— Одно слово — мужчина, — прокомментировала миссис Корнелия.

— Ох, не надо было мне вам жаловаться, миссис Корнелия. Когда я вспоминаю, сколько у меня в жизни хорошего, мне становится стыдно, что я обращаю внимание на такие пустяки, хотя они не делают жизнь счастливее. И потом… она не всегда такая уж противная… иногда бывает даже ничего…

— Так я и поверила, — саркастически заметила миссис Эллиотт.

— Да-да. Она даже старается быть доброй. Я как-то сказала, что мне хочется купить новый чайный сервиз, и она послала заказ в Торонто и подарила мне сервиз. Только, миссис Корнелия, он такой безобразный!

Энн засмеялась, но ее смех перешел во всхлипывания.

— Знаете, хватит о ней говорить. Мне уже легче, после того как я все вам вывалила. Посмотрите на малышку, миссис Корнелия. Правда, у нее замечательные ресницы? Их особенно хорошо видно, когда Рилла спит. Расскажите мне лучше последние новости.

К тому времени, когда миссис Эллиотт ушла, Энн совсем стряхнула с себя меланхолию. Но все-таки она долго задумчиво сидела перед камином. Она ведь не все рассказала миссис Корнелии. А Джильберту ничего из этого вообще не следует рассказывать. А все же сколько мелких неприятностей приносит ей тетя Мария!

«До того мелких, что на них вроде и жаловаться неловко, — думала Энн. — Но ведь такие пустяки и проедают дыры в жизни, как моль, и безнадежно ее портят.»

Энн вспоминала, как ведет себя тетя Мария при гостях — словно хозяйка в доме не Энн, а она. А иной раз сама приглашает гостей, ни слова не сказав Энн. «Можно подумать, что это вовсе не мой дом». Как тетя Мария переставила мебель, когда Энн не было дома: «Надеюсь, ты не возражаешь, Анни? Мне кажется, что стол должен стоять здесь, а не в библиотеке». Как тетя Мария во все сует нос… задает вопросы на интимные темы… всегда входит к ней в комнату без стука… всегда ей мерещится, что пахнет дымом… вечно намекает, что Энн слишком фамильярно болтает с Сьюзен… непрерывно придирается к детям… так трудно убедить их не огрызаться — да и не всегда получается…

Как-то раз Джефри четко выговорил: «пвотивная ставуха». Джильберт хотел его отшлепать, но Сьюзен не дала.

«Она нас совсем запугала, — думала Энн. — Только и думаем: а что скажет тетя Мария? Мы готовы на любые уступки, лишь бы она не принялась опять лить слезы. Нет, дальше так жить нельзя!»

И тут Энн вспомнила слова миссис Корнелии о том, что у Марии Блайт никогда не было подруг. Как это ужасно! Энн, у которой была так много друзей, вдруг пожалела женщину, у которой нет ни одной подруги, которую не ждет ничего, кроме одинокой старости, к которой никто не обратится в поисках утешения, тепла и любви. Нет, решила она, надо набраться терпения. Все эти раздражающие вещи — на поверхности. Не могут они отравить глубинный источник жизни и любви.

— Что-то я слишком уж стала себя жалеть, — сказала Энн, вынимая из кроватки Риллу и с восторгом прижимаясь лицом к ее шелковистой щечке. — Пожалела и хватит. Стыдно так распускаться!

— Почему-то у нас больше не бывает настоящей зимы, правда, мама? — мрачно заметил Уолтер.

Действительно, снег, выпавший в ноябре, давно растаял, и весь декабрь окрестности Глен Сент-Мэри лежали темные и унылые, а рядом плескалось серое море с пятнами холодной белой пены. Солнце показывалось очень редко. Напрасно дети молили Бога, чтобы Он ниспослал на Рождество снегопад. Однако приготовления к Рождеству шли в Инглсайде полным ходом, и в последнюю перед Рождеством неделю дом был полон секретов, перешептываний и вкусных запахов. И вот наступил канун Рождества. Все было готово к празднику. В углу гостиной стояла елка, которую Джим и Уолтер притащили из Лощины, на дверях и окнах висели зеленые гирлянды с красными бантами. Лестничные перила украсили ветками ползучей ели, а в кладовке Сьюзен негде было повернуться от заранее заготовленных яств. И вдруг во второй половине дня, когда все уже смирились с перспективой грязно-зеленого Рождества, за окном начали падать большие хлопья снега.

— Снег! Снег! Снег! — закричал Джим. — У нас таки будет белое Рождество, мама!

Дети легли спать счастливыми. Как приятно свернуться клубочком под теплым одеялом и слушать, как за окном подвывает вьюга. Энн и Сьюзен принялись украшать елку. «Резвятся, как маленькие дети», — презрительно думала про них тетя Мария. Она возражала против свечей на елках («Что, если от них загорится дом?») и против цветных шариков («Что, если до них доберутся дети?»). Но на нее никто не обращал внимания. Энн и Сьюзен уже поняли, что жизнь может быть прекрасна, только если полностью игнорировать тетю Марию.

— Все! — воскликнула Энн, укрепив на макушке маленькой гордой елочки серебряную звезду. — Какая же она красивая, правда, Сью? Как приятно раз в году, на Рождество, ничуть этого не стыдясь, вернуться в детство! Я так рада, что выпал снег… только жаль, если метель не окончится к утру.

— Нет уж, завтра метель не кончится, — уверенно заявила тетя Мария. — Я это чувствую по своей больной спине.

Энн прошла в прихожую, приоткрыла дверь и выглянула наружу. Метель разгулялась вовсю. Окна залепило снегом, сосна превратилась в огромного снеговика.

— Да, — грустно признала Энн, — вряд ли погода улучшится.

— Ну, пока что погодой заведует Господь Бог, а не мисс Мария Блайт, — сказала стоявшая у нее за спиной Сьюзен.

— Хоть бы сегодня Джильберта не вызвали ночью к больному, — вздохнула Энн, отходя от двери. Мисс Бейкер бросила прощальный взгляд в снежную мглу и пригрозила кому-то за окном:

— И не вздумай мне сегодня рожать!

Слова эти предназначались миссис Друк, которая ждала четвертого ребенка.

Несмотря на больную спину тети Марии, вьюга к утру утихла, и белые впадины между холмов наполнились красным вином утренней зари. Все дети встали очень рано и прямо-таки дрожали от нетерпения.

— Мама, а Санта-Клаус смог приехать в такую метель?

— Нет, он простудился и решил остаться дома, — тетя Мария пребывала в хорошем настроении и решила пошутить.

— Приехал-приехал, — поспешила успокоить детей Сьюзен, заметив, как вытянулись их личики. — После завтрака увидите, что он положил вам под елку.