Писал он много. Каждый день и почти в каждый номер газеты. Трехколонники, подвальные статьи, небольшие заметки строк в 50-70. В те бурные и тревожные дни "Красная звезда" стала для Эренбурга главной трибуной, с которой он обращался с пламенным словом к советским воинам, ко всему советскому народу и нашим тогдашним союзникам. Эренбург сам заявил в одном из своих выступлений еще в дни войны:

"Писатели вошли в газету, как всходят на трибуну, - это не их рабочий стол, это не их место. Но и блиндаж не место сталевара или садовника.

Война переселяет людей и сердца... В дни войны газета - воздух. Люди раскрывают газету, прежде чем раскрыть письмо от близкого друга. Газета теперь письмо, адресованное тебе лично. От того, что стоит в газете, зависит твоя судьба".

Да, для Ильи Эренбурга "Красная звезда", так же как и для других советских писателей, была трибуной, необходимой как воздух!

Константин Симонов, состоявший во время войны в одном корреспондентском строю с Эренбургом, писал о нем:

"Он был принят в армии как воин... Он всегда делился своим сердцем с читателем, а читатель это всегда чувствует... Солдаты и офицеры принимали его вещи каждый день как духовную пищу, а эта духовная пища была необходима именно каждый день. Они любили Родину, они ненавидели фашистов, они шли в бой, и это было каждый день. И очередная статья Эренбурга, необходимая для души, входила в этот день, воодушевляла, вооружала".

На первой полосе опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР, дополняющий Закон о всеобщей воинской обязанности статьей 30 в. Она гласит:

"Военное обмундирование, выданное лицам рядового и младшего начальствующего состава, призванным в Красную Армию и Военно-Морской флот по мобилизации и по очередным призывам и отбывшим на фронт, переходит в их собственность и по окончании войны сдаче не подлежит".

В мирное время военнообязанные, призывавшиеся на учебные сборы или войсковые учения, такой привилегией не пользовались. Месяц ли, больше ли длился сбор - в каптерках подразделений хранилась их штатская одежда. После сборов она возвращалась человеку, а военная форма у него отбиралась, отправлялась на ремонт или стирку и под аббревиатурой "БУ", то есть "бывшая в употреблении", складировалась в ожидании следующего контингента призываемых на переподготовку.

А теперь вот новое положение: по окончании войны обмундирование сдаче не подлежит. Точно не знаю, но, вероятно, Указ был издан как поощрение фронтовикам, да и для того, быть может, чтобы берегли обмундирование. Вопрос этот был все же не первостепенной важности для пятого дня войны. Но сейчас глаз зацепился за фразу "по окончании войны"! Три слова, но сколько в них, подумал я нынче, было оптимизма и веры, что не гитлеровцы, а мы закончим войну!

Правда, кто из интендантов, готовивших этот документ, да, откровенно говоря, все мы могли предполагать, что война будет такой длительной. Сколько раз тем, кто дошел до победы, пришлось менять свою просоленную потом гимнастерку и истасканную шинель с подгоревшими у походных костров полами, протоптанные сапоги, прежде чем вернуться домой в обмундировании, ставшем их собственностью?

Сегодня утром главных редакторов центральных газет собрали в ЦК партии. Секретарь ЦК А. С. Щербаков зачитал подписанную ночью директиву СНК СССР и ЦК ВКП(б). Читал ее вслух, громко. Каждое слово отзывалось не только в сознании, но и в сердце каждого из нас. Пришли на память слова незабываемого ленинского декрета восемнадцатого года "Социалистическое отечество в опасности!", словно написанные и для этой войны.

Директива являлась программой советского народа в Великой Отечественной войне, основой боевой деятельности войск и перестройки народного хозяйства на военный лад. Мы, редакторы, тут же прикидываем в уме - что дать в газету, какие передовые, статьи...

Не буду скрывать. Были в директиве слова, которые, как говорится, не сразу дошли до меня, да и не только до меня. А именно: "Несмотря на создавшуюся серьезную угрозу для нашей страны, некоторые партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации и их руководители еще не осознали значение этой угрозы и не понимают, что война резко изменила положение, что наша Родина оказалась в величайшей опасности и что мы должны быстро и решительно перестроить всю свою работу на военный лад".

И вот кто же эти "некоторые" руководители и в чем они "еще не осознали значение угрозы..."? Объяснение пришло несколько позже. Людям с довоенными представлениями о будущей войне казалось, что враг будет сразу же остановлен, вышвырнут из нашей страны, разгромлен. Многие из нас, как ветрянкой, переболели этим в первые дни войны. Не все сразу поняли, что война будет тяжелой, кровавой, потребует огромных жертв и много времени...

* * *

Получено постановление Президиума Верховного Совета СССР, ЦК партии и Совнаркома о создании Государственного Комитета Обороны. В его руках сосредоточивается вся власть в государстве. В номер пошла передовая статья, посвященная этому акту.

С этого номера я официально вступил в должность главного, или, как тогда говорилось и писалось, ответственного редактора "Красной звезды".

Сменил я корпусного комиссара Владимира Николаевича Богаткина милого, доброго, умного человека, с большим опытом практической работы в войсках, но, к сожалению, совершенно не искушенного в журналистике и тяготившегося своей редакторской должностью. Он оказался на ней по капризной воле случая.

В сентябре сорокового года, когда в "Красной звезде" открылась вакансия ответственного редактора, на эту должность, как бывало уже в прошлом, намеревались послать заместителя начальника Политуправления РККА. Этот пост занимал тогда Федор Федотович Кузнецов. Но он, как говорится, отбивался руками и ногами, мотивируя отказ тем, что недавно пришел в армию, в печати никогда не работал, за всю свою жизнь ни одной статьи не написал и не отредактировал. Тогда ему сказали: - Предложите другую кандидатуру.

Кузнецов назвал Богаткина - члена Военного совета Московского военного округа: Богаткин, мол, часто печатается в "Красной звезде". Да, действительно в нашей газете было напечатано несколько статей за подписью Владимира Николаевича. Только, строго говоря, во всех таких случаях он являлся не автором, а лишь соавтором: статьи писались журналистами на основе бесед с ним.

Едва ли Богаткин умолчал об этом при назначении его редактором "Красной звезды". Доподлинно знаю, что он тоже всячески "отбивался". Но так или иначе назначение состоялось. А в порядке компромисса за ним оставили и прежний пост - члена Военного совета округа. Таким образом, Владимир Николаевич имел основание считать свою работу в газете совместительством, не очень-то стремился постигнуть ее специфику и, когда началась война, стал упорно добиваться отправки на фронт.

Не забуду одну сценку у Мехлиса. В первые дни войны Лев Захарович стародавний редактор "Правды" - очень много занимался "Красной звездой". Перед подписанием полос в печать непременно сам прочитывал их, вычеркивал целые абзацы, делал вставки, порой менял заголовки. И вот, как обычно, Богаткин и я являемся к Мехлису с влажными еще оттисками газетных полос поздно вечером 29 июня. Окинув критическим взглядом первую полосу, он повернулся к Богаткину, жестким голосом спросил:

- Что у вас за "Шпигель"?

Богаткин покраснел, замялся:

- А где "Шпигель", товарищ армейский комиссар?..

Мехлис прямо-таки вскипел:

- Как? Вы восемь месяцев редактируете газету и до сих пор не знаете, где "Шпигель"?

Перечеркнув старый текст в Шпигеле, начальник ГлавПУРа потребовал:

- Пишите другой

А сутки спустя, 30 июня, когда мы опять принесли начальнику ГлавПУРа готовые полосы "Красной звезды", он, еще не прикоснувшись к ним, объявил: