Цицерон передает, что в Агригенте существовала почитаемая статуя Геркулеса, рот и подбородок которой были едва различимы, так как многочисленные верующие прилагались к ним губами. [63] Бронзовое подножие статуи первого Папы Римского, св. Петра также было «зацеловано» поколениями приходивших к ней христиан. Но глупцом был бы тот, кто посчитал, что нынешние католики переняли подобные практики у сицилийских современников Верреса. В действительности аналогичные мысли просто пришли в голову людям разных эпох, но при сходных обстоятельствах, и нашли одинаковое выражение.

Так, греки считали некоторых из своих героев смертными сынами кого-либо из богов. Эти герои особо почитались в тех городах, где они родились и которым через их посредничество была дарована милость высших существ. После смерти они становились патронами и защитниками своего города. В каждой стране, городе, а подчас и деревне были местные божества, которым возносились молитвы и которым воздвигали памятники. Центром поклонения герою являлась, как правило, его гробница, которая нередко воздвигалась посреди агоры, средоточия общественной жизни. В ряде случаев над гробницей воздвигалось специальное здание, нечто вроде часовни, известной как ?????. В знаменитых храмах также нередко помещались многочисленные кенотафы прославленных героев, подобно тому как раки с мощами святых почитаются в христианских церквях. [64] Более того, в Греции нередки были случаи перенесения костей или пепла героев с одного места на другое. Так, в архонтство Апсефиона, в 469 г. до Р.Х. останки Тесея были перенесены из Скироса в Афины, причем в город их внесли посреди всеобщего ликования и после многочисленных жертвоприношений. [65] Фиванцы обнаружили в Трое кости Гектора, а также передали афинянам останки Эдипа, лебадейцам – мощи Архесилая, мегарцам – кости Эгилея. [66]

Аналогию между этими древними практиками и христианским почитанием святых можно развернуть еще шире. Подобно тому, как в наших церквях нередко выставляются на обозрение предметы, принадлежавшие святым и потому достойные почитания, так и в старых храмах показывали различные редкости, чья связь с богом или героем требовала к ним уважения. В Минихи Трегьер (Minihi Tregueir) мы можем поклониться фрагменту бревиария св. Ива, в Сане почтить епитрахиль св. Фомы Кентерберийского, в Байо – ризу св. Регноберта, в Санта Мария Маджиоре – пояс и вуаль св. Схоластики; таким же образом в Древней Элладе были выставлены кифара Париса, лира Орфея, фрагменты кораблей Агамемнона и Энея. Нужны ли новые доказательства тому, что почитание святых мощей есть не более чем языческий пережиток?

Если смотреть на вещи поверхностно, то эта версия кажется весьма правдоподобной, но она немедля рассыплется в прах перед суждением профессионального историка. Культ святых и их реликвий не является производным от древнего поклонения героям, но глубоким почитанием мучеников, и это может быть неопровержимо доказано. Мы имеем дело с двумя параллельными процессами, у обоих из которых было сходное начало, с двумя культами, развивавшимися по схожим законам, но не оказывавшим при этом друг на друга никакого взаимного влияния. Надо ли говорить, что незадачливый фольклорист, который бы не удержался от соблазна выдвинуть по этому поводу собственные теории, не обладая знаниями в области истории, потерпел бы здесь полный и незамедлительный крах. Также возвращаясь к ведовству, следует заметить, что в ритуалах шабаша просматриваются церемонии, определенно ведущие свое происхождение от языческих суеверий. Но они отнюдь не являются определяющими. Следует признать, что основной тезис антропологического исследования мисс Мюррей «Культ ведьм в Западной Европе», [67] работы тщательно документированной и написанной с немалым мастерством, совершенно неверен. Мисс Мюррей утверждает, что «за христианской религией прослеживается культ, практиковавшийся многими классами общества», который «может быть прослежен в дохристианские времена и является древней религией Западной Европы». Автор дает нам скрупулезное описание основных праздников этого выдуманного культа, его иерархии, организации и множество других деталей. Пиры и танцы – непристойные кошмары шабаша – «показывают, какая это была веселая религия»! Трудно было прийти к более удивительному заключению. Но мисс Мюррей продолжает: «в силу последнего обстоятельства эта религия была совершенно непонятна мрачным инквизиторам и реформаторам, которые всячески подавляли ее».

Реформаторы, несмотря на всю свою непреклонную суровость, отлично понимали, с чем им приходится иметь дело; также и инквизиторы, сыновья св. Доминика, безграничного в милосердии, и св. Франциска, само имя которого дышит Христовой любовью к тварному миру, были людьми обширных знаний и глубокой любви к ближнему, первейший долг которых состоял в искоренении вредоносной заразы, угрожавшей проклятием всему обществу. Мисс Мюррей, видимо, и не подозревает, что ведовство представляло из себя злочестивую и нездоровую ересь, наследие манихейского яда. «Культ Дианы», как называет она эту «древнюю религию», и который, как она полагает, дожил до Средних веков и даже до более поздних времен и стал опасным соперником христианства, есть ничто иное, как черная ересь и поклонение Сатане, а отнюдь не некое первобытное верование, связанное с аграрными культами и пресеченное вследствие неправильной его интерпретации. Правда заключается в том, что в Средние века у христианства действительно был соперник, вечный враг Церкви Воинствующей, против которого и по сей день ведет она нескончаемую борьбу, темный властелин того города, что стоит супротив золотого Града Господня, чудовищная тень отчаяния и разрушения.

Мисс Мюррей с неутомимым усердием собирала детали, с помощью которых пыталась доказать свои надуманные постулаты. Но если временами ей и удается показать, что культ зла воспринял наиболее мерзкие суеверия язычества, в которых перемешались похоть и жестокость, что видно на примере неразвитых или склоняющихся к упадку народов, то и здесь мисс Мюррей не смогла проследить преемственность подобных практик. Чаще всего она – пусть и неосознанно – просто искажает факты в угоду своим теориям. Например, мисс Мюррей говорит о ведьмах, «которые подобно мученикам раннего христианства рвались навстречу своей судьбе для того, чтобы погибнуть за свою веру и своего бога». [68] И далее, обсуждая «Жертву Господню», тему весьма интересную и, без сомнения, неподходящую для дискуссий исследователей фольклора, которые, разрабатывая ее, делают самые удивительные и неверные выводы на этой основе, исходя из очень скудного и противоречивого материала и большого количества самых экстравагантных теорий и басен, мисс Мюррей говорит нам, что сожжение ведьм палачами есть ничто иное, как «жертвоприношение воплощенного божества». [69]

Можно даже предположить, что приговоренные к смерти шли добровольно и весело на этот жесточайший вид казни, так как исследователем используется выражение «самопожертвование на смерть». На самом деле в материалах ведовских процессов мы постоянно находим свидетельства о том, что обвиняемые использовали, что вполне естественно, совершенно любые способы для того, чтобы избежать своей судьбы, – с помощью побега, как было это в случае с Жилем де Силле и Рожером де Бриквиллем, соратниками Жиля де Реца; с помощью долгой и затянутой защиты, как в случае с Агнессой Финни, казненной в Эдинбурге в 1644 году; с помощью угроз и шантажа влиятельных персон – таким образом старой Бетти Лэнг из Питтенвина удалось покинуть тюрьму невредимой в 1718 году; рассказами о своей мнимой беременности, как в случае с матушкой Самуэль, ведьмы из Вербуа, повешенной 7 апреля 1593 года; с помощью самоубийства, как сделал известный колдун Джон Рид, повесившийся в тюрьме Пэйсли в 1697 году.