«Хотя потребности пролетариата в диалектическом и историческом материализме и являются предпосылкой их возникновения, – писал в своем учебнике по философии А.П. Шептулин, – но одного этого было еще далеко недостаточно для появления марксистской философии» [238].
Но это еще не все. Оказывается, что и утопизм предшествующих коммунистических и социалистических учений был обусловлен недостаточным уровнем развития науки, а не отсутствием материалистического понимания истории. «Появление диалектического и исторического материализма предполагает определенный уровень развития науки, – говорится в учебнике 1970 года Шептулина, – ибо его содержание является выводом из достигнутых научных результатов» [239].
А.П. Шептулин все это сам не придумал. Вот что писал в той жей связи М.А. Леонов еще в 1948 году: «Создавая и разрабатывая материалистическую диалектику, Маркс и Энгельс опирались на величайшие достижения и в области естествознания, в частности, на великие естественно-научные открытия ХIХ в. Товарищ Жданов подчеркивает известное положение Энгельса о том, что «диалектический метод был подготовлен открытием клеточного строения организма, учением о сохранении и превращении энергии, учением Дарвина» [240].
Леонов ссылается здесь на известное выступление А.А. Жданова на дискуссии по книге Г.В. Александрова, когда марксизм был отлучен от Гегеля. И отсюда понятна общая переориентация с Гегеля на Дарвина и естествознание. Выходит, диалектический и исторический материализм своего собственного содержания не имеет. Это только лишь бесплатное приложение к «науке». Значит, «Святое семейство», «Немецкая идеология», «Нищета философии», наконец, «Манифест Коммунистической партии» по своему содержанию являются выводом из достигнутых научных результатов. Где же, интересно, А.П. Шептулин увидел в этих работах следы таких результатов? И как могли эти результаты отразиться в «Манифесте Коммунистической партии» 1848 года, если один из этих результатов – открытие закона сохранения и превращения энергии – относится, как ниже отмечает сам же Шептулин, к 1842-1847 годам, т.е. совпадает по времени с возникновением марксизма, а другой – разработка Дарвиным эволюционной теории развития – относится к 1859 году?
Что касается даты открытия клеточного строения организмов, то она совпадает с выходом в свет первого выпуска «К критике политической экономии» Маркса. Иначе говоря, Маркс уже давно начал разработку политической экономии пролетариата на основе материалистического понимания истории и диалектического метода, что и составляет действительное содержание философии марксизма, а А.П. Шептулин советует Марксу и Энгельсу подождать с выработкой революционной теории пролетариата до того времени, когда будут достигнуты «определенные результаты» в естествознании. И кто определит уровень зрелости науки, готова ли она к тому, чтобы на ее основе создавать философию рабочего класса, или не готова? Ведь если А.П. Шептулин считал, что она созрела для этого тогда, когда были сделаны три великих естественнонаучных открытия, хотя они явились с явным запозданием, – философия рабочего класса была уже открыта, – то А.А. Богданов, например, считал, что, наоборот, Маркс и Энгельс поспешили. Действительно научную основу пролетарское мировоззрение, по его мнению, получает только в конце ХIХ – начале ХХ столетий, вместе с открытиями Маха, Эйнштейна, Пуанкаре и т.д. Адекватную философию рабочего класса, считал Богданов, дает только естествознание ХХ века. Во всяком случае, получается, что философия не органична мировоззрению рабочего класса: вчера была одна философия, сегодня – другая, завтра – третья и т.д.
Примерно так же считал и К.Каутский. Но он, по крайней мере, не пытался подтянуть исторические факты под предвзятую концепцию и не считал, что философия марксизма была «выведена» из великих открытий естествознания, Каутский полагал, – и не без оснований, – что Маркс и Энгельс «вывели» ее из Гегеля. Но сама гегелевская диалектика, считал Каутский, устарела в свете новейшей эволюционной теории, поэтому диалектику в марксизме необходимо реформировать.
Как известно, Ленин рассуждал здесь противоположным образом: гегелевская диалектика дает более богатую теорию развития, чем все новейшие «теории развития». И здесь кардинальная разница в позициях у Ленина, с одной стороны, и Богданова и Каутского, несмотря на все различия их политических взглядов, – с другой. Ленин считал, что не диалектика является результатом «обобщения» естествознания, а наоборот – естествознание может быть «обобщено», то есть можно дать единую, общую и адекватную картину природы на основе уже найденного диалектического метода.
Метод – вот что главное. И марксизм есть не доктрина, а метод для дальнейшего понимания: вот в чем суть. Причем для дальнейшего понимания и фактов истории, и фактов естествознания. И в качестве такового указанный метод весь «спрятан» в «Капитале». И материалистическая диалектика, и материалистическое понимание истории находятся там в качестве метода. Что касается Энгельса, то его идея, представленная прежде всего в «Диалектике природы», заключается только в том, что естествознание и диалектико-материалистический метод должны встретиться, чего в его время еще не произошло. А для того, чтобы эта встреча состоялась, естествоиспытатели должны стать сознательными сторонниками диалектического материализма. А таковыми невозможно стать, не признавая материалистического понимания истории и не становясь на позиции рабочего класса.
Именно из того, что материалистическое понимание истории и материалистическая диалектика – прежде всего метод , возникает иллюзия того, что в марксизме нет своей философии. И в этом есть доля правды, потому что в том традиционном понимании, когда философия была «наукой наук», венчала собой пирамиду всего научного знания, была наукой о «мире в целом», – такой философии действительно в марксизме нет, она отошла в прошлое. Такая философия завершается Гегелем, что как раз отмечает Энгельс. Отсюда и проистекает вся путаница: философия в марксизме есть, и ее же нет. Потому что в составе марксистского учения она пронизывает собою все, она везде, и в то же время ее нет в качестве особой философской системы .
На указанной путанице и основываются упреки и со стороны народника Михайловского, который требовал показать ему ту работу Маркса, где изложена его философия, и со стороны «легальных марксистов», один из которых, Пётр Струве, тоже считал, что в марксизме нет своей философии. «Мы не можем не признать, – писал он, – что чисто философское обоснование этого учения еще не дано, и что оно еще не справилось с тем огромным конкретным материалом, который представляет всемирная история. Нужен, очевидно, пересмотр фактов с точки зрения новой теории, нужна критика теории на фактах» [241].
Ленин на это замечает: «Не совсем ясно, что разумеет автор под «чисто философским обоснованием»? С точки зрения Маркса и Энгельса, философия не имеет никакого права на отдельное самостоятельное существование, и ее материал распадается между разными отраслями положительной науки» [242]. Иначе говоря, если речь идет о материалистическом обосновании, то оно состоит только в том, что известные общественные идеи выводятся из материальных условий жизни людей. Если, например, речь идет об идее коммунизма, то она выводится Марксом из анализа противоречий капиталистического способа производства и основанного на нем буржуазного общества. Конкретно это воплощено в «Капитале». Здесь философия, политическая экономия и научный коммунизм даны одновременно. И коммунистический идеал у Маркса совпадает с действительным движением, разрешающим противоречия буржуазного общества. «Коммунизм для нас не состояние, – писали Маркс и Энгельс, – не идеал, с которым должна сообразоваться действительность, а он есть движение, уничтожающее нынешнее состояние» [243]. И всякая попытка обосновывать коммунистический идеал «чисто философски» может привести к разновидности утопического коммунизма, но не может привести к коммунизму научному , который выводится не из философии, т.е. учения о вечной и неизменной «природе» человека, а из истории .
