Габриэле не хватило духа отказать ему. Она протянула Стиву тетрадку с двумя рассказами, которые считала наиболее удавшимися, и он прочел их тут же, при ней, и так хвалил, что Габриэле даже стало неловко. Но в глубине души она была очень довольна. «Значит, — рассуждала она, — мои рассказы нравятся не только профессорам и редакторам из „Нью-йоркера“, но и таким далеким от литературы людям, как Стив».

Ей не терпелось продолжить работу, но Стив предложил ей немного пройтись. Габриэла не смогла ему отказать, тем более что ночью выпал свежий снег, и весь город был укутан им словно толстым белым ковром. День снова выдался морозным, но Габриэла и Стив не замечали этого. Едва выйдя на улицу, они принялись бросаться друг в друга снежками и расшалились как дети. Стив даже сказал об этом вслух. Габриэла промолчала. Ей не хотелось портить настроение ни ему, ни себе своими детскими воспоминаниями.

Несмотря на это, они прекрасно прогулялись и, обойдя квартал, вернулись в пансион. Только там, помогая Габриэле снять куртку, Стив признался ей, какой острой стала для него финансовая проблема. До сих пор он много помогал матери, отсылая домой те деньги, которые ему удалось заработать, стажируясь после Стэнфорда в одной крупной корпорации, но теперь, как он выразился, «банк лопнул». Перед ним стояла неприятная перспектива безуспешного возвращения к себе в Айову. Он еще не совсем отчаялся, однако положение его было таково, что он уже не раз задумывался о том, чтобы съехать от мадам Босличковой и подыскать себе квартиру подешевле.

Эти слова заставили Габриэлу посмотреть на него с сочувствием. Ей очень хотелось помочь ему, но она не знала, как предложить Стиву деньги, не оскорбив и не унизив его. Деньги у нее должны были появиться в самое ближайшее время: на днях Габриэла ждала чек из журнала и уже все подсчитала. Тысяча долларов с лихвой покрывала все ее издержки, а некоторая сумма даже оставалась. Сначала она планировала отложить эти деньги на покупку хорошей пишущей машинки, однако поскольку их все равно не хватило бы, Габриэла вполне могла одолжить их Стиву.

Стив к этому времени заговорил о чем-то другом, и после нескольких довольно неуклюжих попыток повернуть разговор в нужное ей русло Габриэла открытым текстом предложила ему взять у нее взаймы.

— Твоя комната стоит, наверное, столько же, сколько моя, — сказала она. — Если ты заплатишь мадам Босличковой за январь, то сможешь помочь маме и спокойно искать работу еще месяц.

Стив, потрясенный щедростью и великодушием Габриэлы, благодарил ее со слезами на глазах. Он даже сказал, что не может взять у нее ни цента, но Габриэла сумела уговорить его, пустив в ход все свое красноречие. Она говорила, что теперь у нее есть постоянная работа, что она может писать рассказы и что ей на самом деле надо совсем немного, и в конце концов Стив согласился. На следующий день пришел чек, и Габриэла, получив в банке наличные, отнесла мадам Босличковой деньги в уплату за его комнату.

Хозяйка пансиона была весьма удивлена, когда Габриэла объяснила ей, в чем дело.

— Как?! Ты помогаешь мистеру Портеру? — спросила она строго. — Хотела бы я знать, каким способом этому бедняге удалось добиться подобного!

В устах любого другого человека эта фраза прозвучала бы несколько двусмысленно, однако старая хозяйка слишком любила Габриэлу и не хотела, чтобы кто-то воспользовался ее житейской неопытностью и непрактичностью, пусть даже это будет такой милый молодой человек, как Стив Портер. В самом деле, как справедливо заметила мадам Босличкова два часа спустя, когда она встретилась в гостиной с миссис Розенштейн, никто из них, собственно, ничего не знал о Стиве. Ну ищет работу, ну получает кучу писем, и телефон звонит не переставая. Но Габриэле все же удалось убедить мадам Босличкову, что она дает деньги Стиву просто в долг, причем в первый и последний раз.

— Надеюсь, что так, — сдалась в конце концов хозяйка и пошла к себе, чтобы убрать деньги в свою заветную шкатулку. Она любила, когда рента поступала вовремя. Но ей все же было больше по душе, когда жильцы расплачивались сами.

На следующий день Габриэла рассказала об этом случае и профессору Томасу, но старик отнесся к «делу о заеме» гораздо спокойнее, чем мадам Босличкова. Он никак не выразил своего неодобрения, напротив, сказал, что вполне доверяет Стиву и что он очень рад, что Габриэла начала по-дружески общаться с молодым человеком.

Накануне Нового года Стив неожиданно пригласил Габриэлу в кино. Для Габриэлы это был первый Новый год, который она встречала в миру, поэтому она заколебалась. Но Стив, похоже, просто хотел побыть с ней. Ему было все равно, пойдут ли они в кино, в кафе или просто погуляют в Центральном парке. В конце концов они все же отправились на новый фильм о Джеймсе Бонде, который обоим очень понравился, а после сеанса зашли в кафе, где съели по горячему хот-догу.

В пансион они вернулись незадолго до того, как по телевизору началась трансляция новогоднего бала с Таймс-сквер. В полночь все постояльцы выпили по бокалу шампанского, и Габриэла была очень рада, когда Стив не сделал попытки поцеловать ее. Вместо этого он сел рядом с ней на диван в углу и начал рассказывать о своей невесте, а Габриэла вспоминала Джо.

Когда все стали расходиться, Стив снова поднялся вместе с Габриэлой на четвертый этаж. Ему было приятно просто быть с ней, и Габриэла понимала это или думала, что понимает — ведь она была почти так же одинока, как он. Должно быть, поэтому она не сопротивлялась, когда Стив внезапно привлек ее к себе. Она еще могла остановить его, но в его глазах, в том, как Стив смотрел на нее, было что-то завораживающее и властное. Габриэла не захотела оттолкнуть его. Когда Стив наклонился к ней и поцеловал, Габриэла только попыталась изгнать из своей памяти воспоминание о Джо, и это ей почти удалось. Во всяком случае, на поцелуй Стива она ответила с такой страстью, которая удивила ее самое.

Она не прогнала его и тогда, когда, еще раз поцеловав ее, Стив вошел за ней в комнату и тихо прикрыл дверь. Ее буквально трясло от возбуждения и какого-то непонятного восторга, который он сумел пробудить в ней одним-единственным прикосновением, одним объятием. В его взгляде была заключена какая-то гипнотическая сила, которой Габриэла не смела противиться.

Только почувствовав, как его руки расстегивают пуговички на ее блузке и прикасаются к коже, Габриэла не без труда отстранилась от него.

— Я… Мне кажется, нам не следует этого делать, — хриплым от волнения голосом прошептала она.

— Я тоже так думаю, — так же шепотом ответил Стив. — Но я не могу, не в силах остановиться!

В эти мгновения он выглядел очень молодым и очень красивым. Его страсть оказалась куда большей, чем думала Габриэла. Пока она лихорадочно подыскивала слова для ответа, Стив поцеловал ее в третий раз, и Габриэла с некоторым стыдом обнаружила, что хочет его. В тот момент, когда он расстегнул ей лифчик и, обхватив ладонями ее полные, теплые груди, коснулся губами сосков, Габриэла принялась торопливо расстегивать его рубашку.

Она хотела, очень хотела остановиться или остановить его, но ни руки, ни язык ей больше не повиновались. Когда Габриэла сумела наконец оторваться от Стива, они оба были уже полураздеты и задыхались от телесного желания.

— Послушай, Стив, я не хочу, чтобы мы сделали сейчас что-то такое, о чем мы оба потом пожалеем, — с беспокойством пробормотала она, понимая, что если они не образумятся сейчас, то потом будет уже поздно. С одной стороны, они оба были взрослыми людьми и не были обязаны ни перед кем отчитываться. С другой, оба недавно потеряли любимых, их раны еще кровоточили, а чувства и нервы пребывали в беспорядке. В этих условиях немудрено было принять за любовь обычное сострадание и тоску по живому человеческому теплу, но эта ошибка могла стоить обоим очень дорого.

— Я никогда не пожалею ни о чем, лишь бы быть с тобой — сегодня, сейчас и всегда, — прошептал Стив. — Я люблю тебя, Габи…

Похоже, он ждал ответа, но Габриэла не могла сказать ему ничего. Она продолжала любить Джо, но память о нем отступила куда-то очень далеко, уступив медленному, но неуклонному натиску рук Стива, которые творили с ее телом настоящие чудеса. Отдаваясь его ласкам, Габриэла словно медленно таяла, тонула в волнах сладкой и жаркой истомы. Она одновременно хотела, чтобы он немедленно ушел, и хотела быть с ним, лечь с ним, чтобы хоть в эту новогоднюю ночь не оставаться совсем одной в холодной старой комнате, за окнами которой снова сыпал снег и перемигивались голубоватые, равнодушные огни. Что будет с ней завтра, Габриэлу больше не волновало: она жила настоящей минутой и думала только о настоящем.