Окно на втором этаже отворилось, и оттуда донесся голос хозяйки, спрашивающий, в чем дело. Мужчины поднялись наверх и вступили с хозяйкой в переговоры. Она рассказала, что заперлась с внучкой в верхних комнатах и не хотела спускаться вниз, пока не убедится, что ни дяди Джима, ни ружья мистера Полли нигде поблизости нет. Полицейский Блейк и мистер Уорспайт занялись осмотром места происшествия, а мистер Полли отправился к себе в комнату, чтобы облачиться в костюм, более подходящий для наступающего дня. Он моментально возвратился, приглашая мистера Блейка и мистера Уорспайта «пойти и поглядеть». Они застали в комнате мистера Полли чудовищный кавардак: постельное белье, смотанное в узел, брошено в угол, все ящики комода выдвинуты и очищены, стул разбит, дверной замок взломан; в косяке двери они обнаружили слегка опаленное отверстие от пули. Окно было широко распахнуто. Ни одной из принадлежностей туалета мистера Полли не было видно. Зато на полу валялись какие-то лохмотья, по-видимому, служившие рабочей одеждой кочегара, разорванная на две половины желто-коричневая от грязи нижняя рубаха и пара башмаков, в которых с трудом можно было признать обувь. В комнате все еще чувствовался легкий запах пороха. Две или три книжки, недавно купленные мистером Полли, валялась под кроватью, брошенные туда разъяренной рукой. Мистер Уорспайт взглянул на мистера Блейка, и затем оба взглянули на мистера Полли.

— Это его башмаки, — сказал мистер Полли.

Блейк взглянул в окно.

— Сломано несколько черепиц, — сказал он.

— Я выскочил в это окно и по крыше кухни спустился вниз, — объяснил мистер Полли, и писатель с полисменом почувствовали, что он не хочет вдаваться в подробности…

— Ладно, — сказал Блейк, — мы найдем его и хорошенько с ним побеседуем. Это уж теперь мое дело.

Но дядя Джим ушел навсегда…

Прошло несколько дней, он не вернулся. В этом, пожалуй, не было ничего удивительного. Но дни сменялись неделями, недели — месяцами, а дядя Джим все не возвращался. Прошел год, и воспоминание о нем потускнело. Через тринадцать месяцев после событий, вошедших в историю под названием «Ночной атаки», толстуха вдруг заговорила о Джиме.

— Интересно, что же все-таки с ним случилось? — сказала она.

— Мне тоже интересно, — отозвался мистер Полли.

Однажды в летний день, пять лет спустя после первого своего появления в гостинице «Потуэлл», мистер Полли сидел под подстриженной ивой и удил плотву. Это был уже не тот замученный несварением желудка несчастный банкрот, с которым мы познакомились в начале книги, а пополневший, загоревший, цветущий мужчина. Он располнел, но полнота его была пропорциональной, а маленькая четырехугольная бородка придавала его лицу степенность. Ну и, конечно, он еще больше полысел.

Первый раз за все пять лет у него нашлась свободная минутка, и он отправился ловить рыбу, хотя с самого начала решил не отказывать себе в этом удовольствии. Рыбная ловля, как свидетельствуют золотые страницы английской литературы, — занятие, настраивающее на созерцательный и ретроспективный лад, и в воображении мистера Полли стали всплывать события, о которых он ни разу не вспомнил за своими многочисленными обязанностями, приведенными мною выше. О дяде Джиме он размышлял недолго из-за отсутствия фактов, потом стал думать о годах, которые протекли со дня его водворения в гостинице «Потуэлл», и философски осмысливать свою жизнь. Отвлеченно и бесстрастно он задумался о Мириэм. И вдруг ему вспомнились вещи, о которых он в пылу забот совсем забыл: например, о том, что он совершил поджог и бросил жену. Впервые он взглянул в лицо этим давно забытым фактам.

Неприятно думать о том, что ты совершил поджог, ибо за это сажают в тюрьму. А иначе вряд ли мистер Полли испытывал хотя бы малейшее угрызение совести. Другое дело — бросить жену. Уход от Мириэм был подлостью.

Я пишу историю мистера Полли, а не панегирик ему, и потому рассказываю все, как есть. Если не считать легкого содрогания при мысли о том, что было бы, если бы его поймали, мистер Полли ни капли не сожалел о поджоге. Поджог, по сути дела, — преступление придуманное. Существуют преступления, которые остаются таковыми по самой своей природе, независимо от закона: всякого рода жестокость, глумление, которое поражает и ранит человека, предательство, а сожжение вещей само по себе не является ни хорошим, ни дурным поступком, ни, тем более, преступлением. Многие дома заслуживают того, чтобы их сожгли, этой участи заслуживает современная мебель, подавляющее большинство картин и книг — список можно продолжать и продолжать без конца. Не будь современное общество в совокупности таким слабоумным, оно предало бы огню большую часть Лондона или Чикаго и выстроило бы на месте этих рассадников заразы, этих гниющих свалок частной собственности прекрасные, разумно спланированные города. Я не сумел правдиво изобразить характер мистера Полли, если у вас, читатель, не создалось впечатления, что он во многих отношениях простодушное дитя природы, гораздо менее дисциплинированное, менее обученное и гораздо более непосредственное, чем обыкновенный дикарь. Он в самом деле был рад, хотя и пережил несколько неприятных минут страха, что ему удалось спалить свой дом, бежать из Фишбурна и поселиться в гостинице «Потуэлл».

Но его угнетало сознание того, что он бросил Мириэм. Раза два за всю свою жизнь он видел, как Мириэм плачет, и это зрелище вызывало в нем малодушную жалость. Он представил себе Мириэм плачущей и должен был смущенно признать тот факт, что ответственным за ее жизнь является он, мистер Полли. Он забыл о том, что она испортила его жизнь. До сих пор он тешил себя мыслью, что Мириэм получила более сотни фунтов страховых денег; но сейчас, задумчиво следя за поплавком, вдруг понял, что сто фунтов не могут длиться вечно. Его уверенность в абсолютной бесхозяйственности Мириэм была непоколебима. Тем или иным способом, но она должна была пустить эти деньги на ветер. И тогда…

Он видел, как она сидит, ссутулив плечи и фыркая носом, что всегда прежде казалось ему отвратительным. Теперь от этой картины у него защемило сердце.

— Проклятие! — выругался мистер Полли.

Поплавок запрыгал, он резко подсек, вытянул рыбу и снял ее с крючка.

Он сравнил свое собственное благополучное существование с бедствиями, выпавшими, возможно, на долю Мириэм.

— Могла бы уж о себе позаботиться, — проговорил мистер Полли, насаживая на крючок приманку. — Она любила говорить, что надо трудиться. Вот пусть теперь и трудится.

Мистер Полли наблюдал за поплавком, который, постепенно замирая, покачивался на воде.

— Глупо, что я стал о ней думать, — сказал мистер Полли. — Ужасно глупо!

Но, начав о ней думать, он уже не мог более остановиться.

— О черт! — вскоре опять воскликнул мистер Полли и дернул удочку. На крючке трепетала еще одна рыба. Мистер Полли в сердцах сдернул ее с крючка, и бедняжка поняла, что ее появление не было желанным.

Мистер Полли собрал свои вещи и отправился домой.

В гостинице «Потуэлл» на всем теперь сказывалось влияние мистера Полли, ибо наконец-то он обрел свое место на земле. Дом, скамейки, столы — все стало нарядным, даже кокетливым, щедро окрашенное белой и зеленой масляной краской. Даже садовая ограда и лодки были зеленые с белым, ибо мистер Полли принадлежал к тем людям, которые получают эстетическое наслаждение от малярных работ. Слева и справа от дома стояли два щита, значительно способствовавшие росту популярности гостиницы среди любителей прогулок. Оба щита были изобретением мистера Полли. На одном большими буквами было выведено только одно слово: «Музей» , на другом убедительно и лаконично красовалось: «Амлеты!» . Правописание последнего слова было на совести самого мистера Полли. Но, когда он видел, как шумные компании, направлявшиеся позавтракать, в изумлении разинув рот, останавливают свои лодки у гостиницы, идут в бар и с веселой насмешкой заказывают «амлеты», он понимал, что его промах сослужил добрую службу гостинице, какую не могли бы сослужить хитроумные уловки. Спустя год после установки щитов гостиница «Потуэлл» стала известной всей округе под новым названием «Амлеты», и мистер Полли, хотя и чуть-чуть обиженный в глубине души, улыбался и в общем был доволен. Что же касается омлетов, которые готовила дородная хозяйка, то такое кушанье не скоро забудешь.