– Ну, иди, поешь, бедолага, не расстраивайся, все будет хорошо, – неуклюже-ласково погладил по рогатому лбу животину Волк. И явно не ожидал такой реакции на свои неловкие утешения.

Козленок мгновенно вскочил на ноги, дико оглянулся, затем уставился прямо ему в лицо, мотая башкой, как будто для того, чтобы согнать слезы, а потом внезапно ухватил зубами торчащие концы Сергиева Аленушкиного Серапеиного платка и изо всех сил дернул, да так, что сорвал его с головы своего утешителя.

Из горла козленка вырвалось торжествующе-счастливое "М-ме!!!", и от переполнявшей его маленькую козлинную душу радости перекувыркнулся он через голову три раза, и растянулся среди сена, перепуганных коз и неубранного навоза перед остолбеневшим Серым Иван-царевич собственной человеческой персоной.

– Иван! Иванушка! Чтоб я сдох – Иванушка!!!

Сильные руки подхватили царевича, поставили на ноги и облапили так, что ребра захрустели.

– Иван! Иванко! Ну и напугал же ты меня, черт полосатый! Я же думал, с ума сойду! Был человек – и нет человека!

– Сергий! Как я рад тебя видеть! Я думал, что бросил ты меня, или убили тебя, или заколдовали тоже...

– Что ты такое городишь, царский сын! Как я тебя могу бросить?! Разве не друзья мы? Разве я не обещал, что буду с тобой, пока мы твою птичку не добудем? Разве не говорил, что пойду за тебя в огонь и в воду?

– Вообще-то, нет...

– Но подразумевал.

– А-а...

– А что вообще случилось-то, Иванушка? Одну минуту тут козленок на привязи, другую – ты носом навоз роешь. И куда ты подевался тогда, ночью? Чую я, что змеюка эта трактирщик тут лапу свою нечистую волосатую приложил, а понять, в чем дело – не могу. Я ведь волшебников за версту чую, с закрытыми глазами в толпе узнаю, а тут – ничего. Нет у него дара. И у работников его нет. Не мог он тебя вот просто так заколдовать!

– Не мог бы – не заколдовал, – хмуро возразил Иван. – А как – я и сам толком не понял. Помню, как по комнатам мы с тобой разошлись. Помню, как ночью с Марьяниной стряпни пить захотел – страсть. Зажег свечку, прихлебнул из кувшина, и... – царевича передернуло.

– Что случилось?

– Я даже не понял, как все и произошло. Вот как ты сказал – одну минуту человек, другую – маленький такой, на четвереньках, и слово сказать не могу – как ни силюсь, а все какое-то меканье получается. Хочешь, смейся надо мной, Сергий, а только мне так страшно никогда еще в жизни не было. Сообразил я, что задвижку открыть надо, тебя разбудить, а не могу никак – рук-то нет, копыта... Заметался я тогда...

Волк схватил Иванушку за плечи, заглянул в лицо, и облапил пуще прежнего.

– Это ты, царевич, надо мной, дураком полупьяным, смейся... Ты ведь своими прыжками тогда, может, мне жизнь спас. Может, если бы не ты – неизвестно, что со мной бы было. Я ведь также от жажды проснулся, только попить захотел – да твои скачки услышал...

Серый осекся, Иван вырвался из его объятий, и глаза их встретились.

– Вода! – выдохнули они в один голос.

– Но откуда? Как? – недоуменно взмахнул руками Волк. – Наговорить на воду, конечно, можно, но ведь такое мощное заклинание не каждый волшебник сможет осилить, а тут – трактирщик сиволапый! Ну не мог он этого сделать, не мог, чем хочешь поклянусь!

– Постой, – ухватил его за запястье Иванушка. – Конечно, это ерунда, сказки детские...

– Говори.

– Да нет, глупости конечно... Но я слышал от своей няньки в детстве, что в ее родной деревне жила одна старуха, сестра подруги которой знала одного ямщика, который однажды вез человека, который был знаком с одним... Короче, нечто похожее однажды случилось с одной девочкой оттого, что она попила воды из следа, оставленного то ли свиньей, то ли медведем...

– Из следа?... Воды попила?...

– Ну да... Я же говорю – чепуха какая-то, просто к слову пришлось, вспомнилось... Вот была бы здесь Ярославна – она бы быстро во всем разобралась.

– Если бы сеструха моя была здесь – такого вообще бы не случилось, – угрюмо изрек Волк. – А насчет следа – возможно, в этом что-то и есть... Знаешь, есть у меня одна мыслишка... Посиди-ка ты пока здесь, а я все хозяйство евойное хорошенько обойду. Да смотри, отсюда – ни шагу, – Серый повязал заново платочек и двинулся к загородке.

– Стой! – вдруг ухватил его за сарафан Иван. – Какой же я низкий эгоист!

– Да? – обернулся Волк.

– Да. Самое-то главное я забыл. Ты знаешь, что он так поступает с каждым богатым путником, который у него останавливается?

– Что-о?!

– Все козы, овцы, коровы, свиньи здесь – это все когда-то были люди. Он их всех заколдовал – кого раньше, кого позже. Чем дольше человек находится в зверином обличии, тем больше становится похожим на самое обыкновенное животное, и потом уже сам не может вспомнить, что раньше он был кем-то другим.

– А ты откуда знаешь?

– Видишь – вон там, в загоне напротив, баран на нас смотрит?

Серый оглянулся – действительно, черный баран, приподнявшись на задние ноги, неотрывно следил за ними, беззвучно раскрывая рот и, казалось, хотел что-то сказать.

– Это лукоморский купец, Демьян Епифанов, их торговый дом – один из самых богатых у нас. Его превратили около недели назад. Он и его приказчики ехали домой из Вамаяси с товаром. Их Козьма сделал жеребцами, вон они, буланый и соловой, там, подальше, видишь?

– А хороши...

Царевич метнул на друга гневный взгляд.

– Шучу, – пожал плечами Волк.

– Они уже стали забывать, что еще неделю назад они были людьми, видишь? Они на нас не реагируют. Демьян сказал, что они сразу впали в отчаяние, и полное превращение закончилось быстрее. А он сопротивлялся, поэтому смог пока сохранить в себе человеческое. Был еще возчик, ему показалось, что его превратили в быка, но после той ночи он его больше не видел.

– Ну, трактирщик... Козьма, значит. Скоробогатый, – в голосе отрока Сергия зазвучали нехорошие нотки; нотки, которые обычно слышатся в звоне острой стали и предсмертных хрипах. – Ну, держись, лапик, рассердил ты меня теперь по-настоящему. Я, конечно, и сам не подарок, но тут дело другое. Ты знаешь, что он потом этих людей на мясо продает?

– Не может быть! – Иван задохнулся от ярости. – Ну, подлюга, берегись, – и вихрем, одним прыжком, перемахнул через ограду, сорвав на лету со стены топор.

– Стой, Иванко, не торопись, – ухватила его за плечо железная рука Серого.

Посетителей в трактире не было, и хозяин с двумя шкафоподобными работникам уселись обедать прямо в общем зале. Аленушка с поклоном принесла им похлебку, нарезала горку хлеба на столе.

– Что, мясник еще не приезжал?

– Нет, хозяин, не было...

"И не будет," – с мрачным удовлетворением договорил про себя Серый. После того, как у мясников, перехваченных метрах в ста от трактирщицкого имения, многозначительно помахали под носом топором, вряд ли они еще когда-нибудь вернутся в эту деревню. И не пожалеют.

– Аленка, вина неси.

– Извольте.

Через секунду девчушка вернулась, неся на подносе два оловянных кубка и один золотой, доверху наполненных крепкой сливовицей.

Козьма Скоробогатый повел над ней носом, зажмурился от удовольствия, прищелкнул языком.

– Эх, хороша, родимая!

– Хороша, – согласно закивали работники.

– Ну, робятушки, будем!

Мужики чокнулись и залпом выпили.

Иванушка едва успел отскочить от двери, в замочную скважину которой он подглядывал – нахлестываемые Серым хворостиной, пулей вылетели на дорогу с сумасшедшим визгом два огромных борова, а следом за ними – нечто невообразимое, что ни в сказке сказать, ни в кошмаре не увидеть: свиная голова с коровьими рогами, овечье туловище на кривых козьих ногах и поджатый конский хвост крючком. Издаваемые при этом существом звуки описанию не поддавались. Да и вряд ли они того стоили.

Серый пронзительно засвистел, вытянул уродца вдоль жирной спины хворостиной, и весь табунок помчался к лесу, поднимая за собой тучи пыли.