Я, конечно, не рассчитывал извлечь из амулета какую-то пользу, он провисел так долго у меня на шее, что я перестал его замечать. Но вот я из скуки достал безделушку и стал изучать ее содержимое. Я раскрыл ее, сорвал внешнюю оболочку и вынул сложенный пергамент, внутри которого были две английские банкноты. Предполагаю, что мое лицо в тот момент выражало совсем не радостное настроение. Действительно, ее слова были верны – не помогает, пока не откроешь! Но что общего у этой царской дочки с купюрами английского банка? Но что мне было ломать над этим голову – фунты везде остаются твердой валютой. Неважно, была ли она богатой женщиной или просто изобрела такой способ участия в моей судьбе. Если бы я мог поехать в Лизан и поблагодарить ее! С потерей англичанина я лишился и обеспеченного спутника. Его «well» подбадривало меня в сложные моменты, а теперь никто не мог остановить меня от опрометчивых трат.

Халеф был рад, когда узнал о моей находке, а я решил усугубить эту радость тем, что решил ехать к хаддединам, выполняя как волю самого англичанина, так и из-за обоих слуг Линдсея, по всей видимости, там находящихся. Я считал себя морально обязанным исполнить это завещание англичанина.

Отдохнув в Багдаде и выполнив необходимые дела, мы выехали в путь без конкретных целей и задач. Сначала мы проскакали через Самрру в Тикрит, а потом по дуге двинулись к Татару, чтобы избежать встреч с племенами, с которыми уже имели несчастье познакомиться в Долине ступеней. После дня езды у знаменитых развалин нам встретились двое мужчин, которые со всей очевидностью знали, что шаммары снялись со своих обычных стоянок и ушли на юго-запад в район Дейра на Евфрате. Видимо, всем им надоели бесконечные притязания губернатора Мосула. Туда-то мы и направились и вскоре оказались на месте.

Наш приезд вызвал и печаль и радость одновременно. Амад эль-Гандур так и не приезжал. Все племя переживало за нашу судьбу, все надеялись увидеть нас целыми и невредимыми. Но надежда не сбылась. Смерть Мохаммеда Эмина повергла весь клан в глубокую скорбь, его память почтили большим костром. Совсем другим было настроение Ханне, упавшей в объятия Халефа. Он был поражен ее видом, и удивление его удвоилось, когда она пригласила нас в палатку, чтобы показать ему маленького хаджи, появившегося на свет во время нашего «паломничества».

– И знаешь, сиди, какое имя я дала ему? – спросила она меня.

– Какое?

– В его имени два ваших – Кара бен Халеф!

– Ну и здорово же ты поступила, о величайшая из жен и цветок среди женщин! – вскричал Халеф. – Мой сын станет героем, как и его отец, ибо имя его длиннее копья любого из его врагов. Все мужчины будут чтить его, все девушки – любить, а враги будут бежать без оглядки, едва он вступит в бой с таким именем – Кара бен хаджи Халеф Омар бен хаджи Абулаббас ибн хаджи Дауд аль-Госсара!

Конечно, шейх Малик был очень рад нас видеть. В свое время он оказывал на хаддединов заметное влияние и сейчас, при сложившихся обстоятельствах, вполне мог занять место предводителя племени. И мой верный Халеф имел шанс примкнуть к клану шаммар.

В сопровождении изрядной свиты мы посетили все места, которые видели при первом нашем посещении, а вечером разместились в палатке и рядом, чтобы поведать любопытным арабам о наших приключениях, причем Халеф не забывал ни малейшей подробности, ярко живописуя свою роль защитника, которым он выступал в отношении меня все последнее время. Оба ирландца были еще здесь. За время нашего отсутствия они заметно одичали и так научились арабскому, что по их произношению их было почти не отличить от местных. Но они очень тосковали и, когда узнали, что господа их пропали безвозвратно, стали упрашивать меня взять их с собой. Я согласился.

Я принял решение идти в Палестину, а оттуда морем – в Константинополь. Но до этого хотел посмотреть Дамаск, город Омейядов, а чтобы не заезжать в Мосулу, решил переправиться через Евфрат южнее Дейра и по горам Хауран добраться до Дамаска.

Но хаддедины не собирались отпускать меня так быстро. Халеф выложил мне кучу аргументов в пользу того, что должен сопровождать меня в Дамаск. Мне нечего было возразить, но хотелось хоть немного продлить его семейное счастье, и поэтому мое пребывание затянулось… Шли неделя за неделей, надвигался неблагоприятный сезон, и я решил сниматься.

Мы отъехали. Большая часть племени провожала нас до Евфрата, на левом берегу которого мы попрощались – Халеф ненадолго, а я навсегда. Снабженные всем необходимым, мы переправились через реку и вскоре потеряли всех из виду. Неделю спустя разглядели прямо перед собой вершины Хаурана, но до этого произошла встреча, заметно повлиявшая на все дальнейшие события.

Однажды утром мы завидели невдалеке четверых всадников на верблюдах – они ехали в том же направлении, что и мы. Это было как раз кстати – нам нужны были проводники, поскольку местным бедуинам доверять не приходилось, и поэтому мы поднажали, чтобы их догнать. Завидев нас, они пустили «кораблей пустыни» галопом, но мы ехали быстрее. Поняв это, они стали съезжать с маршрута, стараясь пропустить нас. Это были старик с тремя молодыми, рослыми спутниками, выглядели они не очень-то боевито, но руки у всех лежали на оружии, скорее всего, из чувства самоуважения.

– Салам! – приветствовал я их, останавливая коня. – Оружие вам не пригодится, мы не разбойники.

– Кто вы? – спросил старший.

– Мы трое франков из полуденной страны, а это мой слуга, миролюбивый араб.

Тут лицо старика прояснилось, и он спросил на ломаном французском, пытаясь выяснить поточнее мою национальную принадлежность:

– Из какой же вы страны, господин?

– Из Германии.

– А, – наивно сказал он, – это очень мирная страна, в которой жители читают только книги и пьют кофе. Для чего вы приехали? Наверное, по купеческой части?

– Нет. Я путешествую по странам, чтобы потом писать книги, которые читают за кофе. Я еду из Багдада в Дамаск.

– Но вместо пера вы возите с собой оружие…

– С пером трудно противостоять бедуинам, которые то и дело заступают мне дорогу.

– Это правда, – согласился мужчина, до сих пор представлявший себе писателя не иначе как с огромным пером за ухом, грифельной доской и чернильницей. – Сейчас племя анаре потянулось к Хаурану, и надо быть начеку. Давайте держаться вместе!

– С удовольствием. Вы тоже направляетесь в Дамаск?

– Да, я там живу. Я торговец и каждый год со своим небольшим караваном совершаю походы к южным арабам. Вот из такой-то поездки я сейчас и возвращаюсь.

– Мы пойдем по восточным отрогам или будем держаться левее, ближе к дороге на Мекку?

– А как лучше?

– Последнее предпочтительнее.

– Я тоже так думаю. Вы когда-нибудь уже были здесь?

– Нет.

– Тогда я поведу вас. Вперед!

От былой робости торговца не осталось и следа. Проявился его общительный, дельный характер, и я узнал, что у него с собой немалая сумма, полученная за реализованные товары. Вернее, арабы заплатили ему натурой, а он все снова продал.

– Со Стамбулом у меня тоже прочные связи, – заявил он. – Вам туда тоже нужно?

– Да.

– О, тогда вы могли бы передать письмо моему брату, за что я бы был вам весьма признателен!

– С удовольствием. Могу ли я навестить вас в Дамаске, чтобы забрать письмо?

– Конечно, заезжайте. Брат мой Мафлей тоже купец с обширными связями. Он может быть вам полезен.

– Мафлей? Мда. Где-то я слышал это имя.

– Где же?

– Дайте подумать… Да, вспомнил. Я встречал в Египте сына одного стамбульского купца, его звали Исла бен Мафлей.

– В самом деле? Ну и дела! Исла – мой племянник.

– Если это тот самый Исла…

– Опишите мне его.

– Лучше я вам сообщу такой факт – он снова нашел там, на Ниле, девушку, ограбленную собственными родителями.

– Совпадает! А как ее звали?

– Зеница.

– Все сходится! Где вы его встретили? В Каире?

– Нет, в одном поместье на Ниле. Вы знаете, что там было?