Вот поэтому преподобный Садок, видя, что он не нужен, и желая остаться необходимым, отыскал среди туманных изречений оракулов кое-какие недомолвки, которые вполне могли поразить воображение царя. Сулайману обычно нравились его речи – в основном потому, что он, пользуясь случаем, тут же излагал их содержание в трех-четырех новых пословицах. Однако в нынешних обстоятельствах изречения Екклезиаста довольно далеко ушли от проповедей Садока и касались в основном пользы хозяйского глаза, невозможности доверять ближнему и невзгод царей, окруженных хитростью, ложью и корыстолюбием. Сбитый с толку Садок искал убежища в безднах софистики.

– Говорить вы большой мастер, – прервал его Сулайман, – но не для того, чтобы насладиться вашим красноречием, я попросил вас прийти со мной в храм: беда тому царю, что довольствуется одними лишь словами! Трое никому не ведомых людей сейчас придут сюда, попросят позволения поговорить со мной, и мне угодно будет выслушать их, ибо я знаю их замыслы. Я выбрал для аудиенции это место: важно, чтобы наша беседа осталась тайной.

– Государь, кто эти люди?

– Люди, осведомленные о том, что неизвестно царям; беседуя с ними, можно узнать немало нового.

Вскоре на внутреннюю паперть храма впустили трех ремесленников, и они пали ниц у ног Сулаймана. Все трое держались скованно, глаза их бегали.

– Да пребудет истина на устах ваших. – сказал им Сулайман, – и не пытайтесь – лукавить с царем: ваши самые потаенные мысли ведомы ему. Ты, Фанор, простой ремесленник из цеха каменщиков и враг Адонирама, ибо тебе ненавистно главенство рудокопов, ты хотел уничтожить творение твоего мастера и для этого подмешал горючие материалы в кирпич его печей. Ты, Амру, подмастерье цеха плотников, подставил балки языкам пламени, чтобы ослабить опоры медного моря. Ну а ты, Мифусаил, рудокоп из колена Рувимова, ты подмешал в литье сернистую лаву с берегов озера Гоморра. Все трое вы тщетно добиваетесь звания и жалованья мастеров. Теперь вы убедились, что от моей проницательности не могут укрыться самые тайные ваши дела?

– О великий царь, – трепеща ответил Фанор, – это все клевета Адонирама, который задумал погубить нас.

– Адонирам даже не подозревает о вашем заговоре, он известен мне одному. Знайте, что все тайны открыты прозорливости того, кому покровительствует Адонаи.

Удивление на лице Садока сказало Сулайману о том, что его первосвященник не слишком полагается на покровительство Адонаи.

– Поэтому, – продолжал царь, – не тратьте попусту слов, пытаясь скрыть истину. То, что вы скажете, мне уже известно, я лишь хочу испытать вашу преданность.

– Государь, – начал Амру, не менее испуганный, чем его сообщники, – я следил денно и нощно за всеми мастерскими, складами и кузницами. Ни разу там не появился Адонирам.

– Что до меня, – добавил Фанор, – мне пришло в голову спрятаться под вечер за гробницей царевича Абсалома ибн Дауда на дороге, что ведет с Мории к лагерю савеян. В третьем часу пополуночи мимо меня прошел человек в длинном халате и тюрбане, какие носят йеменцы. Я подкрался ближе и узнал Адонирама; он направлялся к шатрам царицы. Но он заметил меня, и я не решился последовать за ним.

– Государь, – заговорил в свою очередь Мифусаил, – вы знаете все, и нет границ вашей мудрости; я буду откровенен до конца. Если то, что я скажу, может стоить жизни вашим рабам, поневоле приоткрывшим столь страшные тайны, соблаговолите отпустил моих товарищей, чтобы слова мои пали лишь на меня одного.

Оставшись наедине с царем и первосвященником, он снова распростерся ниц и крикнул:

– Государь, поднимите надо мной свой скипетр в знак того, что я не умру!

Сулайман простер над ним руку и ответил.

– В твоей искренности и преданности твое спасение; не бойся же ничего, Мифусаил из колена Рувимова.

– Спрятав лоб под чалмой и покрыв себя темной краской, я, благодаря ночному сумраку, смешался с евнухами, охраняющими царицу; Адонирам проскользнул в темноте в ее шатер; он долго беседовал с ней, и ночной ветерок донес до моих ушей тихий шелест их слов; за час до рассвета я скрылся – Адонирам еще оставался с царицей.

Сулайман совладал со своим гневом, но Мифусаил увидел молнии в его глазах.

– О царь! – воскликнул он. – Я должен был повиноваться вашей воле, но позволит мне ничего больше не добавлять.

– Продолжай! Я приказываю тебе.

– Государь, нет для ваших подданных нничего превыше славы вашей; пусть я погибну но мой господин не станет игрушкой в руках коварных чужеземцев. Великий жрец савеян, кормилица и две служанки царицы посвящены в тайну этой любви. Если я верно понял, Адонирам вовсе не тот, за кого все его принимают; он наделен, как и царица, колдовской силой. С помощью этих чар она повелевает обитателями небес, а он стихией огня. Однако эти двое избранников судьбы боятся вашей власти над духами, власти, которой вы обладаете, сами того не ведая. Сарахиль упомянула о каком-то усыпанном сверкающими каменьями кольце и рассказала удивленной царице о его чудесных свойствах, и все принялись горько сетовать на опрометчивость Балкиды. Я не смог уловить сути, потому что они заговорили шепотом, и я боялся обнаружить себя, подойдя слишком близко. Вскоре Сарахиль, великий жрец и служанки удалились, преклонив колена перед Адонирамом, и он, как я уже говорил, остался наедине с царицей Савской. О царь! Могу ли я надеяться на вашу милость, ибо ни одно слово неправды не слетело с моих губ!

– По какому праву выпытываешь ты намерения своего господина? Что бы мы ни решили, решение наше будет справедливым… Пусть запрут этого человека и его товарищей в храме, где они не смогут обменяться ни словом, пока мы не объявим им их судьбу.

Невозможно описать изумление первосвященника Садока; он смотрел, остолбенев, как немые, быстрые и бесшумные исполнители воли Сулаймана уводили дрожащего Мифусаила.

– Вот видите, достойный Садок, – с горечью произнес царь, – при всей вашей осмотрительности вы ничего не угадали – и Адонаи не соблаговолил просветить своих слуг даже наши жертвоприношения не тронули его; и только я один, благодаря своей мудрости раскрыл козни моих врагов. Их боги преданы им… тогда как мой оставил меня!

– Потому что вы пренебрегли им, мечтая о союзе с чужеземкой. О царь, изгоните из вашей души это нечистое чувство, и ваши враги будут у вас в руках. Но как, скажите, захватить этого Адонирама, который скрывается, и царицу, защищенную законами гостеприимства?

– Мстить женщине – недостойно Сулаймана. Что до ее сообщника, то он появится с минуты на минуту. Нынче утром он попросил у меня аудиенции, я жду его здесь.

– Адонаи милостив к нам! О царь, пусть не выйдет он из этих стен!

– Если он придет к нам без боя?: будьте уверены, его защитники где-то близко. Но к чему спешка? Я не слеп: эти трое – его смертельные враги. Зависть и алчность ожесточили их сердца. Быть может, они оклеветали царицу… Я люблю ее, Садок, и злословие трех ничтожных людишек не заставит меня оскорбить эту женщину подозрением в том, что она запятнала свою честь постыдной страстью… Но, опасаясь тайных происков Адонирама, который имеет такую власть над народом, я приказал следить за этим загадочным человеком.

– Так вы полагаете, что он не виделся с царицей?

– Я уверен, что он тайно беседовал с ней. Она любопытна, увлечена искусствами, тщеславна; к тому же ее земли платят мне дань. Быть может, она замыслила привлечь на свою сторону художника, поручить ему создать в ее стране какое-то великое творение… или с его помощью получить войско, которое могло бы сразиться с моим, чтобы освободиться от дани?.. Как знать… Однако признаю, что любого из этих предположений достаточно, чтобы доказать, сколь опасен этот человек… Я должен подумать…

Сулайман говорил решительным тоном, и Садок, охваченный ужасом, видел, как отворачивается царь от его религии и как тает на глазах его влияние. Тут снова вошли немые слуги в белых головных уборах в форме шара и кольчугах, подпоясанных широкими кушаками, на которых у каждого висели кинжал и кривая сабля. Они склонились перед Сулайманом, и на пороге показался Адонирам. Шестеро ремесленников провожали его до дверей храма; он тихо сказал им несколько слов, те удалились.