Миша, держа на весу аппарат, разблокировал. Залез в меню. Есть два свежих сообщения. От Баси. Миша усмехнулся. Только Бася может передавать SMS в стандартах связи, которых не существует. Первое сообщение: «Мрак». Это мы уже знаем. Когда отправлено? Получено в момент, когда Батя вываливался из вертолёта. Всё Батя понял сразу. Второе сообщение ещё короче: «2». Миша не удержался, засмеялся, поцеловал удивлённую, недоумевающую Машу.

Теперь — видеофрагменты. Одно мама записала на камеру артефакта, второе — скачала из Сети. Миша запустил скаченное. Съёмка — Баси. Грохот вертолёта, земля, не чёрная, как было на самом деле, а серая, как в пасмурный осенний день, стремительно летела в лицо, потом плавно замерла, вот уже деревья мелькают, будто летишь на кроссовом мотоцикле. Только вместо рычания мотора — ритмичное дыхание человека. Дом, охрана, танк, зенитная самоходка — стремительно проносятся мимо. Миша и Маша, влипшие в экран, влетели в окно. Изображение закрутилось. На полу лежит маленький старик, в котором с большим трудом можно узнать Великого Сталина.

Маша вскрикнула, отпрыгнула. На лице — ужас, рот раскрыт в немом крике невыносимой боли, глаза — бездна отчаяния.

— Это правда? Сталин? — её трясло. Миша остановил воспроизведение видео, сходил на кухню, принёс воды.

Миша передвинул бегунок назад, отмотав пропущенный эпизод, запустил снова. Опять мельтешение, тело старика на полу (в голове Миши никак не хотело укладываться, что этот беспомощный старик — Сталин, психика не принимала неизбежного). Краски меркнут, тело растворяется в воздухе, видно внутренние органы, видно сердце — оно не трепещет уже, потом — и эта плоть растворяются, виден скелет, мгновение — всё вернулось к привычному виду.

Миша скосил глаза, чтобы увидеть размер глаз Маши. Он знает, как действует на непосвящённых демонстрация возможностей Баси. Получив ожидаемый эффект, получив толику удовольствия от этого, усиленную мстительностью — он и сам когда-то так же был шокирован. И не раз.

Миша вернулся к просмотру. Ужасная, уродливая лапа монстра, чёрная, когтистая, покрытая чешуйками и наростами, протянулась к телу старика, когти разорвали френч, какой-то предмет был помещён на старческую грудь. Пошли строки данных. Миша остановил запись, тщетно вглядываясь в слова и цифры. Разочарованно поджал губы — ничего не понял.

Строки данных — пробежали. Осталась одна мигающая надпись. Миша её прочёл с трудом, не то, что произнести. Незнакомое слово. Изображение поплыло, сканируя помещение.

Грохот, крики, рёв голоса отца, изменённого Басей. Так называемый — «боевой речевой мод». От Медведя требуют сдаться, сложить оружие. Комната — полна людей, сразу стала тесной, многие — направили пистолеты и револьверы на Мишу и Машу. Не на них, конечно, а на камеру.

Медведь — насмешлив и ироничен. Это — обман. Батя — в ярости. Не просто зол. В неописуемом гневе. Только в таком состоянии — он так арктически выдержан.

— Лошадь, какие люди! Кадет, давно не виделись! Чем обязан?

— Сдай оружие! — говорит оплывший толстяк в прокурорском мундире.

— Лошадь, ты же знаешь, что я не вооружён. Но, очень — опасен!

— Снимай броню!

— Это — не возможно. И это вы все — знаете. А вот и то, что я искал. Лошадь, а в чём ВЫ меня обвиняете?

— В убийстве товарища Сталина!

— Да-а? Это я ему — эту книгу ядом пропитал? Да, я знал, что он любит перед сном почитать именно этот томик. Не многие знали. Не многие. Круг узок. Они все — умрут. И их хозяева — умрут. Все умрут! А вы — просто пешки, которых подставили под меня. На убой! Пшли вон!

Что-то изменилось. Воздух дрогнул. Лица людей исказились выражениями неописуемого ужаса. Все побежали, сталкиваясь, образовав затор в дверях. Комната опустела. На экран поплыло окно, потом лес.

— Он просто ушёл, — рассмеялся Миша, — но, как Карлсон — обещал вернутся! Ха-ха! Ха-ха-ха! Медведя в броне Баси они взять хотели! Его танковая армия не остановит! Ха-ха-ха! Ищи теперь ветра в поле! Ха-ха-ха!

— Объясни мне, — попросила Маша.

— Сейчас, мамино сообщение — глянем.

Миша запустил запись:

— Здравствуй, Мышонок. Как ты понял — «Мрак». Я посмотрела запись отца. Как и любой, кто имеет доступ к Сети. Это — яд. Не быстрый, но сильный. Новый. Противоядия — нет. Яд — наш, советский, гэбешный. Совсем новый. Книга была пропитана ядом. Они знали, что Сталин слюнявит пальцы, листая страницы. Это — контрреволюционный переворот. Но, Медведь — объявил не «Рассвет», а «Мрак». Очень прошу, Мишенька — не лезь! Витя этим занялся. Не лезь! Раздавят — не заметят. Мокрого места не останется. Сделай то, что должен. Как мы все. Мы возвращаемся Домой. Люблю тебя, сынок!

— Поняла? — спросил Миша, удаляя файлы. Сообщение матери — вообще личное, никого не касается, запись Баси — из Сети. Значит, есть в Сети.

— Это — Медведица?

— Это — Мама.

— А ты — Мышонок.

— Мышонок, — вздохнул Миша, — для них — всегда буду Мышонок. Даже Герой Союза.

— Ты — Герой Союза? — удивилась Маша.

— Есть такое.

— А за что дали Героя?

— Почти даром. Авансом. За умение быстро бегать по пересечённой местности.

— Это как? Ты так шутишь?

— Есть такое дело.

— А что теперь будет?

— А ты не слышала? Не отсвечивать. Плывём по течению, как говно, — Миша разозлился, пнул разбитый терминал.

— А я? Мне — теперь что делать? — спросила Маша, заворачиваясь в одеяло, будто ей вдруг стало зябко.

— Исполнять свой долг. Иди, доложи командирам, что задание выполнено.

— Что? Ты что такое говоришь? Ты меня вот так вот отпустишь? После всего? Выгоняешь, фактически! А если я не вернусь? Если я всё, как было — расскажу?

— Ты именно так и сделаешь. Всё расскажешь, как было. И вернёшься.

— А — не вернусь? Ты не боишься, что предам тебя?

Миша натянул всё ещё влажные штаны, встал перед Машей, раскачиваясь с пятки на носок, провёл руками по волосам, резко бросил руки вниз, говоря рублено, как отдавая приказы в бою, голосом полным стали и… боли:

— Вчера мой мир рухнул. Потом — появилась ты. Мне стала, вновь, интересна жизнь. Если ты окажешься сукой — зачем такая жизнь?

Миша развернулся и ушёл в туалет. Когда он вышел, Маша всё так же сидела, обняв ноги, закутанная в одеяло. Услышав его, подняла заплаканные глаза:

— Я никуда не пойду. Я — увольняюсь! Слышите, Вы! Мне всё равно, что хотите, делайте — я уволилась!

— Нет, ты — пойдёшь. Ты — доложишь. Твоим кураторам интересно, что тут происходило. И не кричи. Все их жучки — погорели. Ещё вчера вечером, когда я первый раз вошёл в квартиру.

— И ты молчал? Почему не сказал?

— И лишить себя удовольствия наблюдать твои актёрские таланты?

— Ах ты, козёл!

Одеяло полетело в сторону, девушка, обернувшаяся дикой рысью, кинулась на Мишу. Ха, напугала Маугли рысью! Мы тигров ломали! Их борьба закончилась очередным утверждением, что они — одно целое. Очередным слиянием двух половинок в один сплетённый клубок.

— Время, — сказал Миша, с сожалением в голосе, когда всё закончилось, — скоро обслуга придёт.

— Надо прибраться, — подскочила Маша, — неудобно.

— Головы не забивай. И улики не трогай. Горничная — старший сержант госбезопасности. Не мешай её работе.

Маша села подавленная.

— Что, все — служат?

— Это особый дом. Тут живут не простые люди. Поэтому ваша легенда с подружкой — халтура. Чужие — тут не ходят, милая моя. Только свои.

— Как так жить? Когда всё — на виду.

— Привыкай. Привыкнешь. Я же тебе говорил — твоя жизнь изменилась навсегда. Милая, очнись, вставай, поищи себе что-нибудь одеться. Не важно, что. Нужное — купим.

— А деньги? У меня — не на что покупать. Всё отдала за платье. Вот это платье!

— А что — деньги? Забудь. Для тебя теперь деньги — не будут ничего значить. Должна привыкнуть, что деньги — ничего не значат, или они тебя — сожрут.

— Кто?

— Деньги. Когда их столько, сколько будет в твоём ведении — они могут погубить. Надо привыкнуть, к ним относиться — равнодушно. Деньги — ничто. Есть вещи более ценные, более значимые. Когда денег будет столько, что тебе их — не потратить, начинаешь ценить то, что невозможно купить. И что — не продаётся.