От его жадного, полного любовной страсти поцелуя Сапфира откинулась назад, еле устояв на своих высоких каблуках, и, чтобы не упасть, вынуждена была схватиться за плечи Тэйна, впившись пальцами в его защищенное лишь легкой тканью костюма тело. Она ощутила тесную близость его плоти, его бедер, прижавшихся к мягкому шелку платья. Руки Тэйна ласкали ее со сладострастной медлительностью, сводя Сапфиру с ума, легкими, жгучими прикосновениями поглаживающих позвоночник больших пальцев. Это был карающий поцелуй. И не потому, что ей было физически больно, вовсе нет. Он взял у нее то, что она готова была отдать, потребовал большего и взял это большее, а у нее не хватило воли воспротивиться ему. Карающим он был потому, что Тэйн доказал ей свое превосходство, свою волю к жизни и свою намного превосходящую ее собственную способность к выживанию. Он целовал ее не потому, что она была дорога ему, а потому, что ему было на нее наплевать.

Сапфира буквально задыхалась, когда Тэйн наконец отпустил ее, потрясенную собственными ощущениями и чувством реальной потери, овладевшим ею, когда его тело отодвинулось от ее воспламененной плоти. Полная решимости сыграть как можно лучше свою роль в этой игре, она предостерегающе подняла руку, не давая Тэйну увести ее в бар.

– Погоди! – (Он остановился, удивленный решительностью ее тона.) Эта помада тебе не к лицу!

На его горячих губах не было никаких признаков помады, но это не имело никакого значения. Достав из сумки салфетку, Сапфира с милой улыбкой стала вытирать ему губы, изображая Преданную жену и с удовольствием наблюдая за его неожиданной беспомощностью.

Она столь старательно вытирала его такие знакомые, такие любимые губы, что не заметила, как к ним приблизились вышедшие из бара мужчина и женщина и стали с терпеливым и чуть насмешливым любопытством наблюдать за ее действиями, пока Тэйн не взял ее за руку и, мягко развернув в сторону, заставил встать сбоку. Затем, обняв ее за талию, он произнес на своем, до сих пор приятном ее сердцу, английском, с легким греческим акцентом:

– Филип и Кэтрин! Разрешите представить вам мою жену Сапфиру.

Таким было явно нежелательное для Сапфиры начало этого вечера. Сапфира, которую неожиданный поцелуй Тэйна привел в сильное смущение, с огромным трудом взяла себя в руки. В конце концов ей удалось изобразить вежливое внимание, так что гостям было и невдомек о смятении, царящем в ее душе. Боже праведный, в отчаянии думала она, пусть только этот вечер закончится спокойно, а уж в дальнейшем она ничего подобного не допустит. – Мы, конечно, могли поужинать у нас в номере, – заговорщицким голосом обратилась к ней Кэтрин. – Но там нам бы постоянно мешали, не говоря уже о десерте под аккомпанемент различных технических терминов. Филип Робинсон, сидящий напротив, улыбнулся, гладя на жену, его серые глаза излучали неподдельное удовольствие. Он развел руками, как бы признавая правоту ее слов, но все-таки сказал с улыбкой:

– Согласись, дорогая, это не совсем так, ведь правда? Ты сама хотела этого, признайся, ведь ты, любовь моя, как тот цветок, которому более по душе блистать красотой на публике, чтобы все могли оценить, сколь он прекрасен!

– А что, ведь наряд у меня действительно шикарный! – самодовольно отпарировала Кэтрин, проводя рукой по черному шифоновому платью, отделанному золотистой каймой, плотно облегающему ее стройную фигурку. Одарив мужа вызывающей улыбкой, она продолжила: – И, кстати, было бы преступлением с нашей стороны лишить уставшего от дел греческого бизнесмена возможности выпить чего-нибудь освежающего и немного расслабиться в обществе Сапфиры. Вот она-то поистине вызывает повышенный интерес у здешней публики. – С улыбкой на губах она обратилась к Тэйну: – Ваши соотечественники – истинные ценители женской красоты. Завидую гречанкам!

– Да, это верно, подобная репутация давно закрепилась за нами, – ответил Тэйн, кивком головы одобрив принесенные только что напитки, которые он заказал для всей компании. – В Греции считается совершенно нормальным, если человек откровенно любуется чем-то, привлекающим его внимание. Что же касается Сапфиры, я не возражаю против повышенного интереса мужчин к ее персоне, но только с безопасного расстояния.

– Сказано галантно, но и достаточно темпераментно! – с восторгом воскликнула Кэтрин. Глаза ее озорно сверкнули, отчего она сразу помолодела – теперь никак нельзя было подумать, что ей за сорок, как поначалу определила ее возраст Сапфира. – Сразу чувствуется, что вы с континента. Интересно, почему англичане не могут понять, что красивая жена только выгодно оттеняет их собственные достоинства!

– Видимо, потому, что, если мы это поймем и станем придерживаться подобных взглядов, наши женщины первые набросятся на нас, потрясая кухонными ножами, – сухо заметил Филип Робинсон. – Англичанки уже не считают себя принадлежностью своих мужей. А вы как считаете. Сапфира?

– Я? – Сапфира, потягивая сухое белое вино, с интересом следила за их разговором, постепенно расслабляясь. Ей была приятна легкая непринужденность, свойственная Робинсонам. В Филипс с его атлетическим сложением она угадывала мягкий, добрый характер, несмотря на его влиятельный вид, что вкупе с дружелюбностью Кэтрин вполне обеспечивало успех сегодняшнему вечеру.

– Ну да, именно вы, – настойчиво подтвердил Филип. – Считаете ли вы себя принадлежностью Таноса, маленькой, но очень важной деталью, по которой люди будут судить о нем так или иначе?

Она бросила быстрый взгляд на Тэйна, в раздумье взирающего на нее через стол. Филип задал просто забавный вопрос, только и всего. Отвечая на него, ей не хотелось обидеть Тэйна каким-нибудь едким замечанием, что она с удовольствием сделала бы прежде. Нет, конечно, ее ответ должен быть непринужденным и веселым, чтобы не разрушить приятную атмосферу, воцарившуюся сегодня за столом.

– Итак, Сапфи, каково же твое мнение? – Тэйн напряженно ждал, что она скажет, намеренно поддразнивая ее и зная наперед, каким презрением она способна его окатить.

– Это сложный вопрос, – протянула она, стараясь выиграть время. – Должна признаться, что никогда раньше не задумывалась о статус-кво. Но скажу так: когда ты являешься центральной фигурой в каком-нибудь деле, я ухожу в тень, когда же наступает моя очередь… – На ее щеках появились две ямочки, в синих глазах, устремленных на Тэйна, от которого ее отделяла стеклянная поверхность стола, мелькнула насмешка. – Я вышла за тебя замуж не только потому, что голова у тебя светлая. Просто присутствие красивого мужчины рядом оказывает иногда более благоприятное воздействие на женщину, чем косметическая подтяжка лица!

– Отлично сказано! – зааплодировала Кэтрин. – Мне кажется, нас обеих можно поздравить, не так ли? Мы обе выбрали то, что нам больше всего по душе.

В знак одобрения она шлепнула Сапфиру по раскрытой ладони. Филип рассмеялся низким голосом.

– Вот какие откровения мы с вами услышали, мой друг. Приятно по крайней мере узнать, что наши жены все-таки оценивают нас по достоинству.

– Совершенно с вами согласен, – ровным голосом произнес Тэйн, но ответной улыбки не последовало. Он поднес к губам бокал и молча выпил до дна.

Легкий разговор в баре задал тон последовавшему затем ужину. Филип Робинсон, безусловно влиятельная персона в деловых кругах, во нерабочее время оказался простым, приятным в общении человеком. За столом велась непринужденная, дружеская беседа. Кэтрин проявляла повышенный интерес к Виктории и Стефаносу, заставляя Сапфиру снова и снова рассказывать о них что-нибудь забавное.

– Нашей дочери уже двадцать, – доверительно сообщила в конце ужина Кэтрин, угощаясь пирожными. – Она решила не выходить замуж и не заводить семью, пока твердо не встанет на ноги и не сделает карьеру. Поэтому мне придется еще долго ждать, прежде чем я стану бабушкой и смогу насладиться общением с малышами без дурацкой суеты, неизбежной в молодости, когда все заботы падают на тебя одну. Если честно, не могу себе представить, как вам удается справляться с вашими близняшками!