Особенно мне хотелось сохранить в номере сообщение с Ленинградского фронта о воздушных таранах летчиков-истребителей Здоровцева и Харитонова. На Халхин-Голе этим прославились Скобарихин и Машнин, смело рубившие винтами своих машин хвосты японских бомбардировщиков. Мы много писали о них в "Героической красноармейской". А теперь вот отличились младшие лейтенанты Здоровцев и Харитонов. Хотелось, чтобы их имена прогремели по всем фронтам, по всей стране.

Гвоздем номера я считал очерк о лейтенанте Викторе Жигове, занявший три колонки под рубрикой "Герои Отечественной войны". Этой рубрикой мы тоже как бы продолжали традиции "Героической красноармейской". Там она называлась: "Герои Халхин-Гола".

На необъятном фронте от Баренцева до Черного моря каждый час, каждую минуту совершались десятки, сотни, может быть даже тысячи, героических подвигов. Казалось бы, чего проще вести раздел "Герои Отечественной войны". Но в действительности это было делом нелегким. Попробуй доберись до героя, если он еще не вышел из боя, а если ранен и эвакуирован в глубокий тыл? А иной и голову сложил...

Я упоминал уже, что не сразу мы отпустили в действующую армию Ильенкова. Я тогда сказал, что есть для него важное дело в самой редакции. А имел в виду как раз этот раздел - "Герои Отечественной войны"; аналогичную рубрику Василий Павлович вел в "Героическом походе" зимой 1939-1940 года.

Зашел как-то Ильенков в секретариат редакции, увидел, как там мучаются над заголовками для очерков о героях, и высказал верную идею:

- Не надо мудрить. Нужно просто вынести в заголовок имя героя. В каждом подвиге главное - человек. И пусть все запомнят его имя...

Так и пошло с тех пор. Прежде всего очерки самого Ильенкова были напечатаны с такими заголовками: "Летчик-истребитель Кузнецов", "Батальонный комиссар Стафеев", "Артиллерист Евгений Золявин".

В рубрику "Герои Отечественной войны" вложили свой труд, свою душу и многие другие краснозвездовцы. Материалы, публиковавшиеся под этой рубрикой, как правило, принадлежали перу писателей, чем, вероятно, и определялись устойчивые симпатии к ним читателей нашей газеты. Конечно, не все здесь отвечало высоким критериям, иные очерки были чересчур информативны, походили больше на расширенные корреспонденции - сказывалась газетная спешка. Но и они сыграли свою роль, прославляя мужество и доблесть фронтовиков.

Писатели работали тогда не на отдаленное будущее, а на потребу дня, для боя. Тем не менее многое выдержало проверку временем. В печатавшихся "Красной звездой" очерках, выхваченных, можно сказать, из огня боев, можно найти и тонко выписанный пейзаж, и батальные сцены, и характеры людей, колоритную речь. Такие произведения вошли потом в книги.

* * *

И опять я увлекся. Пора вернуться к событиям 3 июля.

Переверстав и подписав к печати три полосы газеты, я созвонился с Петром Поспеловым и Львом Ровинским - редакторами "Правды" и "Известий", спросил, не знают ли они чего о том важном материале, для которого зарезервирована первая полоса. Нет, они знали не больше, чем я.

Можно было только предполагать, что возможно выступление Сталина. Этого ждали все с первых дней войны и недоумевали, почему такое выступление откладывается.

Я съездил в ГлавПУР и подтвердил догадку. Надо было немедленно возвращаться в редакцию. Будут отклики. Обычно их собирали журналисты. Но журналистов в редакции оставалось мало - почти все на фронтах. Помогли писатели. Илья Эренбург, Лев Славин, Василий Ильенков, Борис Галин, Семен Кирсанов, Николай Богданов, Семен Трегуб помчались на подмосковные аэродромы, на огневые позиции зенитчиков, прикрывавших столицу, в запасные полки, на призывные пункты, в госпитали.

Хотелось послать телеграмму фронтовым корреспондентам - подключить и их к неотложному делу. Составил несколько вариантов такой телеграммы с туманными намеками. Однако не решился опережать события. Понадеялся, что опытные журналисты сами своевременно догадаются насчет откликов.

Ночь на исходе - скоро 5 часов утра, а ничего по-прежнему нет. Не откладывается ли предполагавшееся выступление Сталина? Позвонил директору ТАСС Я. С. Хавинсону. Он схитрил: не сказал ни "да", ни "нет". Ждите, мол.

Сталин выступил в 6 часов утра 30 минут. Не раз я слушал его выступления и по радио, и на совещаниях в Кремле. Но ни одно не взволновало меня так, как это. Уже первые сталинские слова буквально пронзали душу: "Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!.."

Он и сам заметно волновался, отчего явственнее слышался грузинский акцент, чаще и продолжительнее, чем всегда, были паузы.

Горькая правда звучала в его словах. Очень откровенно ответил он на жгучие вопросы, волновавшие тогда весь наш народ.

Конечно, позже, спустя десятилетия после войны, многое было раскрыто глубже, наши ошибки, просчеты и первые военные неудачи объяснены обстоятельнее. Но и то, что мы услышали тогда от Сталина, проливало ясный свет на происшедшее и происходящее, а главное - укрепляло у советских людей чувство оптимизма, веру в собственные силы.

Через час мы получили текст сталинской речи. Около девяти утра ротация выбросила первые тысячи экземпляров "Красной звезды" с этим очень важным документом.

Газета продолжает печатать отклики на речь Сталина. Их много. Они поступают со всех фронтов.

Илья Эренбург выступил со статьей-призывом "Свобода или смерть!". Богданов прислал яркий, страстный репортаж из авиационного полка, патрулирующего небо Москвы. Ильенков написал о митинге бойцов, отправляющихся на фронт. Кирсанов дал в номер стихи. В этом же номере опубликовано письмо колхозного ветеринара из села Стрижаково, Винницкой области, Гордея Легедзовского, шести его сыновьям-фронтовикам. Каждому из сыновей дается персональный родительский наказ:

"Ты, мой дорогой сын Антон Гордеевич, веди свою стальную танковую часть за Родину, за советский народ на сокрушительный удар по фашистам!

Ты, дорогой мой сын Андрей Гордеевич, по примеру старшего брата Антона, бей немецких фашистов, как он бил их в 1918 году. Во сто крат сильнее бей немецких извергов, чем я бил их в 1916 году!

Ты, дорогой сын Иван Гордеевич, морской летчик, топи вражеские морские фашистские корабли!

Ты, сын дорогой Григорий Гордеевич, с винтовкой и гранатой в руках очищай путь на поле боя от немецко-фашистских псов!

Ты, сынок Николай Гордеевич, на своем советском самолете отомсти гитлеровским стервятникам за налет на наши мирные советские города, бей их - и побольше - на их же земле!

И ты, наимладший мой дорогой сын Виталий, лейтенант-танкист, веди свою грозную машину на штурм озверелого врага, точно и метко втыкай в пасть извергам свои снаряды!.."

Вместе с отцом подписала это письмо и мать - Софья Легедзовская.

А к нам в редакцию оно было переслано старшим сыном Легедзовских

Антоном Гордеевичем. Он попросил опубликовать письмо в газете, потому что родителям, да и самому ему, неизвестны пока адреса пяти его братьев.

Конечно, очень хочется узнать, как сложились судьбы людей, имена которых появлялись на страницах "Красной звезды" в годы всенародного испытания. Но, увы, это невыполнимая задача. Однако, перечитав письмо Легедзовских, почти через сорок лет после опубликования, я решил обязательно разыскать хоть кого-нибудь из этой довольно большой семьи и выяснить, как воевали шесть братьев-фронтовиков и чем закончилась война для каждого из них. Много месяцев заняла моя переписка с районными, областными, республиканскими учреждениями и общественными организациями. И вот результат, которым я больше всего обязан ребятам из клуба "Поиск" при Киевском горкоме комсомола, особенно их политруку Стефании Цакун.

Выяснилось, что Антон Гордеевич закончил войну в звании полковника, в должности заместителя командира мотострелковой бригады. Награжден орденом Ленина и тремя орденами Красного Знамени.