Как вы видите, я не спрашивал его об этих деталях.

— Ещё сколько-то у тёти Элен — их по её просьбе контролирую я, — он вздохнул и продолжил:

— Остальное принадлежит нам.

Мне захотелось перебить его. Просто, чтоб не дать закончить:

— ...а в конечном счёте — тебе.

Я бы давно сменил тему, но слишком хорошо представлял, каких усилий от него потребовал этот разговор. Несомненно, он готовился к этому моменту долго и тщательно.

— Разве Сеймур всё-таки не может стать старшим партнёром? — поинтересовался я.

— Может. В случае, если никто больше не согласится принять... непосредственной ответственности за долю Бэрреттов.

— О'кэй, допустим он согласится? — что должно было означать «Допустим, я не соглашусь?».

— О'кэй, согласно правилам партнёрства, в этом случае они могут выкупить нашу долю, — он помедлил, — но, разумеется, после этого всё будет по-другому.

Его последняя фраза не была похожа на констатацию факта. Это была жалоба.

— Сэр? — спросил я.

— Семья... Её...участие.

Он знал, что я понял. Он знал, что я знал, почему передвигаемся так медленно. Но дистанция подошла к концу. Мы стояли у входа в «Лок-Оберс»

Перед тем как мы вошли, он успел добавить только:

— Подумай об этом.

Хоть я и кивнул, но знал, что не стану думать об этом ни секунды.

Атмосфера внутри была немного лучше теперешней. Малиновые в тот день совершили чудеса. На последней минуте Господь простёр десницу Свою над командой Гарварда, посредством посланника Своего, молодого защитника по имени Чиампи. Шестнадцать очков меньше чем за шестьдесят финальных секунд и — фантастическая ничья. Повод, чтобы отметить. Сладостные мелодии неслись отовсюду:

Мы идём, к воротам, всё сметая
Наша ярость грозная, как взрыв
И за Гарвард всех мы побеждаем
И идём в последний наш прорыв

На этом разговоры о семейных традициях заглохли. Все вокруг говорил о футболе. Мы прославляли Чиампи, Гатто и Малиновых. Мы пили за сезон без единого поражения, первый с тех пор, как мой отец поступил в колледж.

Теперь, год спустя, всё было по-другому. Серьёзнее. Не только из-за поражения Гарварда. Но и оттого, что прошёл ещё год. А вопрос оставался нерешённым. Ещё более нерешённым, чем тогда.

— Отец, я юрист. У меня свои обязанности. Если хочешь — своя ответственность.

— Понимаю. Но Бостон, как центр операций совсем не будет мешать твоей социальной активности. Скорее наоборот: можешь считать работу в Фирме её другой стороной.

Мне не хотелось обижать его. И я не стал говорить, что «другая сторона» в изрядной степени и есть то, против чего я борюсь.

— Я понимаю, — сказал я, — но, честно говоря...

Здесь пришлось помедлить, облекая свои воинственные доводы в возможно менее резкие слова.

— Отец, я ценю, что ты обратился ко мне. Но я на самом деле... гм... очень не склонен принять предложение...

Кажется, сказано было вполне определённо. Отец не добавил обычного пожелания подумать.

— Понимаю, — сказал он, — Я разочарован, но понимаю.

* * *

На обратном пути я достаточно успокоился, чтоб сострить:

— Одного миллионера на семью вполне достаточно.

Я надеялся, что Марси уже будет дома.