Я не понимал, как сильно мог скучать по простому прикосновению, пока ко мне не прикоснулись. Так просто впустить ее назад. Разрешить ей ерзать в моих объятиях и улыбаться мне, словно она солнце, а я каждая звезда на ее небе.

Когда вы проводите свою жизнь в темноте, глядя вверх и безумно желая чего-то лучшего, чего-то яркого, вы просто не понимаете, насколько вы одиноки. До тех пор, пока не засветит солнце, проливая свет на все пустые пространства, и наполняя их прекрасным теплом. Но когда солнце покидает вас, все кажется темнее и холоднее, чем раньше.

Более пустым.

Одиноким.

Я заставляю себя толкнуть дверь и сделать шаг внутрь, не до конца уверенный в том, останется ли она стоять на пороге. Когда я оборачиваюсь, она стоит в моей гостиной. Я хочу, чтобы она осталась; я хочу видеть ее улыбку и услышать маниакальный смех, ее дрянные шутки. Но не хочу испытывать ту боль, что развернется в полную силу, когда она снова уйдет. Я могу сделать это только один раз в своей жизни, так что при всех намерениях и целях, я собираюсь поступить правильно.

— Чего ты хочешь, Эллисон?

Она колеблется, оглядывая комнату, как бы ища помощи. Я отворачиваюсь и начинаю двигаться в сторону своей спальни.

— Ты знаешь, где выход.

— Подожди, — кричит она. — Я просто... пожалуйста, Джастис. Я не могу оставить все вот так.

Я чувствую вспышку гнева, и мое раздражение очевидно так же, как и напряжение, повисшее между нами.

— Как что?

— Я знаю, тебе больно, и…

— Мне не больно.

— О, — она выглядит удивленной, будто ожидала увидеть меня оскорбленным. Будто просто знала, что была охрененно важна для обеспечения моего счастья. Она кивает, как будто бы понимая, что это не так. Даже близко. — Ну, мне не следовало давать тебе надежду, что мы... что между нами может быть что-то большее, чем дружба.

Я с насмешливой ухмылкой делаю шаг в ее сторону.

— Так вот, что ты думаешь, это было?

— Что ты имеешь в виду? — хмурится она.

— Ты думала, что я был твоим другом? Ты думала, что действительно нравишься мне? Что я хотел, чтобы наши отношения переросли в нечто большее? — я язвительно смеюсь, звук резкий и слишком громкий даже для моих ушей. — Эллисон, ты клиент. Обязательства по договору. А не мой друг. У меня нет друзей, и никогда не было, и, конечно, я не искал в тебе друга.

— Что?

Я быстро подхожу к ней, гнев и раздражение направляют каждый мой шаг, пока не останавливаюсь в мизерном дюйме от ее лица. Искры страха скачут в этих бирюзовых глазах, она ахает от удивления, и ее мягкие, сладкие губы дрожат. Я представляю, как она покусывает их, всасывает в свой рот и пробует эту дрожь.

— Я что, мать твою, заикаюсь? Ты не мой друг, и никогда им не будешь. Ты дружишь со своей служанкой? Со своим водителем? С человеком, который ходит по пятам за твоей гребаной собакой и убирает за ней говно? Ты заплатила мне за услуги, и я их предоставил. Конец истории.

Наконец, она решается сделать шаг назад, отвращение запечатлелось на этом красивом порочном лице.

— Почему ты так себя ведешь? Как ты можешь говорить, что мы никогда не были друзьями, Джастис? Я рассказывала о всяком. О личных вещах. И ты искренне заботился обо мне. Ты был таким внимательным и милым…

— Милым? Милым? — кричу я, и пронзительный звук отдается в моем черепе. Боль есть ничто по сравнению с той болью, которая распространяется в холодном пустом пространстве моей груди. В пространстве, которого больше не касается солнце. — Я нихера не милый, Элли. Ни на долбаную капельку.

Она прищуривается, как будто видит меня впервые.

— Похоже на то.

— Хорошо, — разворачиваюсь я, надеясь почувствовать себя победителем. И все же боль опустошения просто продолжает распространяться, пока не доходит до моего горла и не начинает душить меня. Я едва могу дышать, но не могу позволить ей увидеть это. Я не могу показать ей, что она делает со мной... что она делает со мной сейчас. — Ты можешь уйти, — сиплю я, с трудом преодолевая давление на голосовые связки.

Я стою, замерев на месте, пока не слышу щелчок двери позади меня. Я выдыхаю со звуком, который кажется слишком разбитым и неровным, чтобы вырваться из моего горла. Я не чувствую себя самим собой. Такое чувство, словно самозванец вполз в мое тело, натянул мою кожу и контролирует мои кости, словно переключение передач. Он сказал все эти вещи Элли, а не я. Но это я потерпел полное поражение.

Давление от ярости в груди и в горле вызывает прилив желчи, и я быстрее сдираю одежду, отчаянно желая смыть остатки ее присутствия на моем теле. Вода в душе горячая, но я не чувствую ее. Я ничего не чувствую, и в то же время чувствую абсолютно все; все эмоции и ощущения, переполняющие меня, дошли до точки онемения боли. Этого всего для меня слишком много, чтобы можно было переварить, слишком много, чтобы сохранить лицо, сдерживая все под маской беспристрастности. Я дал слабину всего один раз, хотя всегда держался так хорошо — когда мне было на все абсолютно посрать.

Я чувствую привкус соли в воде от брызг с моего лица, и другой надтреснутый звук вырывается из моего горла. Я прислоняюсь к стене душа, представляясь больным, хотя дело не в моем желудке. Я ударяю кулаком по скользкой плитке и с трудом произношу сорвавшееся проклятие. Мне необходимо облегчение от боли. Я разрушаюсь изнутри, и если не очищу от болезни свое тело, она поглотит меня, как рак.

Я обхватываю пальцами свой член и смотрю на него глазами, залитыми водой, как он пробуждается в результате моей команды. Он твердеет почти мгновенно, и с первым движением руки я с облегчением выдыхаю. Ему хорошо, даже очень, и он способен ослабить давление других частей моего тела. В погоне за этими ощущениями, другой рукой я массирую свои шары, и из меня вырывается глубокий, гортанный стон. Я закрываю глаза и отдаюсь этому удовольствию, и ничему больше.

Мои движения начинают ускоряться и становятся отчаянными, и я громко и тяжело дышу с болезненным усилием. Я чувствую приближающееся облегчение, выстреливающее из основания моего позвоночника и заражая раскаленные мышцы. Ощущение покалывания ползет по бедрам к моему паху. Оно погружается в мои яйца и затягивает их в горячий, пульсирующий узел, воруя каждую унцию силы моего тела во время подготовки к освобождению.

Всего пару движений и я обрету долгожданную свободу. Я буду освобожден от дерьмовых чувств, которые я когда-либо испытывал к Элли. Все это должно быть скоро смыто в канализацию, пока не превратится в ничто.

Если бы я не был так поглощен чувством освобождения и своей рукой, сжимающей член, то понял бы, что был не один. По крайней мере, я бы почувствовал движение по ту сторону двери душа. Я бы почувствовал эти лазурные глаза, наблюдающие за мной в мой самый уязвимый момент через матовое стекло душевой кабинки. И я был бы готов к прохладному воздуху, коснувшемуся моей голой спины, когда позади меня открылась дверь.

Я сдерживаю стон, который готов вырваться из моего горла, и открываю опухшие глаза, но не оборачиваюсь к моей незримой наблюдательнице. Я знаю, что она там, но не могу позволить ей увидеть меня в таком виде, с покрасневшими от слез глазами и членом, пульсирующим в моей руке. Она уже знает, что я грубиян — кто-то, кто развращает ее совершенное существование и замещает его чем-то диким, граничащим с психическими отклонениями. Возможно, это я и есть. Может быть, я на самом деле негодяй, который делает все это. И это не в первый раз.

Дверь медленно закрывается, и я вздыхаю с облегчением и раздражением. Она видела то, чего не должна была видеть. Она вернется к Эвану, прекрасно понимая, что ее место рядом с ним. А я... я просто временная замена.

Теплые руки обвивают мой торс, и я вздрагиваю от неожиданного ощущения нежной кожи, которая контрастирует с моей собственной. Я смотрю вниз, на ее нежные руки, которые скользят по моему животу, и на пальцы, скользящие по моему прессу. Я хочу спросить ее, что она здесь делает, но боюсь, вдруг она остановится. Я просто хочу, чтобы она касалась меня, даже если это все неправда.