— Разрешите, товарищ комиссар?

— Пожалуйста…

На приеме у чрезвычайного и полномочного посла Германии Иоахима фон Риббентропа собрались активисты Англо-германского общества, дипломаты, видные английские и иностранные журналисты, актеры, представители делового мира. Угощали, как всегда на приемах в германском посольстве, вкусной колбасой, отменным бело-розовым окороком и — в огромных количествах — лучшим мюнхенским пивом.

Уго Лерст, встречавший гостей у входа, поклонился Мэри Пейдж, пожал руку Яну Пальма и сказал:

— Пойдемте, я буду вас знакомить с моими коллегами. Учтите, я никому не говорил, что вы побежденный, я говорил всем, что вы — победитель.

— Напрасно, — заметил Пальма, — я люблю, когда обо мне говорят правду. Во всяком случае, о моих победах и поражениях в спорте.

Мэри засмеялась:

— Не верьте ему, мистер Лерст. Ян не терпит, когда о нем говорят правду. Он страшный честолюбец, он хочет всегда выигрывать.

— Покажите мне человека, который любит проигрывать, — вздохнул Лерст. — Думаете, я люблю проигрывать?

Он остановился возле благообразного старикашки и сказал:

— Мистер Роквон, позвольте представить вам мистера Яна Пальма. Он — бриллиантовое перо Риги, пишет и для ваших газет…

Пальма и Роквон пожали друг другу руки. Лерст пояснил Мэри:

— Мистер Роквон — один из организаторов журнала «Англо-германское ревю».

— А я и не слыхал о таком журнале, — шепнул Ян Мэри так, чтобы его шепот услышал Лерст. — Может быть, я не прав?

— Я тоже не слыхала.

— О нем мало кто знает, — улыбнулся Лерст, — а мне бы хотелось, чтобы об этом журнале знало как можно больше людей в Великобритании.

— Да, подпольный журнал в Лондоне пока еще не в моде. Впрочем, кто знает, что будет через год-другой.

— Я хочу познакомить вас с мистером Риббентропом, — сказал Лерст и подвел Пальма и Мэри к послу.

Риббентроп был одет в строгий черный костюм. В петличке поблескивал маленький золотой значок члена партии.

— Господин посол, — сказал Лерст, — позвольте представить вам друга Германии, журналиста Яна Пальма.

— Рад видеть вас, мистер Пальма.

— Очень рад видеть вас, господин посол.

— Мисс Мэри Пейдж, — сказал Лерст, представляя подругу Яна.

— Здравствуйте, мисс Пейдж. Как приятно, что вы нашли время посетить нас.

— Мисс Пейдж, — пояснил Лерст, — не только любит спорт, не только великолепно поет о спорте, но и представляет собой класс английских болельщиц в спорте.

Мэри поправила Лерста:

— Это не класс, это сословие.

— Вероятно, мисс Пейдж увлекается не только спортом и пением, — заметил Риббентроп, — но и общественными науками. Различать класс и сословие — удел философов и социологов, но отнюдь не очаровательных женщин.

— В наш век, — ответила Мэри, — женщины все больше и больше тяготеют к политике. Ничего не поделаешь — это теперь модно.

Риббентроп развел руками:

— Что же делать мужчине? Вероятно, долг рыцаря — уступить место женщине.

Пальма хмыкнул:

— Если мы пустим женщин в политику и уступим им место, господин посол, нам будет очень трудно жить дальше. Начнется худшая форма либерального вандализма.

— Я думаю, — сказал Риббентроп, — что вандализм нам грозит отнюдь не от прекрасных дам. Я думаю, что варварство грозит нам со стороны тех мужчин и женщин, которые живут восточнее Лондона, Берлина и — в определенной мере — Варшавы.

К Риббентропу подошел лорд Редсдейл — сухой, словно бы мумифицированный старик.

— Добрый вечер, милорд, — сказал Риббентроп, шагнув навстречу Редсдейлу. — Я рад, что вы нашли возможность посетить нас.

— Добрый вечер, мистер Риббентроп, я всегда посещаю и буду посещать те места, где собираются люди, симпатичные мне и разделяющие мои взгляды.

Редсдейл посмотрел на Яна и полувопросительно сказал:

— Вы сын старого Пальма?

— Да, сэр.

— Это вы временами пишете для «Пост»?

— Да, сэр.

— У вас воистину бриллиантовое перо.

— Благодарю вас, сэр, но пока что я считаю его железным.

— Ну, уж позвольте мне давать оценку вашей работе, — сказал Редсдейл, — и запомните, что я не люблю делать комплименты. Впрочем, вы не женщина, вы в них не нуждаетесь. Надеюсь также, что вы и не гомосексуалист, посему не нуждаетесь в них, как дурной мужчина.

Риббентроп смущенно отвел глаза, а Мэри рассмеялась. Это спасло положение.

— Мы сейчас дискутировали проблему, — продолжил Риббентроп, — о том, кто угрожает цивилизации. Мистер Пальма считает прекрасных дам главной угрозой прогрессу. А я полагаю, что главная угроза — это Восток, и в данном случае я солидарен с мистером Киплингом: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, но вместе им не сойтись».

— Как вам сказать, — ответил Редсдейл, — сойтись можно. У нас стало модным забывать традиции «Эмпайр ментелити», традиции имперского самосознания… А ведь в этом мы где-то близки к Востоку, я бы даже конкретизировал — к Китаю. Я анализировал философию китайской императорской власти. Заметьте, Китай называет себя «Срединным царством» и все земли вокруг считает своими владениями. Земли за Амуром и в сторону южных морей — это владения, которые должны принадлежать Китаю, а весь остальной мир — владения, которые могут стать Китаем.

Риббентроп заметил:

— С сожалением должен констатировать, что в Великобритании, в стране, к которой я отношусь с глубочайшим уважением, совершенно не знают о благородных целях фюрера Германии Адольфа Гитлера и принятой им на себя миссии по спасению западной цивилизации.

Пальма сказал:

— Господин посол, по-моему, в Англии не дают себе отчета в том, что расовая теория господина Гитлера в общем-то не противоречит основным принципам британской имперской политики в колониях…

Риббентроп обернулся к лорду Редсдейлу:

— Вот такие люди должны пропагандировать идеи англо-саксонской и арийской общности.

— Господин посол, — Редсдейл пожевал губами, — мистер Пальма воистину блистательный журналист, и я не вижу более подходящей фигуры на пост ведущего политического обозревателя «Англо-германского ревю».

— Милорд, я латыш…

— Дело защиты Европы от большевизма — общее дело всех народов континента… Латыш, представляющий страну, отделившуюся от красных, должен быть рыцарем нашей идеи…

Ян растерянно посмотрел на Мэри, и она, улыбнувшись, чуть заметно кивнула ему головой.

— Я польщен, — сказал Ян, — но…

Риббентроп заключил:

— Давайте без всяких «но». Хотя по-английски «но» звучит «бат», и в этом есть элемент фонетической незавершенности, «абер» произносится более категорично, рвуще, я бы просил исключить «абер» из вашего ответа.

— Мне трудно быть одному в совершенно новом для меня журнале: на кого мне там опираться, кто будет питать меня идеями? Кто сможет предложить мне британский вариант мыслей мистера Гитлера? С моей точки зрения, журнал должен быть не органом германского посольства, а органом друзей англо-германского сближения, этой серьезной и, с моей точки зрения, перспективной идеи.

Редсдейл достал свою карточку и написал дату: «17 июля 1936 года».

— В пятницу мы собираемся у леди Астор в Клайвдене, приезжайте туда…

В Клайвдене, в цитадели той части консервативной партии Великобритании, которая шла с Чемберленом за «умиротворение и крестовый поход против большевизма», в замке у леди Астор, владелицы нескольких газет и журналов, держательницы многомиллионных акций, собрался узкий круг ее друзей.

Редсдейл, наблюдая за партией в гольф, неторопливо шел по огромному, гладко подстриженному лугу к замку, беседуя с Пальма:

— Я скажу вам, Ян, что привлекает меня в этом молодом, необузданном, в чем-то хамском, а в чем-то героическом движении национал-социалистов во главе с Гитлером. С моей точки зрения, само название их партии — национал-социалистская — несет в себе известный вызов практике, каждодневной практике канцлера Гитлера. Я бы не примирился ни с национализмом, ни с социализмом в Германии. И тем не менее я не только примирился с национал-социализмом в Германии, я приветствую это движение. Мой друг и противник Черчилль не хочет понять главного: дети любят играть в странные игры со звучными названиями. Молодое движение, победившее в Германии коммунистов и социал-демократов, сейчас играет в эти взрослые игры с детским названием. Нам нужно держать руку на пульсе этой игры. Когда ребенок повзрослеет и захочет вместо лука взять охотничье ружье, мы, взрослые, должны подготовить ему верную мишень.