Взглянув на чернокожего Уильямса, он припомнил, как зашел однажды в токийский ресторан и его потрясенному взору предстали десятки черных карикатурных кукол, официантки с прическами на африканский манер, одетые в яркие полосатые платья, меню, в котором фигурировали такие блюда как «черный цыпленок» и «черная картошка». Ему стало противно, и он просто ушел, но можно себе вообразить, что было бы, попади туда Уильямс. Тот непременно сорвался бы с цепи и покрошил бы их кукол в мелкий «черный» винегрет.

Другой раз Брент стал свидетелем расового столкновения в подземке. Группа юнцов с криками «сонгокул» (обезьяна) затолкала в угол темнокожего пакистанца. И неизвестно, что бы с ним сделали, не подоспей вовремя Брент и Мацухара.

— Как в Америке сорок лет назад, — сказал Йоси, когда они выходили из поезда.

Даже в коридорах власти здесь можно наблюдать подобные предрассудки. У всех сохранилось в памяти язвительное замечание бывшего премьер-министра Ясухиро Накасоне: испаноязычные и черные меньшинства способствуют снижению интеллектуального уровня Америки.

В Японии даже члены корейской общины подвергаются расовой дискриминации. Потомки батраков, вывезенных сюда в колониальный период, корейцы до сих пор крайне зависимы в вопросах трудовой занятости и брака. Но особенно страдают темнокожие пакистанские иммигранты. Им предоставляется самая черная работа, про них говорят, что они не меняют белье, когда моются, разносят кожные инфекции и воруют напропалую. Одним словом, изгои общества.

И вновь мысли Брента прервал жест адмирала Фудзиты, обращенный к Реджинальду Уильямсу. На лице старика не заметно никакой натянутости, впрочем, оно всегда непроницаемо. И тон совершенно такой же, каким он обращается к прочим офицерам:

— Вы лейтенант Реджинальд Уильямс, командир «Блэкфина». — (Не вопрос, а констатация факта).

— Так точно, сэр.

— Вы потопили авианосец «Гефара» и арабский эсминец «Тубару».

— Название последнего мне не было известно. — Он повернул голову к Бренту. — Если быть до конца честным, сэр, обеими наступательными операциями руководил лейтенант Росс. К тому же его умелое управление судном спасло нас от шторма, учитывая, что лодка имела серьезные повреждения и к погружению была не способна.

— Вы ранены, лейтенант?

— Царапина, сэр.

Уважение все больше вытесняло в душе Брента неприязнь к Уильямсу. Но он дошел до полного самоуничижения. Этого нельзя допустить.

— Лейтенант Уильямс не до конца честен, адмирал, — проговорил он в сопровождении приглушенного ропота. — Он тяжело ранен в голову и получил сотрясение мозга во время попадания пятидюймового снаряда в лодку. Но несмотря на шестьдесят семь наложенных швов, он принял командование на себя, как только пришел в сознание.

— Вот именно! — выкрикнул Уиллард-Смит.

— Господа, господа! — Фудзита поднял вверх руки, и в голосе его прозвучало непривычное добродушие. — Вы все хорошо себя проявили. Спасибо за службу! Ваши действия избавили «Йонагу» от столкновения с двумя авианосцами. Вы спасли нас, а быть может, и всю Японию. Молодцы!

Командный пункт огласился громоподобными «банзай». Бренту стало легче дышать. Теперь никто из присутствующих не посмеет отнестись неуважительно к черному командиру, потому что оскорбить Уильямса в такой ситуации означало бы бросить вызов самому адмиралу. На это ни у кого глупости не хватит.

— Мы заплатили дорогую цену за наши действия, адмирал, — произнес Уильямс. — Потеряли тринадцать человек личного состава, трое тяжело ранены, и лодка покалечена.

Фудзита кивнул.

— Вам тоже необходима медицинская помощь, лейтенант. Я пошлю за санитаром.

Уильямс покачал головой.

— Я бы хотел участвовать в совещании.

— Уверены?

— Да.

— Ладно. В конце нашей беседы я отдам распоряжения медперсоналу. У нас лучшие медики в мире.

— Благодарю, адмирал.

— Когда, по-вашему, «субмарина» сможет вернуться в строй? Она нужна нам. Все подводные лодки Сил береговой самообороны были разрушены год назад во время арабского воздушного налета. — Лицо японца скривилось от горечи. — А их команды покинули свои суда, точно пугливые бабы.

— Трудно сказать, сэр, — нахмурился Уильямс. — Мне лишь известно, что поврежден корпус и протекает одна из цистерн главного балласта. Почти все электронное оборудование не действует. Возможно, когда лодку поставят в сухой док, я смогу дать более точную оценку, но на сегодняшний день — при наличии квалифицированных ремонтников — не меньше четырех недель.

— Таких ремонтников, как у нас, днем с огнем не найти. Обещаю, что лодка выйдет в море через три недели.

— Хотел бы надеяться.

— Увидите.

Фудзита начал представлять членов своего штаба, давая каждому краткую характеристику. Бренту большинство лиц было знакомо, лишь двоих он видел впервые. По правую руку от адмирала сидел его секретарь Хакусеки Кацубе. Сморщенный, как мумия, спина сгорблена от хронического артрита, голова почти не вертится, и потому он по большей части смотрит в стол, точно циклоп сквозь черный сверкающий мрамор. Еще у него есть странная привычка подхихикивать и мычать сквозь зубы, когда он чем-то занят. Как и адмирал, он не доверяет современной технике, и вместо того чтобы включить магнитофон, водит кисточкой в блокноте. Уже два листа измалевал иероглифами.

Адмирал представил своего старшего помощника, капитана второго ранга Митаке Араи, в отсутствие Брента повышенного в звании. Выдающийся командир эсминца во время Второй мировой войны вилкой из торпед «Лонглэнс-93» потопил крейсер «Нортхемптон». Прямой и стройный, несмотря на немалые годы (по расчетам Брента, ему около семидесяти) он заслужил всеобщее уважение благодаря своей неизменной выдержке и рассудительности.

Рядом с ними сидел незнакомец, новый командир отряда пикирующих бомбардировщиков Такуя Ивата. Совеем еще молодой подполковник, особенно на фоне Фудзиты, Араи и Кацубе, он заменил на этом посту подполковника Казуоси Миуру, убитого Розенкранцем и Ватцем во время выполнения разведывательного полета близ Марианских островов. Спикировав на воду, Миура и его бортстрелок беспомощно болтались на плоту, когда эти коршуны разметали их на куски.

Ивата вытянулся, слушая представления адмирала. Настоящий гигант для японца — рост почти как у Брента, а весит не меньше двухсот фунтов. Чистая кожа без единой морщины, глубоко посаженные черные глаза. А история его, если послушать Фудзиту, весьма любопытна. Прослужил четырнадцать лет в истребительной эскадрилье Сил береговой самообороны. После запуска китайского лазерного спутника летал на чем придется, включая старые североамериканские АТ6, DC—3, «Сессны» и даже на старом «Зеро», изъятом из музея Осаки. В 1984 году вышел в отставку и подал рапорт о приеме в команду адмирала Фудзиты. Долго же пришлось ждать!

В юности он был учеником покойного Юкио Мисимы и боготворил своего кумира. Поэтом и романистом Юкио Мисимой Фудзита всегда восхищался; Брент же втайне презирал его. Ультраправого националиста, оплакивающего утрату былой славы, приводил в ужас недостаток почтения к императору со стороны нынешней молодежи. Он мечтал о возвращении к былому могуществу. Поучаствовать в войне Мисима не успел, но воевал своими виршами, воспевающими императора, отжившие духовные ценности, романтические страсти. Наконец, придя в полное отчаяние, Мисима совершил театральное харакири на балконе штаба Сил самообороны. При этом сотни его последователей и поклонников взирали, как он по всем правилам вспарывал себе живот.

В творениях Мисимы Брент находил недвусмысленные призывы вернуть золотой ореол Стране Восходящего Солнца в противовес нынешнему самодовольному практицизму. Даже изысканный стиль не мог скрыть политической окраски его сочинений. Но в понимании Брента ореол этот не золотой, а кровавый. Он убежден, что труп, похороненный в сорок пятом, следует оставить в покое. Подполковник Такуя Ивата едва ли придерживается такого убеждения. Брент сразу подметил, как злобно поблескивают его глаза. Подобно своему кумиру Мисиме он лет на двадцать опоздал родиться. В нацистской Германии такие типы носили коричневые рубашки.