Однако уже к середине XVIII столетия ситуация меняется. В 1753 г. Петербург готовился отметить свое пятидесятилетие. Академия наук работала над изданием юбилейного альбома, в который вошла блестящая серия гравюр по рисункам М. И. Махаева «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших оного проспектов». Альбом в первую очередь предназначался для рассылки в европейские столицы в подарок «господам послам и обретавшим при иностранных дворах российским министрам и в королевские тамошние библиотеки». Петербург на гравюрах предстает вполне сложившимся городом европейского уровня. То же самое единодушно отмечали все современники. Он поражал путешественников нарядными дворцами и особняками, многочисленными реками и каналами в обрамлении обильной густой зелени, куполами и шпилями великолепных соборов, оживлявшими панораму города. Одновременно росло восхищение городом и его жителей, восхищение, пришедшее на смену изумленному непониманию первого периода петербургского строительства.

По-разному проявлялось это восхищение. Иногда непроизвольно, в результате случайных, порой самых невероятных парадоксальных ассоциаций, в том числе и топонимических.

— Вставьте, доктор, два зуба! Вчерась вышибли.

— А ну-ка, на какой стороне?

— На Петроградской…

У зубного врача.

— У вас четырех зубов не хватает. Необходимо поставить мост.

— А сколько это будет стоить?

— Пустяки, миллиардов десять.

— Покорнейше благодарю! За эти деньги я себе Литейный мост могу вставить.

Костоправ, осматривая упавшего на улице человека и не находя наружных признаков повреждения, спросил его, на какой стороне он получил ушиб.

— На Петроградской.

Надо заметить, что топонимические ассоциации да еще в сочетании с бытовыми затруднениями или проблемами личного здоровья всегда довольно успешно использовались фольклором в качестве строительного материала для сооружения жанровых конструкций: пословиц, каламбуров или анекдотов. В 1926 г. в сатирическом журнале «Пушка» появился любопытный пример подобных грамматических сооружений:

Новая распланировка Ленинграда:

Кооперативы переносятся на остров Голодай.

Футбольные клубы — к Нарвским и Московским воротам.

Кассы трестов переводятся на Теряеву и Плуталову улицы на Петроградской стороне.

Алиментщики перебрасываются в Детское Село.

Получающие по рабкредиту отправляются на Наличный переулок.

В 1919 г. в Европе была основана Лига Наций. Эта международная организация, настроенная откровенно враждебно по отношению к Советскому Союзу, делала все возможное, чтобы дискредитировать первое рабоче-крестьянское государство. Соответственным было и отношение к Лиге Наций со стороны Союза. Идеологическая война была нешуточной. Она разгоралась по всем фронтам, в том числе и на территории фольклора.

Общество «Старый Петербург» ходатайствует о сохранении за наиболее хулиганскими частями Лиговской улицы старого названия «Лиговки» в честь Лиги Наций.

На фоне восхищения архитектурными достоинствами своего города устойчиво отрицательным и непримиримым оставалось, пожалуй, только отношение петербуржцев к петербургскому климату. Это и понятно. Из крупнейших городов мира, население которых превышает один миллион человек, Петербург — самый северный. Он находится на 60-й параллели, расположен севернее Новосибирска и Магадана и всего на два градуса южнее Якутска. Шестидесятая параллель, по мнению многих ученых, и вообще-то считается «критической для существования человека». А в условиях болотных испарений приневской низменности эта ситуация обостряется во сто крат. На протяжении всей своей истории петербуржцы горько шутили:

Особенности туристического бизнеса в Петербурге:

— Что нужно молодым иностранным туристам? Много солнца и секса… Поэтому к нам едут пожилые люди, которым ни солнце, ни секс уже не нужен.

Климат Петербурга таков, что большая часть петербуржцев, не успевши родиться, торопится поселиться где-нибудь в здоровой сухой местности: Митрофаньевское, Волково, Смоленское, Преображенское и другие дачные места. Конечно, это имеет свою хорошую сторону, потому что в трамваях делается свободнее и квартиру легче найти.

Как видно из анекдотов, юмор петербуржцев был более чем своеобразным, если не сказать, кладбищенским. Он сводился к напоминаниям о геронтологических особенностях его гостей да к простому перечислению главных петербургских погостов.

Одним из основных атрибутов петербургского климата являются частые надоедливые моросящие дожди. В народе их метко окрестили «питерская моросявка». Дожди давно уже стали местной достопримечательностью. О них рассказывают анекдоты.

Приезжий спрашивает у петербуржца:

— А есть ли у вас какие-нибудь местные приметы, по которым вы предсказываете погоду?

— Конечно, есть. Если виден противоположный берег Невы, значит, скоро будет дождь.

— А если не виден?

— Значит, дождь уже идет.

Монолог горца перед приезжим из Ленинграда:

— Любим мы вас, ленинградцев, но одного никак понять не можем: как вы живете на одну зарплату и дышите не воздухом, а водой.

Зато лето в Петербурге короткое, жаркое и светлое. Оно в буквальном смысле слова вполне может если уж не опьянить, то подогреть кровь, вскружить голову или воспалить воображение.

Однажды знакомый поэта Михаила Светлова, известный приверженностью к спиртному, позвонил ему из Ленинграда:

— Какая у вас погода? — спросил Светлов.

— Жарко. Двадцать пять градусов.

— Ха, — пошутил поэт, — еще пятнадцать — и можно пить.

Но жара продолжается так недолго, что петербуржцы и на этот счет не задумываются с ответом:

— А лето в вашем Петербурге в этом году было?

— Да лето было. Только я в тот день работал.

Слава о петербургском климате давно уже разносится туристами и гостями города по всему миру.

Сувенир из Петербурга: кашель на память о петербургской погоде.

Еще более характерным природным явлением для Петербурга являются наводнения. И хотя с наводнениями сталкиваются практически все крупные приморские города мира, кажется, только Петербургу удалось завоевать монопольное право на использование этого стихийного явления, что называется, в рекламных целях. С тех пор как Пушкин в своей блестящей петербургской повести — поэме «Медный всадник» — создал недосягаемый образец художественного описания наводнения, ужас перед непредсказуемой стихией сменился восторгом перед величием и мощью природы. А наводнения именно с тех самых пор постепенно стали превращаться в исключительно петербургский бренд, умелое использование которого может приносить неплохие дивиденды.

Впрочем, в жизни все выглядит не так величественно. Наводнения приносили громадный ущерб городу и становились причиной гибели многих его жителей. Не обходилось и без курьезов. Вот какой анекдот записал по горячим следам Петр Андреевич Вяземский в своей знаменитой «Старой записной книжке». Обратим особое внимание на то, что уже в описываемое время петербуржцы относились к наводнениям довольно спокойно, как к деталям привычного, хоть и опасного и не очень приятного, повседневного быта.

7 ноября 1824 года, встав с постели гораздо за полдень, граф Варфоломей Васильевич Толстой подходит к окну (жил он в Большой Морской), смотрит и вдруг зовет к себе камердинера, велит смотреть на улицу и сказать, что он видит на ней.

— Граф Милорадович изволит разъезжать на двенадцативесельном катере, — отвечает слуга.

— Как на катере?

— Так-с, ваше сиятельство: в городе страшное наводнение.

Тут Толстой перекрестился и сказал: