Тишина становилось все более угнетающей. Казалось, она имеет собственный разум и свои настроения. Хаэмуас слышал, как за его спиной тяжело дышит Каса.

– Если же ты отмахнешься от моих слов, – продолжал Хаэмуас, стараясь, чтобы его голос звучал твердо и уверенно, – знай же, что на ступенях твоего храма я обезглавлю гиппопотама, я оберну тебя в кожу крокодила, ибо мне ведомо твое тайное имя. – Он сделал паузу, а затем громко повторил четыре раза: – Имя твое – День-когда-женщина-дала-жизнь-сыну! – Он весь был во власти сосредоточенного напряжения, полотно, закрывавшее его тело, уже пропиталось потом. Никогда прежде ему не приходилось прибегать к подобным заклинаниям, имея своей целью разрушение и уничтожение, и поэтому ему было почти так же страшно, как и бедняге Касе. – Я – Сет, я – Сет, я – Сет, я – Сет! – победоносно восклицал он. – Я – тот, кто разделил единое. Я – тот, что исполнен силы и наделен великой властью, я Сет, Сет, Сет!

Дым ладанных курений, висевший под самым потолком, вдруг начал неистово клубиться и заполнил собой всю комнату. Пламя лампы судорожно дергалось, а откуда-то со стороны окна налетел порыв ветра, донесся чей-то голос. Настала пора освобождения.

– Каса, – сказал Хаэмуас, – возьми у меня на столе горшочек с воском и вылепи три человеческих фигуры. Не старайся придать им внешнее сходство, просто сделай голову, туловище и конечности. Двоим приделай мужской член.

Дрожа всем телом, Каса приступил к работе. Когда на него упал луч света, Хаэмуас заметил, что глаза у него вылезают из орбит, ярко светятся в темноте белки. Хаэмуас взял лист свежего папируса и зелеными чернилами написал на нем имена – Ненефер-ка-Птах, Агура и Мерху. Еще он добавил имя древнего предка Ненефера. Следовало также указать имена его родителей, но они были ему неизвестны. Когда он закончил, у Касы уже были готовы три восковые куклы. Грубо слепленные, они все же напоминали своими очертаниями человеческие фигуры.

Хаэмуас схватил со стола нож. Нож из слоновой кости, сработанный специально для него по случаю его последнего и окончательного посвящения; никто другой не должен был его касаться. На лезвии было вырезано изображение его покровителя, бога Тота. «Больше он мне не покровитель, – мрачно подумал Хаэмуас. – Тот – повелитель Ненефера, но Сет сильнее, Сет наделен дикой, первобытной властью. Сет вонзит в них свои острые клыки, размозжит им кости и выплюнет жалкие потроха».

Острием ножа он вырезал на голове каждой куклы ее имя.

– Теперь перевяжи каждую куклу черной нитью, – распорядился он. После чего Хаэмуас поставил кукол на лист папируса и отступил на шаг. – Начинаю заклинание на власть над судьбой Ненефер-ка-Птаха, Агуры и Мерху как в этом мире, так и в ином, – говорил он, со всем тщанием соблюдая ритм. Он повторил эти слова четыре раза, потом продолжил: – Я – Величайший, сын Величайшего, я есть пламя и сын пламени, мою отсеченную главу вложили мне в руки. Но их головы, головы моих врагов, да будут отсечены на веки вечные. Им никогда не соединиться с телом, ибо так говорю я, Сет, властелин их страданий. – Сделав паузу, чтобы перевести дух перед следующими строками, он погрузился в происходящее весь без остатка. Слова зазвучали с непререкаемой властью, тело наполнилось неодолимой силой. – Они подвергнутся тлению, их раздувшиеся смрадные тела сожрут черви. Они сгниют и обратятся в прах. Они больше не будут сущностью, они лишатся своей силы, их потроха рассыплются в прах, глаза сгниют в глазницах, уши утратят слух, языки замолчат навсегда, волосы выпадут. Их мертвые тела не будут покоиться вечно. Они погибнут, погребенные в этой земле, ибо это говорю я, Сет, повелитель богов.

В эту минуту они все трое попали под власть его чародейства. Они были еще живы, но уже лишились сил к борьбе против уготованной им участи. Однако одного лишь физического, телесного, уничтожения недостаточно. Хаэмуас понимал, что, пока существуют их ка, он не сможет спать спокойно. Его цель – в том, чтобы уничтожить их полностью, без остатка, и единственный возможный путь – это изменить их имена. Имя священно. Если после смерти человека остается его имя, боги могут признать его, принять в свое вечное царство, а может быть, даже даровать повторное возвращение в прежнее тело. Усилием воли Хаэмуас подавил дрожь, охватившую при этих мыслях все его существо. Теперь главное не оробеть. Нельзя думать, нельзя представлять себе страшных картин и, главное, нельзя поддаваться страху.

Откинув назад голову, он закрыл глаза.

– Я – Сет, и моя месть праведна, – ревел он. – Я отнимаю имя бога Птаха, создателя мира, от имени Ненефер-ка-Птах и тем лишаю своего врага божественной помощи и силы. От имени Агура отниму я имя бога Ра, имя царственного солнца, и тем лишаю своего врага божественной помощи и силы. От имени Мерху отниму я имя бога Ху, божественного слова языка Птаха, и тем лишаю своего врага божественной помощи и силы. И вот как изменю я их имена: Птах-его-ненавидящий, Ра-ее-сжигающей, Ху-налагающий-проклятие. Польза обратится во вред, а вред принесет с собой верную смерть. Умрите во второй раз! Умрите, умрите, умрите! – Он приблизился к столу, на котором стояли восковые фигурки, но как раз в эту минуту раздался слабый стук в дверь.

– Хаэмуас, я знаю, что ты здесь. Чем ты там занят? – Это была Табуба.

Хаэмуас замер на месте, а Каса едва слышно вскрикнул. Царевич бросил на него гневный взгляд, призывая к молчанию, испугавшись, что слуга разрушит чары теперь, в момент наивысшего напряжения. Каса кивнул и захлопнул рот.

– Дорогой, я знаю, ты хочешь совершить заклинание, – раздался из-за двери ее приглушенный голос. Хаэмуас слышал, как ее ногти царапают древесину. – Откажись от своей затеи. Дай мне возможность доставить тебе еще больше радости и счастья. Я дам тебе такое наслаждение, введу в безумный экстаз, что не по силам никакой другой женщине, Хаэмуас. Разве это так плохо? Я всего лишь хочу жить, хочу того же, что и все другие люди. Неужели это так грешно? – Теперь ее голос звучал громче, и Хаэмуас, внезапно охваченный болью и смятением, различил в нем истеричные нотки. Он стоял не шелохнувшись. – Я сразу поняла, что ты задумал, едва открыла глаза и увидела рядом с собой пустую постель, – громко продолжала она. – Я почуяла, что ты задумал. Ты решил избавиться от нас, но это жестоко, Хаэмуас! Все равно твои старания пойдут прахом, ведь Тот отвернулся от тебя. Твои слова не будут иметь силы, ведь Тот… – Ее голос смолк, и до слуха обоих мужчин в кабинете донесся тихий шорох – это она украдкой старалась открыть замок. Вдруг все стихло. Хаэмуас словно воочию видел, как она сидит, согнувшись, на полу, волосы разметались по плечам, легкая сорочка едва прикрывает руки. – Это не Тот, – тихим голосом произнесла она. – Конечно, не он. Это Сет, я не ошиблась? Сет, идолище твоего отца. Сет, от кого все вы унаследовали рыжие волосы. О боги! – И после этого она забарабанила в дверь кулаками и громко закричала: – Хаэмуас! Я люблю тебя! Я тебя обожаю! Прошу тебя, не убивай меня! Мне страшно! Я хочу жить!

Хаэмуас чувствовал, что во рту у него пересохло, он опять повернулся к столу, на котором стояли фигурки, стараясь собрать во рту необходимое количество слюны. А она по-прежнему стенала и рыдала за дверью, била в твердую древесину ногами и кулаками, и ему никак не удавалось отделаться от яркой картины, стоявшей перед его мысленным взором, – как она бьется там, охваченная ужасом и отчаянием, лишившаяся рассудка. Хаэмуас сосредоточенно плюнул на все три фигурки по очереди.

– Проклинаю! – воскликнул он громко.

Шум за дверью прекратился, потом она резко закричала:

– О боги, не надо! Мне больно, Хаэмуас! Умоляю, не надо!

– С особым тщанием Хаэмуас расставил на полу фигурки, положил рядом лист папируса, после чего с силой опустил левую ногу на восковые куклы. Из-за двери послышались стенания и сдавленные хрипы, отвратительные чавкающие звуки, от которых Каса заткнул уши руками и повалился Все равно я не умру до конца, не умру! – кричала она. – Я еще вернусь, гнусный шакал, ибо заклинания Свитка нельзя лишить силы!