Положим, несколько монетных типов действительно весьма хороши (незначительное количество относительно общего числа златников и сребреников). Чем объяснить этот феномен? Где же, где «первые пробы, грубые, примитивные»? В глубокой древности. Христианскую цивилизацию Русь приняла от Византийской империи, а та, в свою очередь, имела высокоразвитое монетное дело, уже давным давно переступившее через порог «первых проб» древнегреческой, древнеримской и восточной цивилизаций. Кто чеканил златники и сребреники – византийцы или уроженцы Руси? Вряд ли наука может дать сейчас твердый ответ на этот вопрос. Но совершенно очевидно, что ученичество киевских и новгородских мастеров от византийцев; более того, само расположение надписей и элементов изображения на древнерусских монетах чуть ли не скопировано с византийских образцов; уместно говорить также о влиянии византийской традиции и на сам характер изображений, их сюжеты, семантику и символику.

«Хорошо, – могут возразить уважаемые оппоненты, – но чем тогда объяснить столь скорое прекращение чеканки?» О! Если бы уважаемые авторы «Империи» не только пролистали бы каталог Сотниковой, но и прочитали вступительную статью, проблем с объяснениями подобного рода не возникло бы совершено. Русских князей с чисто финансовой точки зрения монеты интересовали мало, «обслуживать свое население монетами» у них не было необходимости. Европа и Азия, от Ирландии до Индии, были прекрасно обеспечены высококачественной звонкой монетой, корую чеканили византийцы и арабы (собственно европейская чеканка дополняла их в очень небольшой степени). Византийские золотые солиды и арабские серебряные дирхемы выполняли роль современной твердой валюты, которую ценили и парижские горожане, и свирепые викинги, и еврейские ростовщики, и русские князья. На территории Руси археологами обнаружено столь много византийских, а особенно арабских монет, что совокупное число златников и серебреников уступает им в десятки раз (если не больше). Для князей Древней Руси чеканка собственной монеты была одновременно небольшой спекуляцией (проба сребреников произвольна, проще говоря, серебро в них чаще всего «недокладывали») и утверждением собственного державного имени путем создания нового атрибута власти – государственной монеты. С наступлением периода политической раздробленности идея общегосударственной атрибутики утратила популярность. Ничто не свидетельствует о сколько-нибудь развитой системе внутренней торговли в киевские времена; напротив, внешняя торговля развита была чрезвычайно. Однако для решения внешнеторговых проблем довольно было и дирхемов с солидами.

И последнее. «Безмонетный период» – это условное название; монеты еще довольно долго использовались на Руси, только не собственные, а привозные. Вслед за этим монеты действительно исчезли из экономического быта, в том числе византийские и арабские. Но не исчезли деньги. Деньги совершенно не обязательно существуют в форме монет, и совершенно не обязательно говорить о «натуральном обмене» при отсутствии монет. Эквивалентом монеты стали клеймленые слитки серебра определенного веса и формы – гривны. Общеизвестны в среде историков древнерусской культуры типы киевских, черниговских и новгородских гривен. Автор этих строк не находит удовлетворительного объяснения тому факту, что эти доступные даже для неспециалиста сведения оказались за пределами внимания уважаемых исследователей.

Фактически вся глава о русской монетной системе с лихвой полна подобного рода изувековечивающими трактовками. Нет смысла анализировать здесь последующие параграфы, поскольку в них мысль уважаемых авторов столь далеко отрывается от наукоподобия, что и комментирование их «открытий» примет формы чистого анекдота. Вот на странице 142 делаются выводы из сходства слов «алтын» и «гульден» (и то, и другое переводится как «золотой», и это симптоматично). Здесь же звучит широковещательное и многошумящее заявление, что русская и татарская денежные системы едины, а объяснять это надо тем, что Русь и есть Орда, а термины деньга и алтын, заимствованные из тюркского языка в русский, на самом деле не заимствованы, поскольку трудно заимствовать что-либо у самого себя. Жаль только, что никаких золотых алтынов, как, впрочем, и серебряных, на Руси в ордынское время не чеканили, и алтын был не монетой, а единицей счета. И, кстати говоря, если заимствовать у себя было нечего, то откуда взялись незаимствованные сребреники и златники, с точки зрения уважаемых авторов, бытовавшие одновременно с копейкой, деньгой и алтыном?

На с. 143 соседствуют изображения двух средневековых русских монет. Одна – с неправильно прочитанной уважаемыми авторами надписью «государь всеа Руси», другая – с нечитаемой татарской надписью. Следует комментарий: «Иногда «нечитаемыми» называются монеты, на которых надписи прочитать можно, но при этом возникают противоречия с принятой версией хронологии истории…». Так не те же слова «государь всеа Руси» написаны «забытыми сегодня буквами, вязью» на второй монете? Автор этих строк прослезился от умиления: не дать ли крупную премию исследователям, установившим использование вязи на монетах? До сих пор она характерна была для одних только рукописей, да и не забыта никем… Но семимильными шагами устремляется вперед отечественная наука, каждый день сталкиваешься нос к носу с новыми открытиями: сегодня забыта вязь, бесстыдно помолодел сребреник. Орда стала Русью. Завтра окажутся забыты устав, полуустав, скоропись и современное начертание букв; Япония станет Канадой, доллар обнаружат в каменном веке. Но даже если все это случится, то и тогда автор этих строк под микроскопом не прочитает нечитаемую надпись, потому что она нечитаемая, и попытка медитировать над ней скорее приведет к окончательному просветлению и нирване (N 6), чем к прочтению. Предпочтительнее, право, погадать на кофейной гуще: «государь всеа Руси» или «Аллах акбар».

И так далее.

А.Т. Фоменко искренне убежден, что вся древняя русская история была сфальсифицирована «придворными» историками династии Романовых. Эти ловкие люди прятали и подделывали русские летописи просто в массовом порядке. Они же, надо полагать, наполнили архивы средневековыми документами поздней «сборки» и подсунули советским археологам новгородские берестяные грамоты. Особую роль в теории «романовского фальсификата» играет Радзивилловская летопись.

Фом-дружина придерживается того мнения, что эта летопись «представляет из себя основной, древнейший и первый по времени обнаружения список знаменитой «Повести временных лет»… Все остальные списки «Повести временных лет» являются фактически копиями Радзивилловского» (с. 81). Описания крупных книжных собраний, относящиеся к XVII столетию, буквально пестрят упоминаниями летописей, и совершенно непонятно, почему Радзивилловская летопись занимает первое место в конкурсе на древность «обнаружения». Бог весть почему Лаврентьевская летопись, относящаяся к XIV в. (1377 г.), осталась для уважаемых авторов тайной за семью печатями вместе с нею еще несколько летописных сводов, содержащих текст «Повести временных лет» традиционно относимых источниковедами к более раннему времени. Радзивилловская летопись изготовлена на бумаге, в то время как имеются пергаментные списки «Повести временных лет» (хотя бы та же Лаврентьевская летопись), ан нет, прихотливое воображение уважаемых авторов пылает странною любовью именно к Радзивилловскому списку. Отчего ж?

Отчасти, быть может, виной тому несколько неосторожная фраза Я.С. Лурье, написавшего предисловие к академическому изданию Радзивилловской летописи серии «Полное собрание русских летописей» (том 38): «Радзивилловская летопись – древнейшая, дошедшая до нас, – текст ее завершается первыми годами XIII века» (Указ. Соч., с. 3). Но Лурье пишет это в издании предназначенном для использования историками-профессионалами, и фраза его специалистам вполне понятна. Тем более что сразу вслед за нею идет комментарий, с доброй неизменностью опускаемый во всех трудах Фом-дружины – непонятно, какого лукавства ради. Вот этот комментарий: «…текст Ипатьевской летописи доходит до 1292 г., Лаврентьевской – до 1305 г., Новгородской I старшего извода – до 1352 г.». Даже очень «неспециальному неспециалисту» должно быть понятно, что речь идет о формировании текстового комплекса, а не об изготовлении «списков», т. е. самих рукописей, содержащих «Повесть временных лет». Сама ПВЛ создана была в начале XII столетия, а все то, что идет после нее, – добавления из местных летописей Южной или Владимиро-Суздальской Руси. Логика летописеведа: летописец завершил свой труд в первые годы XIII в., т. е. он поместил в начале своего свода ПВЛ и добавил к ней те сведения, которые он имел дополнительно. Скорее всего разрыв между последним известием в летописи и временем ее написания невелик – несколько лет или, в крайнем случае, десятилетий. Текст ПВЛ в абсолютном большинстве известных летописей идентичен, с легкими разночтениями (в число «абсолютного большинства» Радзивилловская летопись, между прочим, входит). Отличается то, что стоит в летописи после ПВЛ. И чем раньше обрывается летопись, тем раньше она была, вероятнее всего, создана, а следовательно, тем больше шансов, что летописец имел в своем распоряжении более древние, более достоверные источники. Разумеется, необходимо делать поправку на то, что в распоряжении летописца более позднего времени могли оказаться документальные или опять-таки летописные источники весьма раннего периода. Здесь очень многое зависит от того, насколько богатым было рукописное собрание, которым мог пользоваться летописец в своей работе, каковы были возможности восполнить пробелы в источниках у заказчика летописи – князя, церковного иерарха, монастыря и т. д. Текст созданной летописи могли переписывать, дополняя и редактируя, многое множество раз на протяжении нескольких стоетий. Таким образом, нет никаких оснований приписывать роль древнейшего списка ПВЛ Радзивилловской летописи.