Они были снабжены всем необходимым для путешествия. Капитан брига, на котором новоангличане выехали из Квебека, хорошо знал Эфраима Савэджа. Да, впрочем, кому же не было знакомо это имя по берегам Новой Англии? Он дал последнему три превосходных ружья, добрый запас амуниции и достаточно денег. Таким образом Савэдж мог нанять челнок, индейцев, запастись мясом и сухарями по крайней мере дней на десять.

— Словно новая жизнь влилась в мои жилы с тех пор, как я чувствую ружье за спиной и слышу запах деревьев, — говорил Амос. — Отсюда, наверно, не более ста миль до Альбани или Шенектели, если идти напрямик лесом.

— Да, парень; но как девочке-то преодолеть этот путь? Нет, нет, останемся лучше на воде.

— Тогда у нас только один путь. Нужно проплыть всю реку Ришелье, взять направо к озеру Шамплен и С. — Сакраменто. Тогда мы будем как раз у верховьев Гудзона.

— Это опасная дорога, — возразил де Катина, понимавший разговор своих спутников, хотя сам еще не мог принять в нем участия. Нам придется пробираться через владения могавков.

— Другого пути, по-моему, нет. Выбирать нам не из чего.

— У меня на реке Ришелье есть друг, который, я уверен, поможет нам, — с улыбкой заявил де Катина. — Адель, ты слышала от меня о Шарле де ла Ну, владельце «Св. Марии»?

— Это его ты называл канадским герцогом, Амори?

— Вот именно. Его владения лежат на реке Ришелье, несколько к югу от форта С. — Луи. Я уверен, что он нам поможет.

— Отлично! — воскликнул Амос. — Если у нас окажется там друг, все пойдет по-хорошему. Итак, дело решено, мы будем держаться реки. Приналяжем на весла, а не то этот монах наделает нам хлопот, если ему, удастся, конечно.

В продолжение целой недели маленькая группа людей с трудом поднималась вверх по течению большой реки, придерживаясь южного берега. С обеих сторон тянулись густые леса, но по временам попадались просеки и узкая полоса желтого жнивья, указывавшая место запашек. Адель с любопытством рассматривала деревянные домики с выступающими верхними этажами и причудливыми коньками на крышах, прочные каменные дома знати и мельницы в каждом поселке, служившие двойной цели — размалывать зерно и быть местом убежища при нападении. Горький опыт научил канадских поселенцев, — это только впоследствии поняли и английские, — что в стране дикарей безумно строить уединенные фермы среди полей. В этой местности все лесные просеки расходились веерообразно от центра, и каждый дом был расположен так, чтобы при защите одного можно было отстаивать и все другие постройки, а в случае крайней опасности собраться в каменном доме или мельнице. Из-за каждого пригорка и холмика вблизи селений виднелись сверкавшие на солнце мушкеты часовых. Шли разговоры, что отряды пяти племен, скальпировавшие попадавших в их руки поселян, бродят здесь неподалеку и могут нагрянуть нежданно-негаданно в любое место и в любой час.

В самом деле, куда бы ни направлялся путник, — по реке ли Св. Лаврентия или к западу на озера, на берега ли Миссисипи или на юг, в страну ли шони или криков — везде он нашел бы жителей в одинаковом состоянии тревожного ожидания. Причина была одна: ирокезы, как их окрестили французы, или Пять Племен, по их собственному названию, тучей нависли надо всем обширным материком. Союз этих племен появился вполне закономерно — они все происходили от одного корня, говорили на одном языке, и все попытки посеять между ними раздор были напрасны. Могавки, каюга, онодаго, онейда и сенеки в мирное время гордились своими особенными украшениями, значками и вождями, но во время войны все они становились ирокезами, и неприятель одних считался общим врагом. Численность их была невелика: им никогда не удавалось выставить в поле и двух тысяч воинов; владения их не отличались обширностью и состояли из поселков, разбросанных на пространстве между озерами Шамплен и Онтарио. Но ирокезы были крепко связаны между собой, лукавы, отчаянно храбры, дерзки и энергичны. Живя в центре материка, они делали набеги во все стороны поочередно, никогда не довольствуясь поражением противника, но уничтожая и истребляя его под корень. Одно за другим они истребили различные племена на пространстве тысячи квадратных миль, оставив тех, существование которых казалось им безопасным. В одном ужасном побоище они смели с лица земли гуронов. Ирокезы истребили племена северо-запада, и даже отдаленные саксы и фоксы (лисицы) дрожали при одном их имени. Воины Пяти Племен опустошали набегами всю страну на западе, и их скальпирующие отряды достигли владений своих сородичей, племени сиу, — владык великих равнин, тогда как ирокезы были властителями лесов. Новоанглийские индейцы на востоке, шауни и делавары далее к югу платили им дань, а страх перед их оружием достиг границ Мериленда и Виргинии.

В течение полувека эти племена таили злобу против Франции, с тех самых пор, как Шамплен и некоторые из его последователей приняли сторону их врагов. В продолжение многих лет они набирались сил в своих лесных поселках, ограничиваясь лишь отдельными набегами, но в общем выжидая более удобных обстоятельств. И это время, по их мнению, наступило теперь. Они уничтожили все племена, могущие вступить в союз с белыми, и изолировали таким образом ненавистных иностранцев. Ирокезы запаслись хорошими ружьями и множеством боевых запасов, приобретенных ими от голландцев и англичан из Нью-Йорка. Длинная, разбросанная цепь французских поселков была открыта перед ними.

Таково было общее положение страны, когда беглецы плыли вдоль берега реки, видя в ней единственный путь к спокойствию и свободе. Однако они хорошо понимали опасность, угрожавшую им. Вдоль всей реки Ришелье были французские аванпосты и укрепления, так как при установлении в Канаде феодальной системы многим вельможам и туземному дворянству были розданы поместья как раз в тех местах, где это было выгодно в стратегическом отношении для колонии. И теперь любой феодал со своими вассалами, обученными владеть оружием, представлял собой военную силу, как и в средние века; каждый фермер должен был по первому требованию сюзерена выступить в поход с оружием в руках. Поэтому-то старые офицеры Кариньякского полка и наиболее смелые из колонистов получили поселки вдоль линии реки Ришелье, текущей под прямым углом к Св. Лаврентию в сторону земель могавков. Жители укрепления могли постоять за себя, но кучка путников, принужденная переходить из одного места в другое, подвергалась смертельной опасности. Правда, ирокезы не воевали с англичанами, но в настоящее время не стали бы церемониться, и американцы волей-неволей принуждены были разделить участь своих французских спутников.

Подымаясь по реке Св. Лаврентия, беглецы встретили немало лодок, плывших вниз по течению. То ехал в столицу офицер или чиновник из «Трех рек» или Монреаля, то индейцы или лесные бродяги везли груз звериных шкур для отправки в Европу. Несколько раз встречные делали попытку заговорить с беглецами, но те поспешно проплывали мимо, несмотря на все сигналы и оклики. С низовьев реки никто не перегонял их. Беглецы работали веслами с утра до ночи, а на время стоянок втаскивали челнок на берег и разводили костер из хвороста, так как в воздухе уже чувствовалось приближение зимы.

Не одни только жители этой страны с их поселками удивляли молодую француженку, просиживавшую целыми днями на корме. Муж и Амос Грин указывали ей на леса и на многое другое, что без этого ускользнуло бы от ее внимания. Го из расселины дерева вдруг выглядывала пушистая морда енота, то под прибрежными кустами смело проплывала выдра с белой рыбкой в зубах, то дикая кошка кралась по сучку, устремив злые желтые глаза на белок, игравших на другом конце ветки; то канадский дикобраз стремительно, с треском пролагал себе путь сквозь спутанную поросль желтых цветов смолистых кустарников и черники. Адель уже научилась различать крик трясогузки и трепет ее крыльев среди листвы, нежное щебетанье белой с черным стрепетки и протяжное мяуканье кошки-птицы5. На широкой глубокой реке, среди чудного концерта природы, доносившегося с берегов, среди красоты умирающего леса, горевшего всеми красками, какие только могли представляться воображению художника, Адель как бы ожила. Улыбка снова появилась на ее губах, и румянец, какого не могла дать ей и Франция, играл теперь на ее щеках. Де Катина видел эту перемену, но она не радовала его… Он чувствовал гнетущий страх, зная, что природа создала эти леса раем, но люди превратили их в ад. Здесь за красою этих вянущих листьев и чудных последних цветов таится неописуемый роковой ужас. Часто ночью, лежа на подстилке из сосновых веток у потухающего костра, он смотрел на укутанную в одеяло фигурку, мирно спящую рядом, и думал, какое право он имел подвергать страшным опасностям дорогое ему существо, решая утром же повернуть лодку к Квебеку и покорно склонить голову перед ожидавшей его судьбой. Но рассвет будил мысли об унижении, страшном возвращении на родину, разлуке, ожидавшей супругов на галерах или в тюрьме, — и намерения, продиктованные ночью, исчезали при свете дня.