— Честно говоря, Уолтер обратил на меня внимание только после гибели брата.
Мы были похожи на двух актёров, сравнивающих свою игру в разных постановках «Гамлета». Только вот Марси не желала играть Офелию. Её роль, как и моя, была ролью Меланхоличного Принца. Мне всегда казалось, что женщины соперничают со своими матерями. Кстати, о матери она не упомянула ни разу.
— А у тебя есть мать? — наконец спросил я.
— Да, — ответила она. Без эмоций.
— Она жива?
Марси кивнула.
— Они с Уолтером развелись в 1956-ом. Она не добивалась родительских прав. Вышла замуж за торговца недвижимостью из Сан-Диего.
— Ты когда-нибудь видела её?
— Она присутствовала на свадьбе.
Бледная улыбка Марси не убедила меня, что ей это безразлично.
— Извини.
— Я бы всё равно рассказала. Теперь ты.
— Что?
— Расскажи что-нибудь ужасное о своём прошлом.
Я задумался на минуту. И признался:
— Я был хоккеистом. Играл грязную игру.
— В самом деле? — загорелась Марси.
— Угу.
— Оливер, я хочу подробностей.
Она на самом деле хотела их. Полтора часа кряду она требовала всё новых хоккейных историй.
Но тут я слегка коснулся её губ.
— Завтра, Марси.
Когда я расплачивался, она заметила:
— Это был лучший ужин в моей жизни.
Почему-то я решил, что речь идёт не о макаронах и не о мороженном.
Держась за руки, мы вернулись к «Дядюшке Эбнеру».
Потом зажгли камин.
Потом помогли друг другу стать чуточку менее застенчивыми, чем были до того.
И ещё много приятных вещей произошло тем вечером — как-то само по себе.
А потом мы заснули — обнявшись.
Марси проснулась рано. Но я уже сидел на берегу и смотрел, как восходит солнце.
Кутаясь в свой плащ, с растрёпанными волосами, она села рядом и прошептала (хотя на мили вокруг не было ни души):
— Как ты, Оливер?
— О'кэй, — я коснулся её руки. Зная, что и голос, и глаза выдадут меня.
— Тебя что-то беспокоит?
Я кивнул.
— Потому что ты думал о... Дженни?
— Нет, — сказал я и посмотрел в сторону озера, — Потому что не думал.
Потом, без лишних слов, мы встали и двинулись в «Говард Джонсонс» — завтракать.
