Нетрудно увидеть, что рассуждения Ли Вэй-гуна целиком исходят из мысли Сунь-цзы, высказанной им в VI главе: «…управлять противником и не давать ему управлять собой». По его мнению, всё дело в том, в чьих руках инициатива. Если я сам определяю свои действия, я — хозяин в войне; если мои действия чем-нибудь связаны, я — гость в войне. Это распространяется и на такую область, как снабжение провиантом. Если поставить себя всецело в зависимость от подвоза из своей страны, все действия будут поневоле связаны. Если же довольствоваться за счёт противника, это стеснение отпадает. По терминологии Сунь-цзы, в этом случае из гостя превращаются в хозяина. Вместе с тем, когда от населения изымается продовольствие, сам хозяин страны начинает испытывать затруднения, т. с. попадает в положение гостя. Таким образом, указание «грабь» есть указание на способ из гостя превращаться в хозяина.
Второе указание Сунь-цзы о том, как действовать при заходе в глубь неприятельской территории, сводится к совету «тщательно заботиться о своих солдатах и не утомлять их». Сунь-цзы уже не раз говорил о том, что утомлённые солдаты мало боеспособны. В VII главе он советует противопоставлять утомлённому противнику свои свежие силы. Этот наказ — не утомлять своих солдат — постоянная его мысль. Сохранять силы своих солдат особенно важно на неприятельской территории.
В IX главе Сунь-цзы говорит о соединении, о сплочении сил как о лучшем свойстве одолеть противника. Это сплочение важно всегда, но в условиях борьбы на территории противника оно совершенно необходимо, почему Сунь-цзы и говорит: «Сплачивай их (своих солдат. — Н. К.) дух и соединяй их силы». Очень важное значение он придаёт лёгкости управления своей армией, возможности легко производить с нею нужные эволюции, совершать любые манёвры «согласно своим расчётам и планам». Но при этом он требует одного: чтобы этих расчётов и планов никто не знал.
По всей вероятности, это относится не только к одному противнику, но и к своим собственным солдатам. «Полководец… должен сам быть всегда спокоен и этим непроницаем для других», — говорит несколько ниже Сунь-цзы, явно разумея под этим непроницаемость для всех вообще. А кроме того, тайна оперативного плана, естественно, требует самой тщательной охраны даже в пределах своего собственного войска.
Сунь-цзы только что установил понятие «местности смерти». По его мнению, солдаты, попавшие в положение, из которого нет никакого выхода, будучи обречены на смерть, преисполняются мужеством отчаяния и дерутся с напряжением всех своих сил. В таком состоянии они страшны для противника. Поэтому Сунь-цзы в VII главе прямо говорит: «Если он находится в безвыходном положении, не нажимай на него». Он считает, что, находясь в глубине неприятельской территории, следует бросать своих солдат «в такое место, откуда нет выхода, и тогда они умрут, но не побегут». Более того, они не только не побегут, но и разобьют врага. «Если же они будут готовы идти на смерть, как же не добиться победы? И воины, и прочие люди в таком положении напрягают все свои силы…» Короче говоря, трудное положение, в которое поставлена армия, есть лучший залог её высокой боеспособности. «Когда солдаты подвергаются смертельной опасности, они ничего не боятся; когда у них нет выхода, они держатся крепко».
Сунь-цзы часто упоминает о том, какое большое значение имеет осторожность, предусмотрительность; он постоянно советует теми или иными средствами добиваться ослабления бдительности противника, чтобы напасть на него, уже тем самым плохо защищённого.
Точно так же он постоянно указывает на необходимость полного согласия, тесного единства в армии. В самом начале он выставил требование, чтобы полководец был беспристрастен в своих наградах и наказаниях, чтобы этим он обеспечил себе полное и непоколебимое доверие своих подчинённых, что представляет краеугольный камень всех отношений полководца и его солдат. При заходе же глубоко на неприятельскую землю «солдаты без всяких внушений бывают бдительны, без всяких понуждений обретают энергию, без всяких уговоров дружны между собой, без всяких приказов доверяют своим начальникам». Такова, как думает Сунь-цзы, сила обстановки.
Однако всецело полагаться на эту обстановку тоже нельзя, как бы ни было велико её значение. Обстановка — лучшее условие для создания тех или иных нужных полководцу настроений армии. Но всё же это — только условие; к нему должны добавляться и ocoбые мероприятия со стороны полководца. Обстановка может предопределить, даже вызвать нужное боевое настроение, но нельзя давать ему спадать, нужно его всё время поддерживать. Как это делать? Что может подорвать создавшееся боевое настроение? Сунь-цзы отвечает: «Предсказания».
Выше было упомянуто, что в Древнем Китае были широко распространены всевозможные гадания. К ним прибегали во всех значительных случаях жизни, как частной, так и государственной, в особенности же во время войны. Наряду с гаданиями существовала вера во всевозможные предзнаменования. Предзнаменованиями служили обычно всякие якобы чудесные и непонятные происшествия. Так, например, предание говорит, что, когда танский Ли Сяо-тун перед самым выступлением в поход против Фу Гун-ю устроил последний пир, у него в чаше вино вдруг превратилось в кровь, что все присутствовавшие истолковали как предзнаменование неминуемого поражения и смерти на поле битвы. Предсказать судьбу можно было и по всяким небесным знамениям, в первую очередь, конечно, по кометам. О грядущей судьбе говорили и крик птиц, вой животных. Надёжным материалом для предсказаний считались сновидения, собственные ощущения и т. п. Словом, ассортимент признаков, говоривших о грядущем, был очень велик и разнообразен. Полководец должен был знать влияние этих предзнаменований на психику солдат и уметь обращать их себе на пользу. Выше (в I главе) уже приводилось, как поступил чуский Гун Цзы-синь, когда ему указали, что «небесная метла» — комета как раз появилась на небе и обращена рукояткой в сторону противника, что предвещало его победу. Гун Цзы-синь на это хладнокровно возразил, что когда дерутся метлой, то именно поворачивают её рукояткой в сторону противника и бьют его. Нимало не смутившись, он повёл своё войско и разбил противника. Так же поступил и Ли Сяо-гун, когда у него вино вдруг превратилось в кровь. «Это — кровь противника», — с торжеством сказал он своим оробевшим подчинённым и действительно одержал полную победу. Этот приём, к которому прибегали умные полководцы всех народов древности, был, очевидно, в большом ходу у китайских военачальников. Однако Сунь-цзы предлагает более решительные меры. Чтобы солдаты не смущались предсказаниями, он предлагает просто запретить их. Это будет самым надёжным средством. «Если запретить предсказания и удалить всякие сомнения, умы солдат до самой смерти никуда не отвратятся» от поставленной перед ними цели — разбить противника.
Эти слова Сунь-цзы хорошо разъясняет Ду My: «Хуан Ши-гун (III в. до н. э., предполагаемый автор „Сань люэ“) сказал: запрети прорицания и не позволяй офицерам и солдатам гадание об исходе боя». После этой цитаты он добавляет: «Он боится, что этим будет внесено смятение в сердца воинов. Если же всякие сомнения и колебания устранены, то у офицеров и солдат до самой смерти не будет никаких других помыслов (кроме помыслов о бое. — Н. К.)».
Очевидно, бороться другими средствами с верой в предзнаменования было в те времена довольно трудно, если не невозможно: эта вера пустила слишком глубокие корни в сознание людей древнего Китая. Но это было и не нужно. Важно было другое, на что указывает Сорай: важно, чтобы сам полководец не верил в предзнаменования (цит. соч., стр. 286). Это замечание Сорая скорее всего основано на исторических свидетельствах. Действительно, по крайней мере выдающиеся китайские полководцы не верили ни в какие приметы, а когда нужно было, искусно поворачивали эти приметы в свою пользу. Но всё же за этими словами Сорая скрывается то презрение ко всяким приметам и предвещаниям, которое всегда отличало конфуцианцев, считавших, что это — удел «черни», а не просвещённых людей, какими они считали себя и, конечно, полководцев, относящихся к разряду «умных» и «просвещённых», т. е. носителей идей того же конфуцианства. «Просвещённый полководец» не считается ни с какими знамениями, их признают только невежественные. Так говорил и Тай-цзун в приведённом выше (в I главе) отрывке из его диалога с Ли Вэй-гуном:
