— Я был примерно твоего возраста, когда начал работать полный рабочий день на твоего отца, да…

— Что же у него было на тебя?

Я почувствовала следующий толчок, а затем следующий.

— Я думал, теперь ты это знаешь.

— Что? — зрение стало размытым, когда удовольствие взорвалось во всем моем теле.

— Ты, — он замедлил движения, оставляя поцелуи на моей спине, и прошептал: — Это всегда была ты.

Я не должен бояться своих врагов, потому что все, что они могут сделать, это атаковать меня. Я не должен бояться своих друзей, потому что все, что они могут сделать, это предать меня. Но я должен бояться других людей.

~ Русское расхожее выражение

Николай

Петров: У меня две новые девочки, отправлю, когда ты будешь готов. Они жалуются на боли в животе. Полагаю, ты позаботишься об этом.

Николай: Клиника закрыта до моего возвращения.

Петров: Передавай от меня привет итальянским ублюдкам.

Николай: Я не буду провоцировать того зверя, что преследует тебя, у каждого свой собственный.

Петров: Я больше не заинтересован в итальянцах… Бизнес слишком хорош, когда они не ошиваются рядом. Так я отправляю девочек?

Николай: Я напишу Жак, она сможет вколоть первые лекарства.

Петров: Поцелуй мою дочь.

Николай: Я думал, это против правил нашего соглашения.

Петров: Маленькая птичка чирикнула мне, что это больше не важно. Тик-так, Николай, признаешь ли ты свои грехи? Я в ожидании твоего возвращения в Сиэтл.

Я не ответил ему. Именно этого он хотел. Я знал, что он не может доказать ничего, но мне было ненавистно, что утром я не чувствовал ничего, кроме вины и раздражения, вместо восхищения.

Я должен чувствовать себя удовлетворенным. Вместо этого я чувствовал себя больным.

Я был на похоронах Энди, сжимая руку Майи так крепко, как только физически возможно, и все, о чем я мог думать, были те краткие моменты удовольствия в ее объятиях, и как я хотел большего.

Если бы мне дали выбор восемь лет назад, я был бы в том же самом проклятом положении. Это всегда было о ней. И всегда будет. И я никогда не смог бы сказать ей, как сильно она важна для меня, не раскрыв своих секретов, не подвергнув ее опасности и не заставив ненавидеть меня вечно.

Я выпустил ее руку, затем обернул пальцы вокруг ее запястья, где были шрамы.

Шесть порезов на каждой руке.

Всего двенадцать.

Все, кроме двух, были горизонтальными. Они сделаны стеклом из машины, в которую она, предположительно, врезалась. Фрагменты стекла были всажены в ее руки, чтобы удостовериться, что они выглядели именно так, будто попали сюда в результате аварии. Идеальный план. Для того, чтобы увидеть что-то, что она никогда не видела. Идеальный план, чтобы насильно превратить нетерпеливого двадцатитрехлетнего парня в помощника тирана.

— Сделка, — Петров пожал плечами. — Твой отец сказал, что ты согласился.

Мой отец солгал, что означало, что задолго до своей смерти, он, должно быть, многим был обязан Петрову. Но Петров никогда не собирал долги деньгами, он собирал их кровью. Несмотря на то, насколько я был богат, я бы никогда не смог выплатить долг.

— Конечно, — солгал я. Я был так чертовски хорош во лжи, в том, чтобы заставить кого угодно поверить во что угодно, что мне даже было скучно. — Чем бы ты хотел, чтобы я занимался, Петров? Кроме управления многомиллиардной компанией и сохранением твоих методов… в секрете.

— Разве я сказал, что мне нужен бухгалтер?

Волосы на руках у меня встали дыбом. Это плохо.

— Мне говорили, что ты проводишь незаконные исследования по ЗППП, но не можешь найти достаточно инфицированных женщин, чтобы испытать свои незаконные препараты.

— Этими препаратами, — выплюнул я, — однажды смогут вылечить больных СПИДом, ты, ублюдок, — я ринулся на него, но меня удержали двое мужчин, а затем ударили в живот.

Я согнулся, пытаясь восстановить дыхание.

— Именно, — усмехнулся Петров. — У меня есть для тебя девочки… Но сначала ты должен сделать кое-что для меня. Это легко, честно. Мне говорили, что ты можешь манипулировать разумом людей... Что ты учился силе внушения, гипноза, — он пожал плечами. — Промывке мозгов.

Единственные люди, которым я когда-либо рассказывал об этом, были отец и бабушка. Один или они оба что-то рассказали. Самому опасному человеку, которого я только знал.

— И? — я ухмыльнулся. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе забыть свои грехи, Петров?

— Мои? — он громко рассмеялся. — Нет, но некоторыми из моих парней... ими надо управлять... Ты выполняешь кое-какую работу для меня, убеждаешься, что я имею достаточный контроль над моим бизнесом, и по ночам девочки будут магическим образом появляться в твоей клинике.

— Сделка, — прошептал я.

— Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. В чем же проблема? Мне нужен человек, которому я смог бы доверять… А ты хочешь спасти мир… Почему бы не позволить мне помочь в этом?

В тот день я пожал руку Дьяволу и никогда не оглядывался назад из-за страха встречи со своей собственной гордостью.

— И теперь, несколько слов от хорошего друга Энди, Николая Блазика, — прозвучал коллективный вздох, очевидно, остальным людям не было известно о моем присутствии.

Я отпустил руку Майи и медленно прошел к передней части огромной католической церкви. Я был удивлен, что меня просто не выгнали отсюда за совершенные в этой жизни проступки. Поступки, за которые я бы смог расплатиться лишь в следующей жизни.

Я не написал речь. Я надеялся, что мои слова воздадут ее жизни должное.

— Энди, — мой голос не дрогнул, когда я смотрел на толпу из ста пятидесяти членов старейших итальянских мафиозных семей в Соединенных Штатах. Я бы не моргнул, если бы кто-то вытащил пистолет и нажал на курок. Я почти ожидал этого, но никто не сделал каких-либо резких движений. Возможно, они боялись боссов или были поражены тем, что видели меня, русского, в их драгоценной католической церкви.

— Энди, — сказал я снова, — была светом в темноте, звуком в тишине, смехом на ветру, — я прочистил горло. — Находясь рядом с ней, ты словно впервые переживал жизнь, и я знаю, что мир теперь стал темнее без нее. Как доктор, я виню себя за то, что не спас ее. Слишком легко погрузиться в гордыню от своих способностей, пока не столкнешься с чем-то вроде рака, чем-то столь разрушительным для человеческого организма, что не остается другого выбора, кроме как сидеть сложа руки и смотреть, как он пожирает тех, кого любишь больше всего на свете. Она умерла, но ее душа живет в жизнях, к которым она прикасалась, в Пяти Семьях. Возможно, она имела русские корни, но ее кровь… — я улыбнулся, — она была итальянской, и Бог, он видит правду, не так ли? — по залу пронеслось несколько смешков. — Бог видит правду, — повторил я. — И истина заключается в том, что ангел присоединился к небесному суду. Благословения, Энди. Мы будем скучать по тебе.

Благословения, Энди, благословения тебе, мой дорогой друг.

Я поцеловал пальцы, прижимая средний палец к большому, затем кулаком ударил себя в грудь. Первый жест — это древний жест благословения, второй — жест преданности. Она заслужила оба.

Когда я сел на свое место, Майя взяла мою руку и крепко сжала. Почему я считал, что смогу жить без нее? Я не мог. Уже нет. Даже если это означало, что она навсегда возненавидит меня. Я любил ее достаточно, чтобы желать свободы для ее разума. Чтобы она свободно выбрала меня. Свободно проклинала меня.