Из истории видно, что, невзирая на местные колебания, происходит постоянное увеличение темпов экономического роста, подпитываемое накоплением технологических инноваций. Соразмерно росту мировой экономики растет и население планеты. (Похоже, растущее население само ускоряет темпы роста, возможно, за счет повышения коллективного интеллекта человечества11.) Однако после промышленной революции экономический рост так ускорился, что рост населения Земли перестал ему соответствовать. Вследствие этого начал увеличиваться средний доход, вначале в странах Западной Европы, где индустриализация прошла раньше, а затем и во всем остальном мире. Сегодня даже в беднейших странах средний доход заметно превышает прожиточный минимум, что подтверждается ростом населения этих стран.
В наши дни самые высокие темпы роста населения наблюдаются как раз в беднейших странах, поскольку они еще не завершили «демографический переход» к режиму низкой фертильности, который наблюдается в более развитых обществах. Демографы прогнозируют, что к середине века число жителей планеты вырастет до девяти миллиардов, но после этого рост остановится или даже начнется спад, когда беднейшие страны присоединятся к развитому миру с его низким фертильным режимом12. Во многих богатых странах коэффициент фертильности находится ниже уровня воспроизводства, причем часто — гораздо ниже13.
При этом можно ожидать, что в долгосрочной перспективе технологическое развитие и экономическое благополучие приведут к возвращению в исторически и экологически нормальное состояние, при котором у населения планеты снова начнется жизнь впритык в отведенной ему нише. Если это кажется парадоксальным в свете отрицательной связи между богатством и рождаемостью, которую мы сейчас наблюдаем в мировом масштабе, нужно напомнить себе, что современная эпоха — очень короткий эпизод в истории человечества, по сути, аберрация. Поведение людей не приспособлено к современным условиям. Мы не только не пользуемся очевидными способами повысить свою совокупную приспособленность (такими, например, как донорство сперматозоидов и яйцеклеток), но еще и активно подавляем фертильность, используя контроль над рождаемостью. С точки зрения эволюционной приспособленности здорового сексуального влечения достаточно для совершения полового акта таким способом, который позволяет максимизировать репродуктивный потенциал; однако в современных условиях большое преимущество с точки зрения естественного отбора давало бы более выраженное желание стать биологическим родителем как можно большего количества детей. В наше время это желание подавляется, как и другие черты, стимулирующие нашу склонность к продолжению рода. Однако культурное приспособление может навредить биологической эволюции. В некоторых сообществах, например гуттеритов или сторонников христианского движения Quiverfull, сложилась наталистская культура поощрения больших семей, и, как следствие, они быстро растут.
Рост населения и инвестиции
Если представить, что макроэкономические условия волшебным образом застыли в их современном состоянии, то будущее будут определять культурные и этнические группы, в которых поддерживается высокий уровень рождаемости. Если в наше время большинство людей имели бы предпочтения, максимизировавшие приспособленность, население планеты могло бы легко удваиваться в каждом поколении. Если не проводилась бы политика ограничения рождаемости — а она становится все более суровой в своем противодействии тем, кто пытается ее обойти, — количество жителей нашей планеты могло бы расти в геометрической прогрессии, пока не столкнулось бы с такими проблемами, как нехватка земли и истощение простых инновационных возможностей. Это сделало бы невозможным продолжение экономического роста: средний доход начнет падать, пока не достигнет такого уровня, на котором бедность не позволит большинству людей иметь больше двух детей, которых они в состоянии вырастить. Так вновь захлопнулась бы мальтузианская ловушка, положив конец нашей эскападе в страну грез и снова, словно жестокий рабовладелец, заковав нас в цепи и заставив из последних сил бороться за выживание.
Из-за взрывного развития искусственного интеллекта, казалось бы, долгосрочный прогноз быстро перестанет быть столь долгосрочным. Программное обеспечение, как мы знаем, легко копируется, поэтому начнут стремительно появляться популяции имитационных моделей мозга или систем ИИ — буквально за минуты, а не десятилетия и века, — что совершенно истощит земные аппаратные ресурсы.
Защититься от тотального наступления мальтузианских условий, скорее всего, поможет частная собственность. Рассмотрим простую модель, в которой некие кланы (или закрытые сообщества, или страны) начинают с различного количества собственности и независимо друг от друга принимают различные стратегические решения относительно рождаемости и инвестиций. Некоторые кланы не думают о будущем и растрачивают свое состояние, в результате чего их обедневшие члены вливаются в ряды мирового пролетариата (или умирают, если не в состоянии прокормить себя). Другие кланы инвестируют часть своих финансовых средств и принимают политику неограниченной рождаемости — в результате они становятся все более многолюдными, пока не складываются мальтузианские условия, при которых население беднеет настолько, что смертность почти совпадает с рождаемостью, и с этого момента рост населения сравнивается с ростом имеющихся в его распоряжении ресурсов. При этом другие кланы могут ограничить у себя рождаемость до уровня, не превышающего темпы роста своего капитала, такие кланы могли бы медленно увеличивать количество своих членов, притом что их доходы на душу населения также росли бы.
Если богатство перераспределяется от состоятельных кланов к быстро размножающимся и быстро растрачивающим свои ресурсы (чьи отпрыски, хотя и не по своей вине, появились в мире, где недостаточно капитала для выживания и процветания), тогда складываются классические мальтузианские условия. В предельном случае все члены всех кланов получают доход на уровне прожиточного минимума и все равны в своей бедности.
Если собственность не перераспределяется, у предусмотрительных кланов может сохраняться некоторая часть капитала, и их богатство способно расти в абсолютном выражении. Однако неясно, в состоянии ли люди обеспечить такую же доходность своего капитала, как машинный интеллект, поскольку может возникать синергия между трудом и капиталом: агент, имеющий и то и другое (например, предприниматель или инвестор, обладающий высоким интеллектом и большим состоянием), получит более высокий доход от своих вложений, чем в среднем по рынку получат агенты, обладающие сравнимыми финансовыми, но не интеллектуальными ресурсами. Поскольку люди будут уступать в интеллекте машинам, их капитал станет расти медленнее — если, конечно, не удастся окончательно решить проблему контроля, потому что тогда доходность человеческого капитала сравняется с доходностью машинного, ведь принципал-человек может поручить агенту-машине управлять своими сбережениями, причем делать это бесплатно и без конфликта интересов; но и в этом случае доля экономики, которой владеют машины, будет асимптотически приближаться к ста процентам.
Однако сценарий, в котором доля экономики, принадлежащей машинам, асимптотически приближается к ста процентам, не единственный вариант снижения человеческого влияния. Если экономика растет быстрыми темпами, тогда даже ее доля, уменьшающаяся относительно, может увеличиваться в абсолютном выражении. Это сравнительно неплохая новость для человечества: в многополярном сценарии с защищенными правами частной собственности общая величина богатства, принадлежащего людям, может расти даже в случае их неспособности решить проблему контроля. Конечно, данный эффект никак не устраняет возможность роста населения до такого уровня, на котором доход на душу упадет до прожиточного минимума, а также возможность обнищания людей, сбрасывающих будущее со счетов.
