А вот и тот самый поворот!
Вот и сторожка, а рядом со входом привязан златогривый конь с бесценной уздечкой из аль-юминия...
Просто камень с души свалился.
Как хорошо!..
Верный друг.
Приветливая хотя бы иногда Елена.
Заветная жар-птица.
Златогривый конь.
Что еще человеку для счастья надо?..
Если не вспоминать один вечер в Шоколадных горах...
Не надо его вспоминать.
Разве не говорится во всех книгах, что ради любви нужно идти на любые жертвы?
Елена Прекрасная права.
Любовь надо доказывать не на словах, а на деле.
Она стоит целого табуна златогривых коней.
Я ни о чем не жалею.
Ни о чем.
Абсолютно.
Нисколечко.
Ну, вот ни на воробьиный коготок!!!
...Только почему же мне все равно так плохо-то, а?..
– Сергий, эй, Сергий, ты где?
Голос царевича вдруг сорвался, и прозвучал не так радостно, как тому хотелось бы. Но он надеялся, что Серый его призыв толком не расслышал, и не станет докапываться до причин его душевных мук.
Он соскочил с козел и зашагал к избушке, крутя по сторонам головой.
– Сергий!.. Мы вернулись!..
Конь оторвался от сена и тихо заржал.
Других звуков не было.
Сознание Иванушки еще не успело ничего понять, а душа уже заныла, предчувствуя нехорошее...
– Смотри, Ион, смотри! – закричала Елена из окошка кареты.
Его быстро накрыла и пропала какая-то тень.
– Что там было? – обернулся к ней Иван.
– Не знаю, – пожала плечами царевна. – Но, по-моему, что-то большое, прямоугольное и с кистями... Похоже на ваш ковер.
– Сергий?.. Сергий!!!.. – Иванушка бросился бежать по дороге, но куда там...
Недоопознанный летающий объект, похожий на Масдая, давно пропал за верхушками деревьев.
Только теперь Иванушка разглядел в ручке двери свернутую рулоном записку.
"Прощай. Не ищи меня. Будь счастлив, если сможешь".
Подписи не было.
Волк...
Эфемерный, сияющий всеми цветами радуги, замок гармонии и совершенства, так тщательно возводимый последние несколько дней Иванушкой, рухнул на своего создателя и вдавил в землю не хуже любого его собрата из камня и цемента.
Волк...
На Ивана снова упала тень.
Он радостно вскинул голову, но это была всего лишь маленькая тучка, спешившая навстречу другой маленькой тучке, догонявшей третью маленькую тучку...
– Наверное, дождь будет, – прикрыв глаза рукой и глядя на небо, предположила Елена.
– Наверное... дождь...
Через полчаса у неба уже был такой вид, будто оно вот-вот расплачется.
...В тот день ночь кончилась, а день так и не начался.
Серый свет незаметно, но неотвратимо опутывал все вокруг угрюмой сонной пеленой, лишая мир красок и объема.
Неба не было – вместо него был серый провал с черными рваными краями из сжавшихся и приготовившихся к неизбежному деревьев...
В детстве Иванушку пытались научить народным приметам, что-то вроде того, что перед хорошей погодой паук плетет свою паутину, а перед дождем сматывает ее обратно.
Сейчас не было никакой необходимости слезать с козел, лезть в кусты и искать какого-то глупого паука.
Если слово "дождь" не было написано на небе крупными, набухшими от воды буквами, то исключительно по недосмотру природы.
И вот – без подготовки, без нерешительных первых капель, эквивалентных в дождевом мире вежливому стуку в дверь, эта вода упала с неба сразу и мощно, как будто из гигантской ванны вытащили пробку, да еще и открыли до упора холодный кран.
Черные силуэты деревьев начал размывать дождь...
Это было утром, но и сейчас, ближе к полудню, ничего не изменилось.
Мокрая вода лилась с мокрого неба на мокрых коров на мокрых полях, и мокрые птицы спасались от неизбежной нелетной погоды под мокрыми кустами...
Волк сказал бы, что это был просто дождь.
Елена – что первые отзвуки шагов приближающейся осени.
Иванушка же знал точно.
Это были слезы его души.
До Лукоморья, по его подсчетам, оставалось не больше двух дней пути по раскисшей склизкой глине, выложенной широкой полосой в одном направлении и именуемой почему-то невежественными аборигенами "дорогой".
Весь день Елена Прекрасная носу не высовывала из кареты, и время от времени до царевича доносились даже сквозь шелест дождя призывы к стеллийским богам ответить ей, что она потеряла в этом ужасном мокром холодном краю.
Но боги молчали.
Наверное, все это нравилось им не больше, чем ей, и они предпочитали нежиться на пляжах теплой ласковой Стеллы, предоставив свою далекую поклонницу самой себе.
А дождь все лил и лил, и Иванушка просто диву давался, как всегда, впрочем, в таких случаях, как такое количество воды может уместиться где-то на небе, которое само по себе – огромное пустое пространство, где абсолютно не за что зацепиться перышку, не то, что тоннам и тоннам воды.
А еще он думал, что если и правда то, что тело человека на девяносто процентов состоит из воды, то истина эта устарела, так как теперь он был совершенно убежден, что на данный момент его тело состоит из воды на все сто процентов, и расплескаться ему не давал лишь тонкий слой такой же стопроцентно мокрой одежды, давно уже прилипший к его телу как вторая кожа...
Серый бы сказал, что самое подлое во всей этой ситуации то, что где-то там, за невидимыми из-за дождя тучами, наверняка вовсю светило солнце...
Опять Серый!..
Да сколько можно его вспоминать!
Он же бросил меня, даже не попрощавшись!
Оставлять записки – это... это... это... банально!
Естественно, я буду счастлив!..
Если смогу.
К вечеру они въехали в лес.
Тот самый, в котором они познакомились целую вечность назад с Волком, снова подумалось Ивану.
Ну, и что.
Ну, и пускай.
Не очень-то я по нему и скучаю.
И – да, да, да!!!! – я буду счастлив!
Даже если только назло ему.
И он яростно щелкнул мокрым кнутом над головой задремавших и остановившихся было усталых коней.
На разных существ неожиданное пробуждение от грез оказывает различное воздействие.
Некоторые, робкие, смущаются и краснеют. Некоторые, самоуверенные, делают вид, что ничего и не произошло. Некоторые, поагрессивнее, набрасываются на пробудившего с обвинениями и криками.
А некоторые просто пугаются.
Такие, как кони, например.
Вздрогнув всем телом и безумно пряднув ушами, четверка встала на дыбы, заржала и понесла.
И напрасно Иванушка натягивал вожжи, кричал страшным голосом "тпру" и "стой" и клялся, что выбросит кнут – но все зря.
Непонятно, откуда и бралась сила у измученных многодневной распутицей коней, чтобы с такой быстротой тащить по жидкой грязи тяжелую карету, но они мчались, казалось, все быстрее и быстрее...
На повороте карета подпрыгнула на невидимой кочке, которая, по всем теориям вероятности, должна была бы давно раствориться под непрекращающимся натиском воды. Сундуки и коробки посыпались с крыши карты как перезревшие яблоки с яблони, а ничего не успевший понять Иванушка слетел в корявые придорожные кусты с мокрых козел, сжимая обрывок вожжей в замерзших, сведенных судорогой кулаках.
Карета с привязанным к ней златогривым конем, взывающей о спасении Еленой и верещащей панически птицей, увлекаемая четверкой сдуревших вмиг лошадей, пронеслась дальше.
Едва придя в себя, Иванушка вскочил на ноги, выдрался из кустов и бросился за ней, с ужасом ожидая каждую секунду увидеть перевернутую карету и горы недвижимых тел...
Почти задыхаясь от быстрого бега и вдохнутой в легкие воды, гадая каким-то дальним закоулком мозга, до которого еще не докатилась паника, может ли человек утонуть от пробежки по лесной дороге, он завернул за следующий поворот и чуть не налетел на серебряный круп, мерно помахивающий мокрым золотым хвостом.
