Вначале эти двое лежали недалеко друг от друга, теперь же, видимо, о чем-то посовещавшись, расползлись в разные стороны. Внезапно один вскочил и со всех ног ринулся к углу дома; второй, приподнявшись, прикрывал его, держа под прицелом дверь. Первый исчез из поля зрения, скрывшись за углом; второй тоже вскочил и побежал, пригибаясь, к другому углу. Теперь уже первый парень, похоже, прикрывал его. Но тот малый в лесу так и не сдвинулся с места. Борн представил себе, как они взломают входную дверь, прикрывая один другого, затем обыщут дом. Услышав треск, он понял, что именно этим они и занялись.

Теперь они прочешут дом снизу доверху, потом выйдут через черный ход посоветоваться с третьим. Вот тогда-то и окажутся все вместе.

Борн отполз от края и рванул по лесу, но быстро умерил свой пыл, сообразив, что его могут услышать. Пес молча, крупными прыжками, сопровождал его. Вскоре он оказался там, откуда мог видеть заднюю дверь и третьего парня, и залег. Теперь их разделяло не более шестидесяти ярдов. Парень стоял спиной к нему. В оптический прицел четко видны были его стриженая голова и плечи. Задняя дверь дома открылась, и двое вышли наружу, переговариваясь и недоуменно пожимая плечами. Третий опустил свой карабин и зашагал им навстречу.

Борн плавно спустил курок. Парень рухнул ничком. Быстро поймав в перекрестье прицела одного из тех, что вышел из дома, выстрелил еще раз. Тот тоже упал. Но последний успел заскочить внутрь.

Медлить было нельзя. Борн, поскальзываясь, помчался к тому месту, откуда мог контролировать оба выхода. Не исключено, думал он на бегу, что третий уже выскочил из передней двери и убегает по склону, вниз. Но скорее всего, он задержится в доме, чтобы понять, откуда стреляли, прежде чем предпримет какие-то действия.

Борн решил не оставлять тому времени на размышления и выстрелил в лампу, которую специально поставил на подоконнике в спальне, как раз для такого случая. Проникнув в дом, незваные гости оказывались в ловушке. Лампа с приклеенными изнутри стекла полосками фосфора, который должен был мгновенно воспламениться на открытом воздухе и зажечь разлившийся керосин, брызнула осколками и опрокинулась. Прошло несколько томительных секунд, пока он увидел, что в комнате взметнулось пламя. Ждать оставалось недолго. На противоположной стороне дома окон не было — в кухне у той стены стояла печь и посудные шкафы, а в гостиной — камин. Так что этому малому рано или поздно придется выбираться наружу через одну из дверей.

В спальне вовсю полыхал огонь, дым валил из окон второго этажа. Фасад тоже горел. Пора уж ему выскакивать. Но парень держался до последнего. Пламя уже охватило весь дом и выбивалось из окошка башенки, когда тот наконец вылетел в заднюю дверь.

Борн едва не пропустил его, заглядевшись на башню. Тот уже промчался мимо распростертых на земле трупов своих напарников, стремясь укрыться среди деревьев. Борн спустил курок, но промахнулся. Со второго выстрела нога парня подломилась, он отлетел в сторону, наткнувшись с разбега о дерево, упал и, тряся головой, пополз в лес. Борн прицелился, и пуля взметнула землю перед самым его носом.

— Не шевелись, или я пришью тебя! — заорал Борн. Парень даже попятился, потом схватился за раненую ногу и стал озираться по сторонам.

— Брось оружие! — крикнул Борн. Парень послушно отбросил винтовку в сторону. — Лежать, не двигаться! — приказал Борн и начал спускаться вниз.

Когда он спустился к дому, пламя уже гудело; внутри все трещало, будто в гигантской печи, клубы дыма поднимались высоко в небо. Снег вокруг растаял, от куртки одного из парней, лежавшего поближе к дому, шел пар. Мельком взглянув на трупы, Борн направился к третьему. Тот, скорчившись, лежал на краю поляны; снег под ним уже порозовел, а лицо, наоборот, приобрело зеленоватый оттенок. Борн обыскал его, забрал нож и пистолет 38-го калибра, наложил на ногу жгут, заставил проглотить несколько таблеток аспирина, потом, оглядевшись по сторонам, нашел подходящий сук с развилкой на конце, который парень мог бы использовать в качестве костыля, и приказал встать. Затем приволок его к своей берлоге, покидал в мешок свои вещи, винтовку закатал в спальник, закинул ношу за спину и, толкая парня перед собой, двинулся в горы.

Парень находился в шоковом состоянии. Но Борн плевать хотел на его состояние и гнал вперед, давая отдохнуть только тогда, когда видел, что тот действительно не может идти. Он совал ему в рот аспирин, давал воды и заставлял шагать дальше. Борн часто оглядывался назад, но никто за ними не гнался. Лишь однажды он услышал вдалеке вой сирены. Подойдя к сухому руслу, понял, что раненому этот подъем не одолеть.

Он присмотрел под скалой ровное место, укрытое деревьями и кустарником, подтолкнул туда своего пленника и задумался.

— А ну раздевайся! — наконец приказал он ему.

— Что?

— Ты слышал? Я сказал — раздевайся!

— Зачем?

Борн пнул его по раненой ноге, и тот, кряхтя, стал стаскивать с себя одежду.

— Теперь ложись. Вытяни руки и ноги.

Тот не шевельнулся. Борн снова пнул его. Распростертое на холодной земле бледное тело посинело от холода, на распухшей ноге запеклась кровь, чуть пониже колена чернела маленькая дырка. Кость оказалась не задетой. Когда они шли по лесу, Борн время от времени ослаблял жгут, чтобы раненая нога не затекла; сейчас он повторил эту операцию, а потом снова затянул потуже, останавливая кровь.

— Не хочу, чтобы ты терял силы…

Он вырезал четыре кола и вбил их в землю, закрепив хорошенько. Потом привязал к ним руки и ноги парня. А затем достал нож и, слегка нажимая, провел им от груди до низа живота. Малый начал вопить еще до того, как Борн взялся за нож. Полилась кровь. Борн взял его за подбородок и посмотрел в глаза.

— Ну вот, а теперь я задам всего один вопрос: ты был с теми, кто сжег город?

Парень смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых стоял ужас.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

Борн полоснул его еще раз. Парень завопил и замотал головой:

— Да… Да, я был с ними.

— Очень хорошо. Ты даже сам не знаешь, до чего это хорошо. Если бы ты не был там, мне пришлось бы тебя убить сразу, потому что пользы от тебя никакой. А теперь еще один вопрос: что они сделали с женщиной, которую убили?

— Ее закопали.

— Нет, я не это имею в виду. Они с ней что-нибудь сделали?

— Отрезали ухо.

— А что еще?

— Больше ничего. Просто закопали ее.

— Где?

— Не знаю. Это сделали те двое.

— Но они ведь говорили где?

— В разрушенной хижине на берегу реки.

— В какой именно?

— Этого я не знаю.

— Ладно. Я тебе верю. Следующий вопрос. Я хочу знать, кому ты подчиняешься.

Мало-помалу парень выложил все, что знал, хотя иногда пытался увильнуть или соврать.

Борн нещадно полосовал его ножом, бил по ране, порой останавливал многозначительный взгляд на половых органах, и тогда тот начинал торопливо вываливать все подряд — о своих командирах и о тех, кому они подчиняются, о заданиях, которые он выполнял и когда это было, о том”, какова предположительно структура их организации… Через час бедолага был весь в крови. Борну пришлось изрядно потрудиться, вышибая из него под страхом смерти эти сведения, но зато теперь он узнал все, что мог, а главное — имена. Он просто больше не мог придумать, о чем бы еще спросить, поэтому просто сидел и перебирал в памяти все жестокие испытания, которые выпали на его долю.

И не в силах больше выносить эту муку, он внезапно вонзил нож в лежащее перед ним тело и провернул его там.

Это заняло у него один год. Сначала он посетил тот город, где все началось. Постоял в темноте между двумя елочками, всматриваясь в свой дом. Потом отправился на кладбище, где был похоронен Итен, и долго глядел на могильный камень.

После всего этого вернулся в горы. Поднялся по скалам, прошел по распадкам, миновал будку лесника и Овечью пустыню, пробрался через лабиринт и пришел к сгоревшему городу. Он нашел Клер — как и говорил парень — в полуразрушенной хижине на берегу реки. У нее действительно было отрезано ухо. Борн насыпал над Клер могильный холмик. Затем он поднялся наверх к проржавевшей металлической хибаре, заглянул в туннель, прошел через ущелье по скалам и лесу туда, где под склоном оврага, ничуть не изменившись — только зеленые еловые ветки побурели, — сохранилась могила, обложенная камнями. Он не стал тревожить ее покой, лишь высыпал сверху на холмик две горсти земли, которую принес с могилы Итена и Клер. Потом взял земли с этого места, чтобы вернуться к Клер и рассыпать над могилой матери землю с могил ее сына и дочери. Спустя несколько недель он стоял на темном городском кладбище и сыпал пригоршни земли на могилку Итена.