после тебя дерьмо. Не просто трусость несусветная, а самая настоящая подлость!

Легко умереть, но вот жить трудно.

А теперь, оказалось, бывают моменты, когда уйти из жизни — это единственный выход.

Присев на край постели, Рэни задумался, перебирая шелковый шнур, которым так любил его связывать князь.

Что он потеряет со своей смертью?

Самого себя…

Ему только восемнадцать лет. Даже для чистокровных людей это самое начало жизни. А уж для полуэльфа даже не молодость, а самый конец детства!

Он потеряет того, кому когда-то отдал свое сердце… кто его предал… и кто, наверное, все-таки любит его… Не увидит больше Барра и его шебутных супругов… Цитадель… не окунется в искрящийся солнцем Океан… не увидит, как растет его ребенок… не защитит Эрэна от опасностей мира… не познакомится со своими маленькими кузенами…

Многое потеряет.

А что приобретет?

Ни Совет Лордов, ни Эдмир никогда не простят второму королю, что он оказался в постели врага. И пусть это произошло не по вине юноши, но всю жизнь слышать за спиной сальные шепотки… намеки о своей нечистоте… знать, что его ребенка попрекают отцом-шлюхой…

И это в том случае, ЕСЛИ его освободят из плена.

Рэниари невольно зажмурился, представив себе, КАК Эдмир выводит бывшего пленника из башни… в одной полупрозрачной рубашке, что ему разрешалось носить! Как брезгливо кривятся лица воинов, рассматривающих его засосы…

НЕТ!

Только не это!

Юноша яростно замотал головой. Супруг Верховного короля должен быть безупречен. И даже тень позора не должна пасть на наследного принца! Его сын не виноват, что его отцу досталась ноша Искры. К тому же, если Фейринель продолжит наливаться дармовой силой, ни к чему хорошему это не приведет. Будут только новые войны… новые жертвы…

Тогда уж смерть! Всяко лучше, чем сдохнуть среди этих ковров от внутреннего кровотечения и слабости, выпитый до дна.

Сейчас бы к сыну, обнять его, прошептать что-нибудь ласковое. В последний раз подарить частичку тепла, своей любви… Вновь увидеть Эдмира, посмотреть ему в глаза, прошептать «люблю». Между ними было много плохого, но хорошего было все-таки много больше.