Но вот в очерке Кожевникова читаем:

"Командир авиачасти разрешил нам участвовать в боевом вылете.

В небе белая луна и сырые, тяжелые тучи. Днем шел дождь. Почва мягкая, вязкая. Глубокий, почти танковый след от колес самолета заполнен черной водой. Каково будет стартовать из этой лужи?

Поспешно затягиваю лямки парашюта, чтобы успеть надеть его до взлета. Но мы уже в воздухе. Командир экипажа В. Филин почти мгновенно поднял гигантскую стальную птицу с размокшего поля.

Слева от меня моторы, из патрубков бьют голубые огни, глушители покраснели от накала. Больше ничего не видно! Сплошная туманная пелена. Идем в облаках".

Были и такие строки:

"Наш корабль плывет над расположением врага. На земле кружат и гаснут летающие светляки ракет. Они мелькают параболой, ярко вспыхнув, потом исчезают...

Штурман взялся за прицел. Припав к нему, глядит вниз.

Воздушная струя тяжело бьет по затылку. Цепляясь парашютом, пробираюсь назад. Бомбардировочные люки открыты. В кассетах уложены крупнокалиберные бомбы. Бортмеханик Мейстер наклоняется над люком. Сажусь с ним рядом. Внизу земля. Внизу враг.

Отрывается и падает бомба. Еще одна, еще...

Мейстер берет из ящика мелкие бомбы. И мы бросаем их с силой вниз, руками, вперемежку с большими бомбами..."

Словом, очерк Кожевникова сразу же заинтересовал нас. В редакции любили, когда корреспондент писал о том, что он видел своими глазами. Это ценили и наши читатели. Понятно, почему мы ухватились за этот очерк и немедленно его напечатали.

О том, как летал Кожевников, что делал сам, что переживал, можно было прочитать, как говорится, между строк его очерка, но многое осталось за его пределами. Узнал я об этом позже.

Кожевников несколько раз выезжал на аэродром в Юхнов, писал свои очерки по рассказам летчиков. Но почувствовал, что передать все, что происходит в воздухе, трудно, тем более что летчики по своей природной скромности не очень-то распространялись о своих боевых делах. Да это я и сам запомнил по той беседе с Талалихиным.

"Выдумывать" же писателю не хотелось, и в один из поздних вечеров, когда бомбардировщики уже были заправлены, Кожевников стал уговаривать командира полка, чтобы его взяли в полет. Командир вначале отказал, объяснив, что самолеты загружены 250-килограммовыми бомбами до предела и, чтобы взять корреспондента, надо снять одну бомбу, что нежелательно.

Потом подумал о другом. Летали они на старых бомбардировщиках "ТБ-3". Эти тихоходные, громадные и неуклюжие машины еще в довоенное время занимались главным образом тем, что перевозили всякие грузы. Но в войну им нашли применение, используя для ночных бомбардировок и полетов в тыл, к партизанам; и, надо сказать, удачно. Но об их боевых действиях очень мало писали, а кое-кто даже подтрунивал над "тихоходными авиаторами".

Командир полка пришел к выводу, что, пожалуй, корреспондент "стоит" одной бомбы. Сняли одну из них, большую, как кабанья туша. Подсчитали. Кожевников, молодой, худощавый, весит меньше. "Недовес!" Тогда решили взять еще контейнер с мелкими бомбами, которые и доверили метать вручную писателю в "заданном районе".

В полете все было: и тревожное и комическое. Командир корабля Филин поручил Кожевникову наблюдать за обстановкой: появятся ракеты - это линия фронта, докладывай. Писатель старался изо всех сил. Наблюдал. Увидел замелькавшие над самолетом желто-красные вспышки и докладывает командиру, что пересекли линию фронта. А Филин смеется:

- Линию фронта уже давно пролетели. Это не ракеты, а разрывы снарядов немецких зениток.

За годы войны наши корреспонденты не раз летали на бомбардировщиках и штурмовиках. Но первую страницу боевых вылетов журналистов и писателей нашей газеты открыл Вадим Кожевников.

Писатель мне рассказывал, что после этого полета ему стало легче работать в авиационном полку. Летчики как бы приняли корреспондента в свою семью, считали его своим человеком, более доверительно и щедро с ним разговаривали о боевых и житейских делах. И не надо было ему спрашивать о том, что они чувствовали, что переживали в полете. Это он и сам пережил. Так было, вспоминает Вадим Михайлович, и в пехоте: лежишь в роте на передовой, кругом стрельба, шкура в гармошку собирается, но бойцы видят рядом корреспондента - и раскрывают ему свою душу.

- И потом, - как бы в "оправдание", замечает он, - писатель, журналист должен быть любопытным...

* * *

Был еще один, сугубо "земной" эпизод, о котором без улыбки вспомнить нельзя.

На второй или третий день после опубликования в "Красной звезде" очерка "В полете" ко мне прискочил наш спецкор Василий Коротеев и сообщил, что редактор фронтовой газеты "арестовал" Кожевникова за то, что он без его ведома послал очерк в "Красную звезду", нарушив этим "приоритет" его газеты, где писатель состоял в штате. Кожевников, мол, безвыходно сидит в палатке, с него даже ремень сняли.

И смех и грех!

Надо принимать меры. Вечером я был в ГлавПУРе, пожаловался на редактора фронтовой газеты. Мне сказали: "Составьте телеграмму начальнику политуправления фронта". Я набросал довольно лояльную депешу - мол, передайте своему редактору, чтобы не препятствовал сотрудничеству своих корреспондентов в "Красной звезде". Главначпура прочитал, крест-накрест перечеркнул ее и написал другой текст: "Какой чудак запретил Кожевникову печататься в "Красной звезде"?" Сейчас могу.сказать, что в тексте вместо слова "чудак" было другое, более строгое, резкое, в духе и характере армейского комиссара... Во всяком случае, Кожевникова сразу же освободили из-под "ареста".

- Эта телеграмма, - рассказывал мне писатель, - выручила всех нас, работавших во фронтовой газете, мы стали беспрепятственно печататься в центральной прессе.

Читатели привыкли, что каждый день или через день на страницах "Красной звезды" печатаются искрометные статьи, памфлеты, фельетоны, заметки Ильи Эренбурга. Мне рассказывали, что, когда политруки раздают бойцам свежий номер нашей газеты, непременно кто-нибудь да спросит:

- А Эренбург сегодня есть?

Рассказывали также, что в одном партизанском отряде был отдан письменный приказ: "Разрешается после прочтения употреблять "Красную звезду" на раскурку, за исключением статей Эренбурга". Не знаю, действительно ли существовал такой приказ - сам я его не видел, - но даже если это легенда, то и она говорит о многом.

И вдруг с 6 сентября его статьи почти на неделю исчезли со страниц "Красной звезды". Читатели звонили в редакцию, спрашивали:

- Что с Эренбургом?..

Его очерк, напечатанный 13 сентября, дал исчерпывающий ответ на подобные вопросы и запросы.

В середине августа резко ухудшилась обстановка на Юго-Западном фронте. Гитлеровцы продвигались в направлении Чернигова - Конотопа - Прилук, имея целью обойти киевскую группировку наших войск. Чтобы помешать осуществлению вражеского замысла, был создан Брянский фронт. Во главе его поставили генерала А. И. Еременко. Перед войсками фронта была поставлена задача разгромить танковую группу Гудериана. Наряду с сухопутными войсками, в том числе танками и артиллерией, к этой операции привлекалось около 500 самолетов, что при тогдашних наших возможностях считалось весьма внушительной силой.

"Красная звезда" командировала на вновь созданный фронт корреспондентов - Петра Коломейцева, Павла Трояновского, Василия Гроссмана, Зигмунда Хирена и фоторепортера Олега Кнорринга. Затем собрался туда и я. Накануне отъезда, вечером заглянул в комнату номер 15. Там, как всегда, Илья Григорьевич, весь в табачном дыму, усердно выстукивал на своей машинке очередную статью. Сказал ему, куда я отправляюсь, и пригласил, если он желает, поехать со мной.

Эренбург сразу же перестал печатать, вскочил с кресла и, словно боясь, как бы я не передумал, произнес скороговоркой:

- Готов, хоть сейчас...

- Сейчас нельзя, - успокоил его я. - Сейчас нужна ваша статья - для нее оставлено место в полосе. Приходите завтра с рассветом. Я скажу начальнику АХО, Одецкову, чтобы он вас экипировал.