Единственным видимым повреждением был небольшой синяк на скуле Дьюка, но выглядел он исключительно бледно. Чувствовалось, что ему плохо…

Пока девушка помогала дяде устроиться в кресле, Деверелл сказал Тристану:

— Почему бы не устроить этому другу встречу с Мартйнбери? Мы можем притащить того вместе с диваном.

Трентем идею одобрил и ушел вместе с Девереллом и Джереми. Чарлз остался. Через несколько секунд дверь распахнулась и в библиотеку, стуча когтями и гавкая от волнения, влетела Генриетта.

— Мы подумали, что она может пригодиться, если наш дружок опять заупрямится, — пояснил Чарлз Леоноре.

Овчарка уставилась на пленника недобрым взглядом. Шерсть ее поднялась дыбом, из горла вырвалось глухое рычание. Маунтфорд с ужасом смотрел на нее. Собака оскалили клыки и сделала шаг вперед. Леонора взглянула на Дьюка. Тот, казалось, был готов упасть в обморок.

Она щелкнула пальцами:

— Иди ко мне, девочка.

— Да, иди сюда, ко мне, Генриетта! — подхватил сэр Хамфри.

Генриетта послушалась. Легла на пол между Леонорой и сэром Хамфри и настороженно уставилась на Маунтфорда.

Вскоре появился Джереми, придержал дверь. Тристан и Деверелл внесли диван, на котором полулежал Мартинбери.

Дьюк, не веря своим глазам, вглядывался в Мартинбери:

— Ты? Но что же это? Что с тобой случилось?

Когда диван опустили на пол и Джонатан смог перевести дыхание, он негромко ответил:

— Я встретился с твоими друзьями.

Дьюк побледнел еще больше и выглядел абсолютно несчастным:

— Но как же они узнали, что ты в городе? Даже я этого не знал.

— Видите ли, ваши друзья имеют весьма большие возможности и весьма длинные руки, — насмешливо сказал Тристан.

Деверелл и Джереми сели, и в комнате повисло молчание, слышалось только тяжелое дыхание Маунтфорда и сопение Генриетты. Наконец Трентем заговорил:

— Если у вас есть мозги, милейший, то вы должны понимать, что ваше нынешнее положение весьма незавидное. Мы хотим услышать от вас правдивые и исчерпывающие ответы на наши вопросы. И не надо тратить время на оправдания. Итак, что же толкнуло вас на путь преступления?

Дьюк уставился на Тристана. Леонора видела, что теперь в его темных глазах не осталось ни ярости, ни страсти — только страх. Он судорожно сглотнул и хрипло сказал:

— Прошлым августом в Ньюмаркете на ярмарке я встретил одного человека… А потом проиграл деньги — и увяз. Я уехал на север, но понимал, что они меня и там достанут. И тут получил письмо по поводу открытия, которое сделали тетя и этот человек, Седрик Карлинг.

— И ты приехал ко мне, — подал голос Джонатан.

— Да… А потом меня достали бандиты. Я испугался и рассказал им об открытии. Тогда они заставили меня написать все это и отвезли бумагу к своему главарю. Я-то думал, они просто подождут, пока я получу деньги, надеялся выиграть время. Но все оказалось гораздо хуже. Оказалось, что мои долговые расписки проданы и этот человек, который купил их, заинтересовался открытием тети.

— Иностранный джентльмен?

— Да. Сначала он просто сказал, что нужно достать эту чертову формулу и проблемы закончатся. Еще он объяснил мне, что не нужно делиться с другими наследниками: Карлингами и Джонатаном. — Дьюк покраснел и исподлобья взглянул на кузена. — Он сказал, что раз они так долго не вспоминали об открытии, то им ничего и не положено.

— Тогда, расспросив слуг, вы выяснили, что лаборатория Седрика заброшена, и решили проникнуть туда, чтобы найти формулу?

— Да.

— Но почему вы не попытались разобраться в записях вашей тети?

— Я думал… я был уверен, что там ничего не может быть. Она ведь женщина и могла только помогать Седрику. Наверняка всю основную работу делал он, поэтому формула должна быть именно у него.

Трентем усмехнулся и продолжал допрос:

— Итак, ваш иностранный кредитор требовал раздобыть формулу?

— Да. Сначала он был довольно любезен. И готов помогать — купить этот дом, например. Но потом…

— Он становился все более настойчивым?

В глазах Дьюка появилось затравленное выражение.

— Я уже придумал, где достать денег, и предложил уплатить долг, но ему не нужны были деньги — этого добра у него достаточно, сказал он. Ему нужна проклятая формула. И он сказал, что у меня есть выбор — достать ее… или умереть.

— Как его зовут? — спросил Тристан.

— Он запретил мне называть его имя. — Дьюк облизал дрожащие губы, глаза его бегали. — Сказал, что убьет, если я проболтаюсь.

— А как вы думаете, что с вами будет, если вы нам не скажете? — поинтересовался Тристан.

Дьюк перевел взгляд с него на Чарлза. Потом взглянул на Деверелла, который лениво протянул:

— Нынче за предательство вешают… Но прежде, само собой, сажают в тюрьму. А там полно бывших солдат, которые воевали с этими самыми иностранцами, от которых вы, мой глупый друг, получали деньги.

— Я не думал, не думал, что это предательство! — крикнул Дьюк.

— Тем не менее ваше деяние суд квалифицирует именно так.

— Но я не знаю его имени!

— Возможно, — кивнул Тристан. — Каким образом вы с ним связывались?

— Он с самого начала велел, чтобы я каждый третий день приходил в Сент-Джеймс-парк. Там он подходил ко мне сам, и я докладывал, что успел сделать… Следующая встреча должна состояться завтра…

Еще около получаса Тристан, Чарлз и Деверелл допрашивали пленника, но не узнали ничего нового. Леонора слушала, рассматривала сидевшего напротив человека и думала: сейчас он жалок и с готовностью идет на контакт. Дьюк Маунтфорд быстро осознал, чта они — его единственная надежда, последняя возможность прервать затянувшийся кошмар, в который превратилась его жизнь. Теперь Леонора видела, что он напуган до последней степени и действия его, в том числе и направленные против нее, были продиктованы прежде всего страхом. Ну и жадностью, конечно. Она не могла не заметить, что Джонатан охарактеризовал своего кузена удивительно точно: трус, лишенный моральных принципов и склонный к вспышкам жестокости. Но не убийца, и по доброй воле он никогда не стал бы предателем.

Воспоминание о смерти мисс Тимминс привело его на грань обморока. Он залез в дом, чтобы удостовериться, что стены номеров четырнадцать и шестнадцать общие и имеет смысл попытать здесь счастья. Совершенно неожиданно услышал испуганный вскрик, взглянул вверх, на лестницу, и через несколько секунд к его ногам упала старушка, уже мертвая. Он закрыл ей глаза, и это воспоминание стало едва ли не самым страшным в его жизни.

Это своего рода возмездие, рассудила девушка. Как бы он ни старался, ему никогда не удастся забыть, что он натворил. И это станет самым тяжким наказанием для его души.

Через некоторое время Чарлз и Деверелл отвели пленника в клуб, где под надежным присмотром Биггса и Гасторпа уже содержались похожий на хорька юркий слуга и четверо подозрительных личностей, нанятых Маунтфордом для того, чтобы делать подкоп.

Когда они ушли, Тристан с интересом спросил Джереми:

— Скажите, вы все же нашли эту формулу, из-за которой так много всего случилось?

— Она была в журнале, написанном рукой Каррадере, обведена в рамочку и все такое. Любой, даже ребенок, мог бы найти ее. — Джереми усмехнулся не без злорадства и добавил: — Вообще должен сказать, что, хоть половина работы и была проделана Седриком, результаты мадам Каррадере, с нашей точки зрения, оказались важнее — потому что она их должным образом записывала. Не знаю, сколько мы еще провозились бы над журналами дорогого родственника.

— Но будет ли лекарство работать? — подал голос Джонатан. Он молчал большую часть времени, с интересом следя за происходящим.

— Я не специалист в этой области, — пожал плечами Джереми. — Но ведь в журналах вашей тетушки изложены результаты экспериментов, и судя по ним, это средство останавливает кровотечение, ускоряя свертываемость крови.

— И оно два года провалялось в Йорке, — пробормотал Трентем сквозь зубы, с трудом отгоняя воспоминание о битве при Ватерлоо.