Флора уставилась на меня, ее красное лицо изобразило неловкую ухмылку.

— Дядя Эдмунд, ты жалок. Это Мэгги тебя подговорила?

— Нет, ну… так ты постараешься меня простить?

— Не глупи. Я не могу управлять своими чувствами. Мне видеть тебя противно, вот и все. А насчет того, что ты не знаешь, что на тебя нашло, то разобрался бы ты в себе, а? Я бы на твоем месте сходила к хорошему психоаналитику!

— Мне очень жаль, что ты так настроена, Флора. Как я сказал, я смиренно прошу прошения. Но серьезно, тебе не кажется, что ты должна уехать отсюда?

— Чтобы обеспечить мамочке зеленую улицу для драгоценного Дэвида? Это она тебя науськала!

— Нет-нет. Будь благоразумна, дитя. Здесь творится такая ужасная путаница, лучше тебе выбраться из нее. Что угодно может случиться.

— В смысле, когда папочка узнает? Да уж, вот что мне до смерти охота увидеть, так это что случится, когда папочка узнает. Хочешь, чтобы я пропустила самую потеху?

— Не будь идиоткой. Ты уже наделала достаточно вреда. Пойми это наконец! Самое меньшее, что ты можешь сделать, — это попытаться свести потери к минимуму.

— «Свести потери к минимуму»! — передразнила она меня, — Вы двое судите меня, словно парочка набожных родителей свою заблудшую дочурку! Пересчитай как следует, Мэгги, проверь, что я не обманула тебя. Можно подумать, я бы взяла твои проклятые деньги, если бы могла раздобыть их где-то еще! Я не жалею ни о чем, что сделала, и не обязана отчитываться перед тобой. И я больше не маленькая Алиса в Стране чудес, дядя Эдмунд, благодаря таким типам, как ты, разве что у тебя-то самого кишка тонка. Это мой дом, и я в нем останусь. Почему ты не уезжаешь? Ты только выставляешь себя на посмешище, и никто тебя не любит!

Меня задели ее слова, но еще больше новое агрессивное и уродливое выражение лица, с каким она произносила их. Какое ужасное взросление! Я сильно пожалел, что не обладаю необходимой властью.

— Флора, я не сужу тебя. Я не имею права кого-либо судить. Знаю, что я смешон. Но ты моя племянница, и я хочу помочь…

— Ты просто старый козел, дядя Эдмунд, чего скрывать? Твое благостное поведение никого больше не проведет. Да ты наверняка еще и импотент вдобавок. Давай вали домой глазеть на свои непристойные картинки!

— Флора, — тихо произнесла Мэгги, — прекрати орать и говори с нами разумно. Ты прекрасно знаешь, что не можешь здесь оставаться. Твоя мать никогда не придет в чувство, пока ты в доме.

Флора двинулась к Мэгги, и ее голос взвился до бессвязного бешеного воя.

— Ты! Прекрати указывать мне, что делать! Только потому, что одолжила мне деньги, ты считаешь, что я у тебя в кармане? Но я все о тебе знаю, Мэгги Маджистретти. И если этот дом и сошел с ума, то без тебя тут уж точно не обошлось!

Я видел, что малышка впадает в истерику, что ее надо отшлепать или вытолкать за дверь. Но я просто не мог коснуться ее. Я постучал по столу.

— Флора, иди в свою комнату…

Она повернулась ко мне. Ее мокрые губы дрожали, из глаз катились слезы.

— А, ты не знаешь о Мэгги! Что ж, я тебе расскажу. Она делала жуткие, жуткие вещи с Лидией. Что-то отвратительное, из-за чего весь дом превратился в кошмарный… А все потому, что она не нравится мужчинам…

Я ощущал боль, шок, злость и отчаянное желание заткнуть ей рот. Но едва она пошевелилась, я отпрянул. Флора изо всех сил треснула по столу, смахнула горку денег, и вихрь банкнот разлетелся по всей кухне. Мэгги что-то говорила по-итальянски и протестующе протягивала руки. Лицо Флоры покраснело и перекосилось, прядь золотисто-рыжих волос разделила лоб, как будто голова ее раскалывалась надвое. Она схватила Мэгги за запястье и дернула вперед, и на мгновение две женщины слились в качающуюся, спотыкающуюся инталию. [33]Я попятился от них, точно от дерущихся животных. Флора завладела ножницами Мэгги и взмахнула ими, как тесаком. Мгновение я почти ожидал, что прольется кровь… а когда эти двое расцепились, увидел, что Флора обрезала волосы Мэгги на затылке. С возгласом ужаса и отвращения Флора уронила продолговатый узел волос на стол, где он развернулся черной змеей. Наступила тишина.

Я сел у окна. Никогда раньше я не видел драку двух женщин и нашел сие зрелище крайне тошнотворным. Флора, приоткрыв слюнявый рот, смотрела на безвольную, безжизненную прядь волос. Она все еще высоко держала ножницы как оружие. Мэгги медленно коснулась руками остриженного затылка, а потом прикрыла руками лицо и грудь, как женщина, внезапно оказавшаяся обнаженной. В этот миг вошел Отто. Появление Отто наполнило меня страхом еще до того, как я понял, что происходит, а еще я ощутил острое мучительное чувство вины — за женщин и за себя. Должно быть, сцена казалась престранной: Флора поднимает отрезанные волосы почти ритуальным жестом; Мэгги превратилась совсем в другое существо и прячет лицо, точно от взгляда Медузы; стол и пол усыпаны пятифунтовыми банкнотами.

Отто только взглянул и мгновенно уловил суть произошедшего. Он вошел как хозяин и сразу приступил к действиям. В два шага преодолел расстояние до Флоры. Выхватил у нее трофей. Ножницы лязгнули об пол. Затем он взял ее за руку и сильно ударил по ладони свободной рукой. Я часто видел, как он делает это, когда она была маленькой.

Такой удар от Отто — не фунт изюма. Флора отреагировала, как и раньше. Ее лицо покраснело, рот широко раскрылся, издав вопль боли и возмущения. Краем глаза я заметил сконфуженную Мэгги, отворачивающуюся с оцепенелым видом. Ее рука вновь исследовала обнаженность шеи. Длинная петля черных волос соскользнула со стола на пол.

Я начал говорить Отто что-то умиротворяющее и объяснительное. Но вопли Флоры оглушали. Внезапно я разобрал, что она кричит нечто осмысленное, и, услышав это, понял, что миг катастрофы настал.

— Дурак, дурак! Не знаешь, кто спит с твоей женой, не знаешь, кто соблазняет твою дочь? Твой милый маленький мальчик — дьявол, дьявол, дьявол!.. Ну-ка угадай, кто спал с мамочкой все время, пока ты строил из себя дурака с той шлюхой!.. Не знаешь?..

Голос Флоры захлебнулся в слезах ярости. Отто снова схватил ее за руку и рывком подтащил ее к столу. Она вдруг затихла, перепуганная.

Отто был очень спокоен. Он выглядел немного озадаченным и глуповатым, как большое животное, попавшее в замкнутое пространство.

— Флора, о чем ты говоришь? — медленно спросил он.

— Ничего… я просто… — промямлила Флора. — Ой!

Должно быть, Отто усилил хватку.

— Флора, повтори, что ты только что сказала. Живо.

— Отто, послушай… — вступился я.

— Заткнись! Флора…

— Ой, не надо, не надо! Я говорила… о господи, разве ты не знаешь… у мамочки есть любовник. Ой, отпусти меня!..

Отто освободил ее.

— Но кто?

— А кто, по-твоему? Дэвид, конечно.

— И ты говоришь… ты тоже?..

— Да! — завопила Флора и отбежала к окну, потирая руку. — Да, я тоже! Ты был слеп, позволяя всему этому твориться у себя под носом! О, какой же ты глупец!

Отто уставился в пол, и я видел, что его лицо краснеет и медленно морщится, как у ребенка, готового вот-вот заплакать. Я отчаянно жалел его, но куда больше боялся. Я начал подбираться ближе. И в этот момент дверь тихонько отворилась и вошел Дэвид Левкин.

Левкин, должно быть, понял, что произошло, как только вошел, а скорее, подслушивал какое-то время под дверью. Крики Флоры разнеслись, наверное, по всему дому. Он закрыл дверь и прислонился к ней, легонько придерживая ладонями. Лицо его светилось поразительным умиротворением — лицо человека, созерцающего некую чудесную истину. Отто спросил:

— Это правда, Дэвид, насчет тебя и… Изабель и Флоры?..

— Да, хозяин.

Я отодвинул конец стола со своего пути, готовясь вклиниться между Отто и Дэвидом. Флора вскочила на сиденье у окна. Но Отто уже пошел вперед. Большое сморщенное озадаченное лицо смотрело вниз, влажный рот слегка приоткрылся. Дэвид застыл, вывернул ладони наружу жестом дарения, лицо его бессмысленно светилось. Со странной свирепой мягкостью Отто взял его за плечи, отставил в сторонку и медленно вышел за дверь.