Этого косуленка нашли запутавшимся в кустах ежевики. Он в отчаянии звал на помощь маму, но та все не приходила. Помогли люди — выпутали его и отвезли к местному ветеринару. Мы нарекли его Брамбл, что значит Ежевика. Много прошло через мои руки милых и прелестных созданий, но такое изящное и прекрасное во всех отношениях существо я видела впервые. Он весь был — пятнадцать дюймов от кончиков ушей до копыт. Уши были чуть великоваты по сравнению с головкой и тонкой скуластой мордочкой. Спинку его покрывали белые круглые пятнышки, а длинные ножки казались слишком тонкими, чтобы выдержать вес даже такого крохотного тельца. Олени вообще чрезвычайно нервны, и если вы вскармливаете детеныша, поначалу держите его с собой в доме, чтобы он привык к вам, вашему запаху и производимым вами шумам. Если поместить его в отдельный сарай и подходить раз от разу, чтобы покормить, то он от страха откажется принимать пищу. Дайте ему возможность привыкнуть к вам — и ситуация улучшится, хотя детенышей оленей, по сравнению с другими, значительно трудней кормить из бутылочки или с рук. Брамбл вон как изголодался, но тем не менее потребовалось время, чтобы я методом проб и ошибок подобрала соску, которую он захотел взять. Взглянув на моего нового питомца, Шина и Сью оставили меня наедине с ним, чтобы больше не пугать его. Покормив косуленка, я посадила его в ящик и поставила в кухне, где поспокойней. Ну а гостьям ничего не оставалось, как отправиться восвояси, — кто ж виноват, что и нынешний день у Паулины оказался занят и мы всего полчаса побыли вместе. Ничего, Шина, будут у меня когда-нибудь деньки посвободнее!

Как-то раз мы на весь день закрыли ферму для посетителей. Я поднялась наверх приготовить чай. Покормив косуленка, я посадила его назад в ящик. Домочадцы попили чаю и уселись смотреть телевизор, стараясь не обращать на детеныша особого внимания. Час спустя он изящно высунул через край ящика головку. Это не ускользнуло от внимания нашего пса Барни, но малыш, будто не замечая столь грозного хозяина, решил вовсе выбраться из ящика. Подрагивая тельцем, он принялся обнюхивать пол, а затем спокойно обследовал комнату и кончил тем, что обнюхал нам ноги. Потом, увидев собачью миску с водой, он пофыркал ноздрями на ее содержимое и, подняв голову, брезгливо подергал губами. После того как вечером я снова покормила его, он не вернулся в ящик, а залег позади кресла подальше от всех — это и стало его законным местом. Возможно, это было для него все равно что спрятаться в траву подальше от посторонних глаз, ибо там он чувствовал себя, как нигде, уютно. Прошел еще день, и он так ко мне привязался, что при моем появлении на пороге комнаты приветствовал меня радостным писком. Он быстро преодолел свой «комплекс», если можно так выразиться, и день ото дня становился все смелее и отходил все дальше от своего спального места — теперь он уже бегал вокруг дома. Говорят, прототипом для диснеевского Бемби был как раз косуленок, и когда Брамбл вбегал в гостиную, а затем тормозил, то ножки разъезжались точно так же, как у героя знаменитого мультфильма.

Я всегда испытывала страсть к барсукам, но был один, который целиком завладел мною. По вечерам, когда уходил последний посетитель, мы отправлялись гулять в сад. Он резвился, играл, скакал туда-сюда наперегонки с собаками. Когда он стал постарше, я повесила для него в кухне ветки шиповника и ежевики — пусть щиплет в свое удовольствие, а еще поставила ему поднос с землей. Барсуки очень рано начинают есть землю — им необходимы содержащиеся в ней минералы. Когда он у меня появился, я поставила в известность Общество покровительства животным. Колин сказал, чтобы я подержала его у себя, пока ему не исполнится пять недель — к этому сроку его можно будет отучить от бутылочки, — а затем передала в Отдел дикой природы, где его поместят в загон с другими осиротевшими животными. Там его будут постепенно готовить к выпуску в дикую природу. Но с каждым днем я все больше чувствовала, что мне будет очень трудно с ним расстаться. О, как мне хотелось построить для него загон и держать на ферме, подальше от опасностей, которые подстерегают его в большом открытом мире! Я ведь хорошо знаю, что две трети всех существ, рожденных в дикой природе, не доживают до года…

Когда мы гуляли по саду, он преданно шагал со мною рядом, и я решила попробовать взять его на прогулку вокруг усадьбы. Но стоило нам выйти за живую изгородь, как он, почуяв открытое пространство, вдруг чесанул вперед, прижав уши, — он явно наслаждался тем, как ветер бьет ему в полосатую морду! Я наблюдала эту картину с замирающим сердцем — нет, не может быть, чтобы не вернулся! Пробежав двадцать — тридцать ярдов, он, очевидно, счел, что для первого раза достаточно, остановился, повернулся и тем же аллюром поскакал ко мне. Я-то привыкла к тому, что барсуки семенят за мною по пятам, так что подобное поведение этого представителя барсучьего рода мне было в новинку; но потом я стала получать наслаждение от зрелища, как он проносится сквозь траву, а затем возвращается и трется об ноги. Я видела, что и он радуется возможности свободно бегать — это в какой-то мере примиряло меня с мыслью, что мне придется расстаться с ним навсегда. Эти прогулки запечатлелись в моей памяти, точно сокровища, — как сейчас, вижу его носящимся по полю, усыпанному золотыми от солнечных лучей лютиками, или семенящим за мной по тихому вечернему саду.

Как только я отучила его от бутылки, я сразу же сдала его в Отдел дикой природы. Не помню, чтобы сердце когда-нибудь так же обливалось кровью, как в этот день. Несколько недель спустя Колин сообщил, что мой питомец сделался почти таким же диким, как и остальные барсуки, но когда сотрудники отдела входят к ним в загон, он дольше других сородичей защищает свой участок и не торопится убегать.

Ну а что касается косуленка, которого я тоже отдала в Отдел дикой природы, могу сказать следующее: в той округе косули водятся повсюду, и когда приходит срок, сотрудники отдела просто открывают двери загона, и их питомцы просто убегают к своим диким сородичам. Иногда представляю себе такую картину — мой крошка вырос в гордого лесного красавца, окруженного гаремом самок.

Но вот что я зарубила себе на носу: ВСЕХ ЖИВОТНЫХ, КОТОРЫЕ ПОПАДАЮТ КО МНЕ В РУКИ, ПРИРОДА ВВЕРЯЕТ МНЕ ЛИШЬ НА ВРЕМЯ. ЕСЛИ ЛЮБИШЬ ЖИВОТНОЕ, ВЕРНИ ЕГО ПРИРОДЕ. ЕСЛИ ОНО БУДЕТ ВОЗВРАЩАТЬСЯ, СЧИТАЙ ЕГО СВОИМ, ЕСЛИ НЕТ — ОНО НИКОГДА ТВОИМ НЕ БЫЛО.

История барсучихи. Мой тайный мир - i_042.png

Глава девятая

Еще несколько барсучьих историй

История барсучихи. Мой тайный мир - i_043.png

Кто скажет, что я не баловень судьбы! Другим натуралистам — обожателям барсуков — приходится кутаться потеплее да часами неподвижно сидеть в укрытии в надежде, что с наступлением темноты из норы высунется полосатая морда, а в моем распоряжении таковых было целых три, да еще построенное всем миром искусственное гнездо, отлично приспособленное для наблюдения. А то можно просто запустить барсуков в комнату, задернуть шторки — и любуйся сколько хочешь. Уиллоу, Примроуз и Блюбелл отлично обжились в новом доме; случалось, они изменяли ночному образу жизни и посвящали меня в секреты барсучьей жизни, обыкновенно скрытые от посторонних глаз в потаенных глубинах нор. Мне доставляло особое удовольствие наблюдать, как они прихорашиваются — пощипывают зубами шкурку, выдергивая лохмы, когтями обеих лап расчесывают бедра, стараясь дотянуться как можно дальше. Затем садятся на задние лапы (отчего делаются похожими на маленьких жирных медведей) и почесывают себе когтями грудку и брюшко. Спать они всегда ложатся сбившись в клубок, так что трудно разобрать, где кончается один барсук и начинается другой. Я и теперь иногда ходила с ними на прогулку, но, как правило, они гуляли сами по себе.

Каждое утро, перед тем как приступить к повседневным делам, я отправлялась в загон к барсукам удостовериться, все ли в порядке. Но вот однажды в конце января я увидела, что спящий клубок состоит только из двух барсуков: Примроуз и Блюбелл… Господи, куда же подевался их приемный братишка?! Я отперла дверь, ведущую в жилые комнаты, и стала кликать барсука, — если Уиллоу спрятался в каком-нибудь закутке, он непременно услышит и отзовется. Первой проснулась Примроуз — сунув голову в дверь, она лениво вытянула передние ноги и, запрокинув голову, сладко зевнула. За нею вошла Блюбелл — видно, ее разобрало любопытство, почему я до сих пор дома. Обе сестренки приблизились ко мне, приветствуя знакомым мягким «ув-вув-вув-вув». Блюбелл забралась ко мне на колени, а Примроуз понюхала мои туфли и уселась рядом, словно тоже ожидая появления Уиллоу. Но нет, ни звука! Я снова позвала — ответа нет. «Девчонки, может, вы знаете, где ваш братец?» — спросила я, сердцем чувствуя, что никогда не увижу его больше. Сперва Примроуз, затем Блюбелл вернулись к себе в загон, зарылись в солому и снова устроились спать, но прежде заглянули в нору, ведущую вглубь, будто ожидая, не покажется ли оттуда Уиллоу. Я вышла из дома и потихоньку побрела прочь, время от времени поглядывая на дорогу через живую изгородь — не повстречаю ли случайно? Когда я сообщила новость Дереку и Мэнди, они посоветовали подождать до ночи — вдруг явится. Весь остаток дня мы провели в напряженном ожидании, но его нигде не было видно.