— Мамочка! — кричу я, поднимая свой стакан. Присутствуют пятеро суррогатов. Но за кем мне нужно смотреть? Затем я осознаю, что мне нужно срочно придумать причину своего появления.

— Прошу прощения, дамы. Не подумал, что сегодня у нас вечеринка. — Мать не может меня за это винить, потому что, технически, она мне не сказала об этом. Я снова рассматриваю все лица за столом, и тут вижу ее.

Девушка сидит справа от Матери. Ее волосы черные и кудрявые, ее кожа бледная словно жемчуг, ее платье сидит идеально (это работа Аннабель, я уверен). Но ее глаза… глаза ужасающего фиолетового цвета.

— О, точно, — говорю я. — Аукцион.

Курфюрстина и Графиня Камня с трудом пытаются спрятать свой смех за салфетками.

— Гарнет, мой дорогой, — говорит Мать. Она зовет меня «дорогой» только на публике. — Что ты делаешь?

Что же, я должен играть свою роль до конца.

— О, не обращайте на меня внимания, — говорю я, отмахиваясь. — Мне просто нужна добавка. — Я иду к части стола с лучшим спиртным и наполняю свой стакан. Мать вскакивает на ноги с быстротой, противоречащей ее возрасту.

— Вы извините нас на минутку? — говорит она, подплывая ко мне и грубо беря за руку.

— Ой, — бормочу я, когда выводит меня из столовой. Дверь закрывается за нами, но мы отчетливо можем слышать голос Курфюрстины, заявляющий: — И поэтому, дамы, я считаю, что город должен оставаться в руках женщины!

Это кажется немного нечестным.

Мать так близко подносит свое лицо ко мне, что я могу видеть бледную веснушку под левым глазом, которую она пытается скрыть макияжем.

— Возвращайся в свою комнату, — говорит она. — Не покидай ее, пока я не дам тебе разрешение. Я заставлю Кору запереть тебя, если понадобится.

— Правда, Мамочка? Мне снова семь лет?

— Я не знаю, Гарнет, — шипит она. — Ты определенно ведешь себя, как семилетний. И, если ты хоть еще раз опозоришь меня перед Домами — Основателями, ты можешь последовать по стопам моей дражайшей сестры. Ты же не хочешь этого, правда?

— Нет, — говорю я.

— Тогда иди… в… свою… комнату.

Она разворачивается, и я оступаюсь назад. Она берет себя в руки, навешивает на себя приятную улыбку и входит обратно в столовую.

Чувствуется, что на сегодня я сделал достаточно.

Я иду по главной лестнице и вижу стоящую на вершине Карнелиан, которая выглядит угрюмой, как обычно.

— Тоже не приглашен на ужин? — спрашивает она.

— А я когда-то хотел? — говорю я.

— Ты видел ее? — спрашивает она. — Суррогата?

— Ага.

Она пристально смотрит на меня. — Ну и? На что она похожа?

— Она похожа на девушку, сидящую в столовой за ужином, — говорю я.

— Теперь она никогда не купит мне компаньона, — ворчит Карнелиан. — Теперь все будет вертеться вокруг этого суррогата.

— Мать может позволить суррогата и компаньона, — говорю я. — Ты не получишь его, потому что ты явно очень хочешь его.

— Так нечестно, — говорит она. — У всех других девушек есть, и они насмехаются надо мной из-за…

— Я не в настроении для твоих жалоб сегодня, Карнелиан, — говорю я.

— Я просто имела в виду…

Но я не хочу слышать, что она имела в виду. Я проталкиваюсь мимо нее и иду по залу. Я хлопаю дверью своих покоев, ведя себя как семилетний мальчик, как и сказала Мать.

Все, что сделала суррогат до этих пор — взглянула на меня, как олень, выскочивший на дорогу перед машиной, и принесла мне неприятности.

Я уже ненавижу свое новое задание.

Глава 4

Все, что мне нужно сказать — возблагодарим же Курфюрста за Аннабель.

Полагаю, она считает, что мое любопытство по поводу суррогата совсем невинное, либо она просто закрывает на это глаза, чтобы иметь возможность с восторгом рассказывать о своей новой работе. В любом случае мне это только на руку.

Теперь я вижу Аннабель не так часто, но я узнаю намного больше, чем было бы без нее. Суррогат любит кофе. Суррогат играет на виолончели. Суррогат иногда грустит. Аннабель однажды получила награду за подбор ее гардероба.

Я вижу суррогата во второй раз в день похорон суррогата Курфюрстины. Мне не нужна Аннабель, чтобы рассказать об этом, потому что вся Жемчужина знает. Краем глаза я ловлю уезжающий автомобиль (Карнелиан смотрит из окна гостиной); прежде чем машина отбывает, я замечаю проскальзывающую в машину девушку на поводке, закрытую вуалью. Держать их на поводках — это как-то странно, когда я думаю об этом теперь. Не думаю, что мне бы очень сильно понравилось быть на поводке. Интересно, смогу ли я рискнуть и спросить Аннабель об этом.

— Ты с ней уже разговаривал? — спрашивает Карнелиан.

— Ты считаешь, что Мать позволила бы мне находиться рядом с ней? — говорю я.

— Нет, — соглашается она, скрещивая руки на груди. — Я не думала, что она будет такой… хорошенькой.

Я и не задумывался над тем, хорошенькая ли она. Допускаю, она выглядит неплохо. Хотя пусть Карнелиан сама ищет, чему завидовать.

Иногда я вижу суррогата с Аннабель в саду, и Аннабель приходит ко мне повидаться в день первого похода девушки к доктору, рассказывая мне, что переживает за нее. Она уже слишком заботится о суррогате, и меня не столько удивляет забота (Аннабель ухаживала бы и за цветком, который раздавили ботинком), сколько моя обида. Аннабель не принадлежит мне, я знаю, но… думаю, что я немного скучаю по ней.

Люсьен обычно звонит мне по аркану поздней ночью в разное время, и я рассказываю ему о визите к доктору, о саде, о виолончели. Не так много, но, кажется, ему достаточно.

— Что такого особенного именно в ней? — спрашиваю я одной ночью. — Или ты следишь за всеми суррогатами в Жемчужине?

— Конечно нет, — усмехается он.

— Думаю, было бы трудновато шантажировать всех королевских сыновей, — говорю я сухо.

— Не так трудно, как ты мог бы подумать, — отвечает Люсьен, и я чувствую, как он самодовольно улыбается.

— Серьезно? Кого? — Я хочу всех деталей. Интересно, что у него есть на Пери.

— Просто держи свои глаза и уши открытыми, и рассказывай мне все даже самое незначительное, — говорит он. Это единственный ответ, который я получаю.

Однажды утром Мать зовет меня и Карнелиан в гостиную на первом этаже. Если она хочет видеть нас вместе — это всегда плохой знак.

— Для вас пришло время жениться, — сообщает она.

— Друг на друге? — с ужасом вздыхает Карнелиан.

Господи. Можно подумать, что она выросла в Болоте, а не в Банке.

— Пожалуйста, Карнелиан, — говорит Мать, слегка содрогаясь. — Я только что позавтракала. Я ищу каждому из вас подходящую пару. Ты, по крайней мере, был обручен в прошлом, — говорит она мне. Я не могу представить ни одну из королевских дочерей в качестве своей невесты, не говоря уж о том, чтобы провести с кем-то остаток своей жизни.

— Конечно, я мог бы подождать еще немного…

Но Мать прерывает меня. — Это не обсуждается. Карнелиан, ты вернешься обратно сюда в три, чтобы встретиться с Леди Огня. Гарнет, мы с тобой завтра едем на чай в Дом Локонов.

Теперь моя очередь содрогнуться. У дочери Дома Локонов прыщи, кривые глаза и глубокая неизменная любовь к наблюдению за птицами.

— Ох, Карнелиан, — добавляет она, когда я открываю дверь, чтобы уйти. — Если мы хотим найти тебе мужа, как полагается, то тебе необходим компаньон. Он прибудет сегодня после обеда.

Карнелиан выглядит так, будто Самая Длинная Ночь наступила раньше.

Этим вечером мне впервые удается побыть рядом с суррогатом.

Мать позвала семью Отца на ужин. Лакей объявляет меня, и я вальяжно захожу в столовую, как всегда последний. Мать жалуется на это, но именно она научила меня манере опаздывать.

Суррогат испуганно смотрит на меня. Интересно, она боится только меня или всех вокруг.

— Мама, Папа, — говорю я, беря предложенный бокал шампанского. — Я опоздал?

У Матери дергается мускул рта.

— Не присесть ли нам? — с живостью говорит Отец.