— Ну что ж, — рассмеялся афшин, — кто хочет быть молодым, тот не пожалеет золота! Я хочу быть молодым и покупаю у тебя этот корень.

— И мне добудь такой же, — попросил тюрк.

Вслед за ним к Сахраку обратились и другие гости. Купец только разводил руками. Он не рискнул закупить большое количество корешков. Теперь ему придется добывать их через других купцов. А достанут ли те купцы этот чудесный корень!

О богатствах Деваштича шла молва по всему Согду. Знатные говорили о его пышных дворцах, о дорогих коврах и золотых кубках. Бедные говорили о плодородных землях, о тенистых виноградниках и зеленых пастбищах, где паслись несметные отары. Казалось, что счастье и благополучие родилось вместе со знатным афшином. Так думали люди Панча.

Но Деваштич думал о том, что ни деньги, ни знатность не принесли ему радости и покоя. Вот уже много лет тревога гложет сердце афшина. Мысли мрачные и темные гонят сон и покой, мешают предаваться веселью. Эти мрачные мысли пришли в тот день, когда воины халифа завладели его любимым городом — Самаркандом. Первое время он рассчитывал сговориться с арабами, пойти на уступки. Он заботился о том, чтобы наместник исправно получал дань и чтобы никто из знати ни в чем не прекословил ему. И вот он ушел в Панч. Теперь он уже больше не ихшид Согда. Его власть сильна только в Панче. Но прошло немного времени и афшин увидел, что лучшие города Согда захвачены завоевателями. Тогда он понял, что настанет день, когда падет и Панч. А жить под игом врага все равно что не жить.

Теперь он в стороне от суеты самаркандской жизни. Вернувшись в свой Панч, он все заботы отдал сохранению города от иноверцев. Он согласился платить им дань значительно большую, чем платили другие города. Зато воины халифа не бесчинствовали у стен Панча. Половину всего достояния Панча он отдавал ненавистным чужеземцам. И при этом не смел бросить им в лицо ни единого слова упрека. Враги должны были думать, что он, Деваштич, лучший их друг. Он писал им вежливые письма и начинал их пустым возгласом: «Во имя Аллаха!» Разве мог он что-либо делать во имя Аллаха! Разве мог он отречься от веры своих предков и сжечь храмы огня! Добрейшая из богинь, благороднейшая Анахита никогда не простит ему, если он отвернется от богов, которых почитали его деды и прадеды. А лицемерие она простит. Бумага, на которой он пишет: «Во имя Аллаха милостивого…» — это простая бумага. Но сердце его молчит, оно никогда не принадлежало иноверцам. А ведь многие думают иначе.

Долгое время афшин старался ладить с ними, но теперь настали трудные дни — больше он не может угождать. Теперь они уже требуют невозможного: удвоили дань и желают, чтобы знать Панча всенародно приняла веру Мухаммада. Десять лет вокруг хозяйничали завоеватели, а люди Панча жили по-своему, не зная притеснения. Если же воины халифа войдут в город, погибнет все достояние, люди Панча лишатся покоя и благоденствия.

Этого не должно случиться. Но как избежать несчастья? Кто скажет? Кто поможет нужным советом? В старое, доброе время это делал мудрый Махой. В трудные минуты писец всегда находил нужные слова и мудрые решения. И как это случилось, что старик покинул дворец? Он ушел тихо и скромно, сказал, что стар и немощен, но люди говорили, что он ушел от клеветы и наговоров, от глупых речей звездочета Звараспа. Звездочет всегда был завистливым и жадным, но его приходилось терпеть: во всем Панче не было жреца, который бы умел составлять гороскоп. Зварасп знал, что правитель Панча не может остаться без звездочета. И старый стяжатель позволял себе всякие вольности. Он добился своего и выжил благородного Махоя. Но зато ему теперь не видать прежней милости афшина. И он понимает это, старается не попадаться на глаза афшину и только ждет, когда господин призовет его для дела.

Но сейчас гороскоп не поможет. Нужно умное слово Махоя. К тому же старик всегда знал, о чем говорят простолюдины. У него и родня есть в каком-то селении. Да и люди ремесла бывают у него. Для дела нужно знать, что известно простолюдинам. Никто из его советчиков не сообщил ему, что в Панче есть люди наместника, которым велено все видеть и все слышать. А ведь такие люди есть, и о них могут знать простолюдины. Они никогда не осмелятся зайти во дворец и сказать афшину, что им известно. А Махой сумеет у них выведать тайну. В дни молодости советы Махоя не раз помогали ему. Пусть и сейчас он услышит его доброе слово…

Деваштич с нетерпением ждал старого Махоя и принял его с почестями.

Махоя, как и в старое время, привел в восхищение цветущий сад. Когда он был писцом у Деваштича, это было еще в Самарканде, тогда только начали разводить эту редкую красавицу иву с кружевными, тонкими ветвями. Не было тогда и этих удивительных цветов, похожих на язычки пламени. Как здесь хорошо! Даже лучше, чем в самаркандском саду, а ведь тот сад был редкой красоты.

— Тебе есть чем любоваться!.. — заметил старик, приветствуя афшина. — Всем ли ты доволен, мой господин?

— Я давно уже не радуюсь этим причудам, — ответил Деваштич. — Мысли черные, как ночное небо, гнетут меня.

— Я вижу седины на твоих висках! Не рано ли, мой господин? — Махой горько улыбнулся. — Ты почти вдвое моложе меня. Зачем же так быстро старишься?

— Вокруг нас сгущаются тучи, и гроза все ближе и ближе. Разве твое сердце спокойно? — Афшин внимательно посмотрел в глаза своего писца.

— И я вижу тучи, — признался Махой. — Я даже слышу раскаты грома. На тяжелой колеснице приближается к нам враг.

— Что же ты скажешь мне, мой советчик? — спросил Деваштич. — Где твои слова утешения?

— Слова утешения тебе не помогут — тебе нужно знать истину. И я скажу то, что знаю. — Старик умолк.

— Ты боишься меня прогневить? Почему ты молчишь? — Деваштич ждал.

— Я теперь не боюсь гнева людского, мне уже пора думать о гневе богов. Я думаю о том, поймешь ли ты меня. Я видел, как растет недовольство у людей Согда. Купцы из Самарканда и Маймурга говорили мне, что большая ненависть накопилась у людей. Они не хотят чужой веры и чужой плети.

— Что же могут они сделать? Люди, которые не имеют даже кинжала, — какая может быть у них сила!

— О, ты не знаешь, на что они способны! Слыхал ли ты притчу о жаворонке?

— Не приходилось, — признался Деваштич. — Расскажи! Твои притчи всегда помогали мне понять непонятное.

— Притча та простая, — начал Махой. — Однажды жаворонок устроил себе гнездо на дороге, где проходил слон. Обзавелся он семьей, появились яйца в гнезде, пора настала высиживать птенцов. А слон ходил на водопой всегда к одному и тому же месту. Как-то раз шел он знакомой тропой и, наступив на гнездо жаворонка, раздавил яйца.

Жаворонок прилетел, увидел, что случилась беда, и понял, что это сделал слон. Тогда он взлетел, спустился на голову великану и, плача, сказал:

«О царь! Зачем ты убил моих птенцов? Поступил ли ты так, считая меня слишком слабым, ничтожным и презренным рядом с собой?»

Слон ответил:

«Именно так!»

Тогда жаворонок оставил его, отправился к стае птиц и пожаловался им на обиду, которую нанес ему слон. Они спросили:

«Что же мы можем сделать с ним? Мы — слабые птицы!»

Тогда жаворонок сказал сорокам и воронам:

«Я хочу, чтобы вы полетели со мной и выклевали слону глаза, а я после этого устрою ему другую хитрость».

Все согласились, полетели вместе с ним и не переставали клевать слона в глаза, пока не вырвали их. Больше уже не находил слон дороги ни к воде, ни к пище.

Когда жаворонок узнал про это, он прилетел к пруду, на котором было много лягушек, и пожаловался им на обиду, которую нанес ему слон. Они спросили:

«Что можем мы замыслить против могучего слона и как нам одолеть его?»

Жаворонок сказал:

«Я хочу, чтобы вы пошли со мной к пропасти неподалеку от его жилья и квакали и шумели в ней. Когда слон услышит ваши голоса, он будет уверен, что там вода, и упадет в пропасть».

Лягушки согласились помочь жаворонку, собрались у пропасти и заквакали.