– Я не пойду, – глухо сказал Меганемнон.

– Почему? – не понял Одессит.

– Я должен видеть Елену.

– Но это самоубийство! – воскликнул Гетеродин.

– Нет. Это убийство.

– Вы хотите убить женщину? – ужаснулся царевич.

– Я хотел убить эту женщину на протяжении десяти лет. Она опозорила меня. Она исковеркала мне жизнь.

– Но это неправильно!.. – было все, что смог вымолвить Иван.

– Это не имеет значения. Союз женихов поклялся, что...

– Мы не можем на это согласиться, Меганемнон, – решительно заявил Одессит. – Мне не жалко своей жизни, в этом не может быть никаких сомнений, ты это, естественно, знаешь, но когда нас с тобой обнаружат, подумай только, что они сделают с нашим гениальным поэтом! Сокровище, достояние нашей нации в смертельной опасности! И мы не можем им рисковать! Так что, ты – как хочешь, а я просто чувствую себя обязанным сопроводить нашего достопочтенного гостя в целости и сохранности в лагерь.

– Одессит прав, – поддержал его Сопромат. – Но этот путь к воротам слишком опасен, и мы не можем отпустить их одних. Я тоже должен охранять великого Демофона, чего бы мне это не стоило!

– И я! – в один голос шепнули Гетеродин и Тетравит.

– А я иду туда, куда пойдет мой командир, – быстро заявил Хлорософ.

Меганемнон помолчал.

Может, если бы было посветлее, его соратники отвели бы взгляды и пожали плечами. Но было темно, как зимой в Сабвее, и они не стали утруждать себя такими мелочами.

– Я пойду с тобой, царь, – неожиданно встал рядом с Меганемноном Иван.

– И я! – присоединился к Ивану Ирак.

– И я, – хмуро заявил Трисей.

– Но ты не можешь!.. – испуганно воскликнул Тетравит.

– Почему это? – недобро усмехнулся Трисей.

– Без тебя мы не выберемся из города!..

– Трисей, они правы, – с благодарностью взял его за руку Иванушка. – Демофона действительно надо вывести отсюда. И, к тому же, если группа и в самом деле натолкнется на врага, и придется сражаться, ты же не думаешь, что от них будет какая-то польза?

Польщенный Трисей неопределенно хмыкнул.

– Тогда пойдем с ними вместе, Ион! – горячо зашептал ему в ухо Ирак. – Зачем тебе этот сумасшедший женоубийца? Пусть идет навстречу своей погибели! Скорее закончится осада!.. И вообще – ты же не за этим сюда приехал!

– Нет, Ирак. Убивать женщин – неправильно. И я надеюсь его в этом убедить.

Ирак подумал, что единственный способ убедить Меганемнона не убивать и жену, и себя – это тюкнуть его сейчас по голове, взвалить на плечо Трисею и вынести из города как мешок с зерном, но решил, что, скорее всего, его скрытный бог сам лучше всех все знал, и вмешиваться в божественное провидение все равно, что прыгать с вышки в осушенный бассейн, и промолчал.

Не прощаясь, две группы быстро разошлись в противоположных направлениях.

Царь, Иванушка и Ирак решили спрятаться в солярии на крыше дворца, куда, по обычаю, днем часто приходили женщины царского рода и под полотняными навесами пили прохладительные напитки и глазели сверху на городскую жизнь.

Пробраться незамеченными им удалось быстрее и легче, чем они ожидали – охрана или отсутствовала, или бессовестно спала.

Они тоже прилегли за громадными глиняными кадками с разлапистыми пальмами, оплетенными толстыми лианами, и стали ждать утра.

– ...Послушайте, ваше величество, – не терял надежды вразумить царя Иван. – Ну ведь уже десять лет прошло. Не вы ведь один такой. Сплошь и рядом все... почти... наверное... жены убегают от своих постылых... ой, простите... мужей. Я читал. И что теперь – всех убивать?

– Да. Она этого заслуживает. Она исковеркала мне жизнь, – угрюмо повторял Меганемнон. – А ты, Ярион, мальчишка и слюнтяй, которого жена бросит не через год – через месяц!

– Да вы сами себе свою жизнь исковеркали! – не выдержав, вспылил царевич. – Вместо того, чтобы забыть ее, жениться и жить десять лет счастливо дома, вы все это время ненавидели ее под стенами этого несговорчивого города! С тремя тысячами ни в чем не повинных людей! Солдаты смеются над вами!..

– Она исковеркала мне жизнь, – прорычал он. – Поначалу, сгоряча, я призвал союз женихов, собрал армию и приплыл сюда. Тогда это казалось единственно верным решением, и я не отступал. Теперь, когда я просидел у этого треклятого города десять лет, у меня осталось только два выхода – убить ее или погибнуть самому.

– Но ведь можно уйти...

– Можно. Если я захочу, чтобы, кроме солдат, надо мной смеялась и вся остальная Стелла, а имя мое осталось в веках синонимом жалкого рогоносца. Но я убью ее. И если вы не согласны, то можете убираться отсюда на все четыре стороны.

– Очень любезное и своевременное предложение... – пробормотал Ирак под звон оружия остановившегося внизу отряда.

Восток посветлел.

Скоро утро.

Спать не хотелось.

– Париж, скорее, скорее – смотри, сейчас взойдет солнце!

– Солнца я не видел, Елена... Стоило вытаскивать меня ради какого-то солнца в пять утра из постели!..

– Париж! Ну как ты не поймешь! Сегодня я проснулась среди ночи с таким предчувствием... Чего-то необыкновенного... Что-то хорошее должно произойти. А чтобы день прошел славно, человек должен встретить появление на небосводе огненной колесницы Люкса – так учила меня моя бабушка!..

– Что необыкновенного с тобой может случиться? – брюзжал Париж. – Встретишься со своим неугомонным царьком?

– Неостроумно! Я же сказала, хорошего!..

Вздрогнув, Иванушка очнулся от дремы и осторожно выглянул из своей засады.

Метрах в десяти от их зеленого уголка, у парапета, стояли спиной к ним длинноволосый кудрявый мужчина в короткой сиреневой тунике и темноволосая босоногая женщина в розовом гиматии, или как там у них еще назывались эти крашеные простыни для тела.

– Какая-то блажь на тебя накатывает, милая, в последнее время. Вот уж не думал, что появление этого деревянного носорога вчера вечером так тебя разволнует...

Вчера???!!!

– ...Если бы твой родной народ стоял под стенами города и жаждал твоей смерти, а приемный – им сочувствовал и бормотал проклятья в спину, я бы еще посмотрела, какая блажь накатила на тебя, милый!

Иванушка повернул голову направо – Меганемнона рядом с ним не было.

Наверное, потому, что он был уже на полпути к беззаботно ссорящейся парочке, и медный меч в его напряженно сжавшемся кулаке ловил слабые отблески первых лучей солнца.

– Стой! – отчаянно выкрикнул Иван, и с присущей ему врожденной грацией, перепрыгивая кадки, ринулся на выручку ничего не подозревающим пока супругам, пока не случилось трагедии.

Когда Ирак откопал большую его часть из-под куч земли, зелени и черепков, трагедии случиться пока не успело, но драма была уже в полном разгаре.

Вырывающегося Меганемнона, заломив ему руки за спину, держали двое дюжих молодцов, а третий, скрестив руки на груди, стоял перед Парижем, который, делая вид, что пытается обогнуть своего охранника, подскакивал на месте и выкрикивал несвязные угрозы в адрес соперника.

Остальные двадцать солдат стояли полукругом вокруг места катастрофы и с интересом наблюдали за раскопками Ирака.

Увидев, что на свет Божий, помимо прочего, появились Иванушкины руки, они без лишних слов ухватили его и вытянули как легендарную репу-рекордсмена лукоморского ведуна Мичурина.

Царевич попытался было дернуться, но двадцать против одного – силы неравные.

Еще двое теперь держали Ирака, хотя тот и не пытался убегать.

– Сбросьте их с крыши! – скомандовал Париж, но Елена взмахом руки остановила выполнение приказа.

– Нет!..

Какая она красивая!..

Мир застыл вокруг Иванушки, недоумевая, как это можно заниматься глупыми, скучными, обыденными делами, когда рядом находится такая неземная, волшебная, ослепительная красота.

Откуда-то из соседней вселенной доносились какие-то грубые голоса, которые что-то доказывали друг другу, о чем-то спорили, а в сказочном маленьком персональном мирке царевича было светло и радостно, и хотелось смеяться, петь, танцевать и любить всех на свете.