«Вы как-то говорили о небесных явлениях, временах и днях о том, что просвещённый полководец с ними не считается, а невежественный сам себя ими связывает. Значит, их можно отбросить?»
Как известно, Ли Вэй-гун ответил утвердительно, сославшись при этом на два исторических примера, когда полководцы не обратили внимания, казалось бы, на самые неблагоприятные предзнаменования и одержали победу. Следовательно, Сорай прав: важно, чтобы полководец сам не верил в приметы.
Но всё же отношение Сунь-цзы к этому вопросу несколько своеобразно. Дело в том, что большинство «просвещённых полководцев», не веривших ни в какие приметы, тем не менее, не запрещали гаданий. В «Диалогах» Ли Вэй-гуна приводится следующий очень любопытный разговор.
Тай-цзун спросил: «Можно ли отвергнуть Инь — Ян (систему примет. — Н. К.), а также гадания и моления?»
Ли Вэй-гун ответил: «Нет. Война — путь обмана. Если прибегать к Инь — Ян, к гаданиям и молениям, с их помощью можно пользоваться человеческой жадностью и человеческой глупостью. Поэтому и нельзя отвергнуть их» («Ли Вэй-гун вэньдуй», III, 63).
Этот ответ — наилучшая формулировка отношения конфуцианца китайской древности и средних веков к гаданиям, и вообще ко всяким суевериям. Они — удел жадности и невежества. Интересно, что Ли Вэй-гун считает, что на суеверие наталкивает людей в первую очередь не невежество, а жадность. По-видимому, древние китайцы главным стимулом суеверия считали стремление к приобретению, к захвату.
Ли Вэй-гун рекомендует пользоваться на войне этими двумя свойствами — жадностью и невежеством. «Война — это путь обмана», — повторяет он слова Сунь-цзы. Но в этом пункте последовательный ученик Сунь-цзы, каким является Ли Вэй-гун, расходится со своим учителем. Сунь-цзы не допускает так расширенно толковать свои слова о войне, не допускает прибегать к гаданиям и предсказаниям для того, чтобы пользоваться в своих целях жадностью и глупостью людей, т. е. своих солдат. Вместо этого он категорически требует запрещать всякие предсказания. Не использование суеверий, а борьба с ними — такова, по мнению Сунь-цзы, обязанность полководца. В этом отношении Сунь-цзы резко отличается от других китайских полководцев и теоретиков военного искусства.
Отличает Сунь-цзы и ещё одна очень определённая черта его взглядов на войну. Он всегда помнит, что война — это тяжёлая необходимость, на которую нужно идти только тогда, когда другого выхода нет. Обоснованию этого положения Сунь-цзы посвящает немало строк в своём трактате, особенно во II главе. Этой мысли он остаётся верным настолько, что советует, даже вступив в войну, стараться принудить противника к капитуляции, не столько сражаясь с ним, сколько действуя на него «стратегическим нападением», о котором он говорит в III главе.
Такое отношение к войне характерно для всех крупнейших китайских военных писателей. Вэй Ляо-цзы нашёл даже особо яркие слова для выражения этой мысли, потом постоянно повторяя её: «Война — орудие бедствия, борьба — противна добродетели, полководец — агент смерти. Поэтому он подымает оружие только в случае полной необходимости» («Вэй Ляо-цзы», VIII). В «Диалогах» Ли Вэй-гуна Тай-цзун говорит: «Нет большего бедствия, чем война». Исходя из этого, Сунь-цзы и не допускает, чтобы люди шли в бой с радостью. Он не верит в то, что люди могут всё бросить, обо всём забыть ради войны. Он думает другое: «Когда солдаты говорят: „Имущество нам более не нужно“ — это не значит, что они не любят имущества; когда они говорят: „Жизнь нам более не нужна“ — это не значит, что они не любят жизни». Чжан Юй по этому поводу замечает: «Вещи и жизнь — это есть то, что люди любят. Бросают имущество, бросают жизнь только тогда, когда это совершенно неизбежно». «Когда выходит боевой приказ, у офицеров и солдат, у тех, кто сидит, слёзы льются на воротник, у тех, кто лежит, слёзы текут по подбородку», — продолжает Сунь-цзы. Сорай замечает по этому поводу: «Некоторые комментаторы говорят, что они проливают слёзы не оттого, что боятся смерти. Но как бы ни был воин храбр, как же он может не скорбеть о смерти, не жалеть жизни? Когда он знает, что сегодня решается его судьба, он вспоминает о своём отце, о матери, о жене и детях, оставленных на родине, скорбит о том, что он так бесплодно погибнет, не сделав ничего, льёт слёзы. Это совершенно нормально для человеческого чувства» (Сорай, цит. соч., стр. 287). Судя по приведённым словам, Сунь-цзы также считает, что это совершенно нормально.
Давая советы, как создавать высокую боеспособность своих солдат, как добиваться подъёма боевого духа в них, Сунь-цзы предлагает создавать обстановку, в которой битва неизбежна, когда ничего, кроме боя, не остаётся. «Когда люди поставлены в положение, из которого нет выхода, они храбры, как Чжуань Чжу и Цао Куй», — говорит Сунь-цзы; «как Гектор и Ахиллес», — сказал бы в этом случае европеец.
Обстановка, по мнению Сунь-цзы, решает всё. Она может сделать солдат храбрыми, может заставить их биться с неукротимой энергией, она может и придать армии ещё одно особое свойство. «Тот, кто хорошо ведёт войну, подобен Шуайжань. Шуайжань — это чаншаньская змея. Когда её ударяют по голове, она бьёт хвостом, когда её ударяют по хвосту, она бьёт головой; когда её ударяют по середине, она бьёт и головой и хвостом».
Чаншань — одна из пяти высочайших горных вершин Китая. Чаншаньская змея — образ, который благодаря Сунь-цзы прочно вошёл в обиход китайского языка как аллегория бешеного сопротивления, молниеносности и гибкости в ответе ударом на удар. Сунь-цзы называет эту змею «Шуайжань». Это — образ быстроты, стремительности. Следовательно, он подчёркивает именно это свойство реакции змеи.
Такова, по мнению Сунь-цзы, будет и армия в руках искусного полководца, хорошо понимающего психологию своих солдат и умеющего на эту психологию воздействовать.
Чжан Юй даёт специально военное толкование этим словам Сунь-цзы. Он полагает, что образом «чаншаньской змеи» Сунь-цзы хочет указать на умение полководца построить своё войско в такой боевой порядок, при котором все части армии автоматически поддерживают друг друга, так что при ударе на одну какую-нибудь часть противник немедленно же получает контрудар от другой части. «Этот образ, — говорит Чжан Юй, — касается боевого построения. В „плане восьми расположений“ (Чжугэ Ляна. — Н.К.) говорится: „Арьергард превращается в авангард, авангард превращается в арьергард. Голов — четыре, хвостов — восемь, но при соприкосновении с противником всё превращается в голову. А когда противник ударяет в середину, голова и хвост совместно спасают её“».
Эта координированность действий всех частей армии, эта немедленная и энергичная поддержка, которую оказывает одна часть другой, обеспечивается, помимо всего прочего, исключительно высокой внутренней солидарностью армии.
Действовать так, как чаншаньская змея, можно лишь в том случае, когда сплочённость солдат настолько велика, что быстрота, с которой одна часть бросается на выручку другой, является совершенно автоматической. Это должно делаться даже без особого приказа. Что же обеспечивает эту моментальную и энергичную поддержку? Сунь-цзы снова остаётся верен себе. Он не говорит о чувстве дружбы, товарищества, об идейной солидарности и т. п. «Чаншаньской змеёй» делает армию другое.
«Осмелюсь спросить, — задаст вопрос Сунь-цзы, — а можно ли сделать войско подобным чаншаньской змее? Отвечаю: можно. Ведь жители царств У и Юэ не любят друг друга. Но если они будут переправляться через реку в одной лодке и будут застигнуты бурей, они станут спасать друг друга, как правая рука — левую». Вот что заставляет людей приходить на помощь друг другу: зависимость участи одного от участи другого. Сунь-цзы на это полагается больше, чем на что-либо иное. «Житель У и житель Юэ в одной лодке» — этот образ вошёл в арсенал крылатых изречений в Китае как аллегория вынужденной, но прочной солидарности.
Сунь-цзы придаёт этой солидарности решающее значение. При угрозе нападения войско, ещё не успевшее укрепиться на занятой позиции, обычно прибегает к следующему средству. Известно, что в войске были колесницы, как малые, т. е. боевые, так и тяжёлые, служащие для перевозки снаряжения и провианта. Эти огромные тяжёлые повозки, обшитые бронёй того времени, — прочными кожами, служили, как указывалось выше, наилучшим укрытием от стрел и дротиков противника. Поэтому самым быстрым способом укрепиться, было построить эти колесницы четырёхугольником плотно друг к другу и обороняться из-за них. Сунь-цзы, конечно, знает этот способ, но считает, что это всё же средство ненадёжное. «Если даже связать коней и врыть в землю колёса повозок, всё равно на это ещё полагаться нельзя». Что же нужно? Нужны храбрость и единство. Нужно, чтобы «солдаты в своей храбрости (были) все как один». Таким образом, морально-психологический фактор играет основную роль.
