Питер Мейсон кивнул. Он принимал Габриэлу, и он же оказывал ей первую помощь, прежде чем передать ее ортопеду и хирургу.

— Похоже, она кого-то здорово разозлила, — сказал хирург. Он был опытным, много повидавшим в своей жизни врачом, но даже он удивлялся, как Габриэла осталась в живых.

— Ерунда, — без улыбки отозвался Питер. — Должно быть, забыла подать мужу тапочки или снова пересолила суп. Все как всегда.

Это была мрачная шутка, но именно такой юмор помогал врачам-травматологам не сойти с ума. Им приходилось видеть слишком много страшного: пострадавшие в автомобильных авариях, бросившиеся из окна самоубийцы, жертвы преступников — все они попадали сюда, и врачам далеко не всегда удавалось выиграть схватку за жизнь. Иногда в приемный покой попадали дети, и тогда сохранить спокойствие бывало особенно трудно. Каждый молодой врач, попавший в отделение травматологии, либо очень быстро расставался со своими иллюзиями, либо уходил. Питер предпочел остаться, хотя это обошлось ему не дешево.

— Так копы видели пальчики у нее на шее? — повторил свой вопрос хирург, закрывая больничный листок.

— После того, как ей взяли руку в гипс, полиция сделала несколько фотографий. Сейчас, кстати, девочка выглядит гораздо приличнее. Посмотрел бы ты, на что она была похожа, когда ее только что доставили.

— Могу себе представить, — вздохнул хирург и, помолчав, добавил:

— Как думаешь, она выкарабкается?

Питер Мейсон ненадолго задумался. Список внутренних повреждений состоял почти из трех десятков пунктов, а еще не до конца просохшие рентгенограммы показывали не только новые переломы, но и множество старых, давно заживших. У Питера сложилось впечатление, что мисс Харрисон когда-то побывала в серьезной автомобильной аварии. Левый глаз у нее был поврежден, одна почка перестала функционировать. Слава богу, хоть череп цел. Но сотрясение, судя по всему, было серьезное.

— Думаю, выкарабкается, — ответил Питер, хотя на самом деле у него были все основания сомневаться. Самым главным препятствием на пути к выздоровлению была все же внутримозговая гематома. Габриэла могла на всю жизнь остаться совершенно беспомощной, полупарализованной идиоткой, не способной самостоятельно ни есть, ни пить и соображающей не больше, чем понимает кочан капусты на грядке. В этом случае для нее было бы лучше умереть на операционном столе.

— Надеюсь, они схватят того сукиного сына, который сделал это, — с чувством произнес хирург и, сбросив в мусорный бак резиновые перчатки, стал мыть руки. Его смена закончилась, и он собирался домой, ужинать.

— Это наверняка любовничек постарался, — сквозь зубы пробормотал Питер. Сожители и мужья, напившись или приревновав, часто срывались по поводу и без повода и вымещали на подругах свою собственную ущербность. Они готовы были убить, лишь бы успокоить свое собственное эго — за десять лет работы в травматологии Питер не раз сталкивался с подобными случаями.

Самому ему было тридцать пять лет. Два года назад он развелся с женой, которая в один прекрасный день просто сказала ему, что не может больше выносить его бесконечных дежурств, его постоянной озабоченности состоянием больных и специфического юмора. Он и сам начинал бояться, что становится циничным, черствым, угрюмым, но ничего с собой поделать не мог. Удивлялся он только одному — тому, как Лилиан хватило терпения на целых пять лет. Ему выпадали редкие выходные, да и то его могли каждую минуту вызвать в больницу — спасать очередного «летуна» или собирать из кусочков жертву автомобильной аварии. В конце концов Лилиан променяла его на пластического хирурга, который удалял морщины состоятельным клиенткам. У Питера не поворачивался язык, чтобы произнести хоть слово осуждения. Если уж у него порой бывали минуты, когда он был готов послать все к черту, то чего требовать от женщины.

Вечером он несколько раз заходил в палату интенсивной терапии, в которой, кроме Габриэлы, лежали еще две пациентки. Одна из них, выпрыгнув из окна четвертого этажа, отделалась сложным переломом таза. Питер вот-вот собирался переводить ее в общую терапию. Второй в палате была юная наркоманка, которая не рассчитала дозу и свалилась на рельсы метро. Она доживала свои последние часы — Питер, во всяком случае, был уверен, что девчонка не выкарабкается.

Что касалось Габриэлы, то ее жизнь была все еще под вопросом. Состояние ее оставалось стабильным, и Питер отметил это с удовлетворением. Но она до сих пор не пришла в сознание, а выжить Габриэла могла только в том случае, если бы сама захотела этого и начала бороться.

От сиделок Питер узнал, что из пансиона, в котором жила Габриэла, несколько раз звонили и справлялись о ее состоянии, однако среди этих пожилых людей не было ни близких родственников, ни мужа. Следовательно, как изначально полагал Питер, с ней расправился любовник. Застигнутые на месте преступления взломщики и квартирные воры никогда не избивали случайного свидетеля с таким усердием — для них это жестокое действо было лишь необходимостью, и они никогда не вкладывали в него всю душу. Тот, кто напал на Габриэлу, не пожалел ни сил, ни времени, чтобы нанести ей максимум повреждений. Единственное, что ему оставалось сделать, чтобы картина была полной, это облить ее бензином и поджечь — во всем же остальном он преуспел. На Габриэле, что называется, не было живого места.

— Есть какие-то изменения у мисс Харрисон? — спросил Питер у дежурной сестры, в очередной раз зайдя в отделение интенсивной терапии, но та отрицательно покачала головой.

— Никаких.

— Что ж, отсутствие перемен к худшему — уже успех, — пофилософствовал Питер. — Но все же будем надеяться на лучшее.

И он посмотрел на часы — начало первого ночи. Питер подумал, что было бы неплохо вздремнуть. На дежурство он заступил в полдень, а значит, половина смены уже прошла.

— Разбуди меня, если что-нибудь случится, о'кей? — Он улыбнулся сестре, и та ответила ему дружеской улыбкой. Ей, как и многим другим, нравилось работать с Питером. Он был отличным парнем, а мягкие русые волосы и темно-карие глаза делали его весьма и весьма привлекательным. Правда, Питер бывал крут, ибо не терпел расхлябанности и пренебрежения своими обязанностями, но он был чертовски хорошим врачом.

Потом Питер ушел в комнатку, которая использовалась для хранения медикаментов, запасных носилок и перевязочных материалов. Там же стояла складная походная кровать, на которой врачи и сестры могли отдохнуть, если выдавалась свободная минутка. Через пять минут он уже спал.

Сестры и сиделки внимательно наблюдали за Габриэлой до самого утра, но она так ни разу и не пошевелилась. Дыхание ее было неглубоким и редким, а пульс — слабым, но стабильным. Утром в палате прозвучал сигнал тревоги, но он не имел к Габриэле никакого отношения — умерла юная наркоманка, лежавшая на соседней койке. Сознание так и не вернулось к Габриэле, и Питер начал опасаться самого худшего — комы.

Настроение в пансионе тоже было тревожным. Утром мадам Босличкова, которая весь предыдущий вечер просидела у телефона, снова позвонила в госпиталь и узнала, что состояние Габриэлы не изменилось. Пансионеры, расходившиеся по делам, обнаружили на входных дверях написанный от руки информационный бюллетень, в котором хозяйка извещала жильцов, что Габи все еще без сознания, но врачи надеются на лучшее.

После обеда мадам Босличкова и миссис Розенштейн снова позвонили в больницу, но новости были неутешительными. Никаких перемен, сказал им мистер Мейсон — тот самый молодой врач, который занимался Габриэлой вчера. «Прогноз неопределенный», — добавил он, и две пожилые женщины всполошились, решив, что Габриэла непременно умрет. Врач объяснил, что, пока она не пришла в сознание, сказать что-либо наверняка очень трудно, и обещал непременно позвонить им, если что-нибудь изменится.

Смена кончилась два часа назад, но Питер все еще был на месте. Врач, который должен был его сменить, позвонил ему в одиннадцать и сказал, что у его жены трудные роды. Он с шести утра находится вместе с ней в родильном отделении той же больницы. Питер сразу согласился выручить приятеля, хотя это означало, что ему придется дежурить вторые сутки подряд. Впрочем, для него это было в порядке вещей. В сложных случаях Питер оставался в отделении, даже если ему не надо было никого подменять. В конце концов, именно это и привело их брак с Лилиан к такому бесславному концу. Но Питер ни о чем не жалел и всячески оправдывал свою бывшую жену. В последнее время ему все чаще и чаще казалось, что врач-травматолог федеральной больницы вовсе не должен жениться.